Мордобой

     Сентябрьским вечером одна тысяча восемьсот девяносто шестого года вначале шестого Семён Григорьевич Григорьев, смоленский купец 2-й гильдии и содержатель двух трактиров в третьей части губернского города, сидел на стуле возле буфетной стойки своего трактира, что на Витебском шоссе, и меланхолично осматривал пустующий зал. Рановато ещё для постоянных посетителей - тех, что каждый день ужинали у Григорьева, или для тех, кто постоянно под вечер заходил пропустить по стопочке. В большом трактирном зале заняты были всего два стола. Шестидесятилетний купец вышел в зал трактира заменить приболевшего приказчика, хотя уже много лет трактир работал, как часы. Всегда готовые услужить посетителю половые в белых рубахах, перетянутых витыми поясками с кистями, напомаженный буфетчик в чёрном длиннополом сюртуке старинного покроя да при бабочке, знали свои обязанности, как говорится, «на зубок», и в указаниях не сильно нуждались.

        Ужинавших за одним из столов ломовых извозчиков Ходорченковых из деревеньки Пронино, что по Витебскому шоссе за Чёрным Бором, Семён Григорьев знал уже лет как десять. Господь Бог наделил их не только силой да здоровьем, но и нешуточной деловой хваткой. Возят себе грузы с Александровской железной дороги, да деньги зашибают неплохие. Ужинать в трактире Григорьева после работы для ломовиков уже традиция. Половые убирают с их стола большое медное блюдо, на котором была подана гречка по-купечески. Томлёная в русской печи в полуведёрном чугунке, с ароматной разваренной бараниной, жареным луком и большими шайбами моркови, больше похожими на пятикопеечные монеты. На пятерых ломовики заказали две пары чаю, отказавшись от колотого сахара, мол, дорого. Из сладкого на столе - плошки с жидким янтарным мёдом, малиновым вареньем. На отдельном блюде земляничные, малиновые да сливовые леваши. Заедают мужики крепко заваренный чай свежайшими кренделями от Ильи Абрамова. Потея и отдуваясь, пьют обжигающий напиток, степенно черпают мельхиоровыми ложечками варенье или мёд, аккуратно, стараясь не испачкать бороды, отправляют сладость в рот и тут же впиваются зубами в мягкие пшеничные булки, пахнущие сдобой и корицей. Спокойные рассудительные крестьяне. От них никаких проблем ждать не стоит. Если приглядеться, так и сразу понятно, что промеж собой все они близкие родственники. Все как один ростом аж за два аршина девять вершков, круглолицые, большеглазые, губастые. Стриженные «в скобку» ломовики отличались друг от друга только цветом волос и глаз.

      А вот за вторым занятым столом водка льется рекой, слышатся громкие разговоры. Здесь собрались подмастерья бондарного мастера Якова Когелева. Вот они все тут, трое разом. И небольшого роста тщедушный Лёха Орлов, резкий в делах и в высказываниях, любитель подзакусить Игнат Игнатов. А вот и главный заводила всей компании, хоть и самый младший по возрасту, Васька Алексеев. Злой до выпивки, да и до драки. На военную службу не попал по льготе, как единственный сын в семействе, хотя, может, в гвардии ему бы мозги вправили. Ну а куда ещё попал бы здоровенный русоволосый парень, с открытым, немного детским лицом, ростом аж в два аршина двенадцать вершков. Прямая дорога в гвардейские полки. Но не сложилось. Теперь вот портит нервы своими загулами всей третьей части губернского города. Хотя, говорят, в работе один из первых. Ходят про него байки среди ремесленников, что обручи на бочки может голыми руками надевать. Посмотришь со спины на этого громилу, да и поверишь людской молве. Тут же за столом и четвёртый их дружок постоянный. Что он в этой лихой компании делает, как к ним прибился, совершенно непонятно. Но в пьянках-гулянках бондарные подмастерья всегда в своей компании привечают этого напомаженного, всегда прилично одетого тщедушного высокого блондина со щегольскими тонкими усиками. Евстафий Федосеев - цирюльный подмастерье у молодой вдовы мастерицы Ольги Михайловны Петровой. Много всякого об их отношениях люди болтают, да не всему стоит верить. Да и нечего в чужую постель заглядывать. Но как бы там ни было, а в последний год вдовая Ольга Петрова уже двум сватающимся к ней кавалерам отказала. Да каким! Тот же Иван Фёдорович Кадушный, мастер печного цеха, почитаемый за лучшего печника в Смоленске. Собственный дом у мастера во второй части города, хозяйство, уважение в цеху да среди городских обывателей. Да что там говорить, отказала весёлая вдовица и Ивану Петровичу Рыжикову, купцу 2-й гильдии, уважаемому в городе человеку, владельцу табачной фабрики.

      Двух других мастеровых, сидящих вместе с бондарями за уставленным закусками столом, Семён Григорьевич не знал. Но раз они в такой развесёлой компании, жди беды. Рыжий вон, в белой с вышивкой рубахе, так и вовсе с плечами в сажень, не в каждую дверь пройдёт. А уж водку хлещет, что воду. Да и второй, чернявый, как цыган, с небольшой аккуратной бородкой крепыш, тостов не пропускает. Эх, трактирщик, жди беды. А компания Васьки Алексеева потчевала казённой водкой подмастерия кузнеца Ивана Богданова. Максимка Петров да Лёха Фёдоров прибились к бондарям сегодня случайно, встретившись в пивной Мачульского на Толкучем рынке. Слово за слово, и вот уже «лучшие люди» ремесленного сословия отмечают знакомство в трактире. А денежки у подмастерий водятся. Нет, ну ты посмотри, вторую бутылку белоголовки приговорили! Хотя и считался трактир Григорьева заведением для простого люда, но старый трактирщик закупал в казённых винных лавках только дорогую водку, с залитым белым сургучом горлом бутылки.

     Внимание Семёна Григорьевича отвлёк неопрятный мужичок со всклоченной пегой бородёнкой, как будто из воздуха выросший перед буфетной стойкой. Стянув с головы картуз с треснувшим козырьком, гость выложил перед буфетчиком несколько медных монет.

- Стопку водки, будьте любезны. Да, стопочку, - голос у мужичка был на удивление низкий, глубокий, - и «писюньчик».

- Простите, что? – буфетчик удивлённо покачал головой.

- «Мерзавчик», - теперь уже гость удивлённо разглядывал трактирного служащего, совсем не понимавшего жаргонного русского языка. Но обретя искомое и небольшой толстостенный стеклянный стаканчик, и самую маленькую бутылку водки, продаваемую на вынос, отправился за дальний угловой столик. Всё ж-таки в трактире, не в распивочной. Половой принёс на блюдце хрусткий солёный огурчик. Традиция такая в трактире Григорьева: бесплатный огурчик к водке. Рассказывают, что огурцы в заведениях Григорьева только поречские, самые лучшие, бочковой засолки по хитрому рецепту. Но только служащие в трактире знали, что по осени посылал Семён Григорьевич за огурцами и другими соленьями в несколько деревень и хуторов Хохловской да Катынской волости. Никто никогда от Григорьева на закупки на берега Каспли не ездил.

- Эй, человек, ещё бутылку нам, - хозяину трактира радоваться бы, что гости гуляют, да чуяло сердце беду.

     А между тем Алёшка Фёдоров с горя пил водочку в компании, от расстройства чувств. Почти и не брала его «казёнка», никак не мог он успокоиться да забыть послеобеденный разговор и ссору с мастером. Сами собой сжимались тяжёлые кулаки, вставал дыбом рыжий волос на загривке. Наливая себе и всей честной компании, рассказывал Лёха срывающимся от злости голосом новым знакомым свою историю. И всё сочувственно кивали головами, да, всё понимаем, сами подмастерья, на своей шкуре произвол мастеровых не раз испытали.

- А он мне, представляете, у нас, мол, с тобой писаного контракта нет. Хочешь, говорит, работай дальше, хочешь, иди на все четыре стороны. Но больше, говорит, чем сейчас, я тебе платить не буду, - Фёдоров влил в себя очередной стакан водки и ещё больше помрачнел.

- Ну, а ты чего? – Орлов аж подпрыгивал на добротном трактирном табурете.

- Знаете, такое меня зло взяло, аж в глазах потемнело. Столько лет я на эту семейку корячился. У бати его в учениках пять лет, в подмастерьях у этого чёрта жадного уже шестой год кувалдой машу. А на мастера к экзамену старшина не пускает, да и денег нет.

- И что? – бондари заинтересованно смотрели на рассказчика.

- Что, что… врезал я ему по харе, от всей души. Он на пол ухнул, аж стены в доме затряслись.

- Ты это, до смерти-то не прибил? – Игнат от удивления даже жевать перестал.

- Не, вроде барахтался там на полу. Нос на сторону свернул, это точно. Рука у меня тяжёлая. Аааа, семь бед, один ответ. Наливайте, сегодня гулять буду, а завтра к себе в деревню уеду.

- И что ты там делать собрался? За плугом ходить, или коровам хвосты крутить? – спросил Васька Алексеев, наполняя стаканы собутыльников.

- А я что, не кузнец? По металлу буду работать, в деревне это всегда нужно, да в почёте.

- Как же, без разрешения управы, без мастерского свидетельства? – Петров удивлённо хлопал глазами, - а как же урядник да податный инспектор? А ежели кто в ремесленную управу сообщит?

- Как-нибудь выкручусь, - Лёха махнул рукой, - деревенька у нас вдалеке от больших дорог. С урядником и договориться можно. Когда водкой угостить, когда и рубликом поклониться, он у нас мужчина правильный, понимающий. А податный инспектор всего-то раз в год по уезду с проверкой ездит. А доносчиков у нас нет, все свои в деревне, родственники. Проживём. Давайте не будем о грустном, гуляй, мастеровые!

        Звякнули сдвинутые стаканы, после тоста и закуски в дело пошли. А хороша у Семёна Григорьевича селёдочка. С лучком да с пахучим конопляным маслом. Ну и пусть, что балтийская, не всем же астраханский залом потреблять. Мы люди простые. Ну, нет, не мужичьё, что за соседним столом чаи гоняет. Нет, конечно, все уже в губернском городе долгонько живём-работаем. И обхождение понимаем-разумеем, и одеваемся, как мода требует. И не простые мещане, а вовсе даже ремесленное сословие, в цех записаны, ремесло знаем. Не босяки, одним словом. Но вот так, чтобы посидеть в хорошей компании, да за бутылочкой «белоголовки», нам, подмастерьям, чёрной икры на серебряном блюде подавать не надобно. Хотя, конечно, заманчиво. Вот она на столе - самая правильная закуска. Разваренная картошечка, хрусткая квашеная капуста, крепенькие солёные огурчики. А уж от солёных груздей в трактире Григорьева нашего Есташку только книжка да его разлюбезная вдовица оторвать могут. Да, Евстафий наш свет Игнатич любит книжки, да нам потом по пьяному делу может начать рассказывать, чего там в тех книжках рассказано. И газетки нам почитать. «Смоленский вестник» да «Губернские ведомости». Эй, Евстафий! Во дела, совсем осоловел цирюльничек. Смотри, кабы с табурета не рухнул. Эх, ты, одеколонная душа!

       Федосеев тем временем задумчиво гонял вилкой по оловянной тарелке солёный груздь. Зелёные глаза его, в обычном состоянии яркие, с искрой да смешинкой, сейчас потемнели, и цветом напоминали темное стекло пивных бутылок. На миг, отрываясь от своего глубокомысленного занятия, цирюльный подмастерье окидывал удивлённым взглядом своих собутыльников, и лицо его удивлённо вытягивалось. Мол, чего это я тут делаю? Но водочные пары под красиво завитой шевелюрой не давали возможности хорошенько обдумать этот сложный вопрос, и Евстафий снова принимался за борьбу с сопливым грибком. И тут, вдруг, откуда ни возьмись, до в дымину пьяного цирюльника дошёл смысл сказанного Фёдоровым. Ух, ты! Вот молодец, вот мужик! Смог наказать жадного мастера, одним ударом смог разорвать порочный круг. Ещё много всякой восторженной дури нагнал своим хвостом «зелёный змий» в пьяную голову. Вот уж правда, «кипит наш разум, возмущённый». И вот в порыве пьяного восхищения цирюльный подмастерье кинулся обнимать кузнечного, да ещё и облобызать попытался, тут же пытаясь объяснить всем вокруг заплетающимся языком, какой собутыльник молодец.

- Да изыдь ты, сатана! – обалдевший от такого бурного проявления чувств, Лёха легонько оттолкнул Евстафия. Это ему показалось, что легонько. Однако тщедушному щёголю хватило, чтобы легким мотыльком пролететь над табуреткой и, продемонстрировав всем в трактире модные штиблеты цвета моренго, рухнуть всей спиной на стол ломовиков. Зазвенела разбиваемая посуда, застыли на мгновение в совершенной озадаченности Ходорченковы. Что это, прости Господи, за новые веяния в трактирном деле? Зачем к чайному столу подавать какого-то чудака в ярких тряпках, источающего звероубойную смесь запахов французского одеколона и русской водки? Сёмен Григорьевич, услышав звон разбитых чайников, схватился за сердце. Да что ж ты будешь делать, ой, беда. Новенькие фарфоровые чайные пары, белоснежные, расписанные ярко-синими васильками. Ах, подлецы! Завтра же, непременно завтра, отправлю к старшему каптенармусу Капорского полка на Филимоновы ключи полового. С месяц назад он предлагал купить в трактир несколько больших медных чайников. Теперь точно куплю, решил Григорьев. Ничего, что хуже фарфоровых будут смотреться, зато хрен разобьёшь. Да и почему хуже? Заставить вон половых начистить до яркого блеска медные бока, очень оригинально и красиво будут смотреться. Всё, решено, завтра точно куплю.

       Тем временем ломовики вышли из прострации. Сидевший во главе стола мужичина с обильной проседью в чёрной окладистой бороде, поняв, что его новенький жилет чёрного атласа залит мёдом да вареньем, взревел бешеным беловежским зубром. Ещё бы тут не взреветь. Мало того, что новую вещь испортили, так ещё и половина немаленького чайника кипятка вылилась прям на колени. Вскочив с табурета, ломовик «приласкал» барахтающегося на столе Федосеева кулаком по темечку. От такой извозчичьей «ласки» цирюльник впал в глубокое забытьё, а мужики всем скопом кинулись вразумлять перепившихся мастеровых, испортивших им тихий спокойный вечер.

            Далеко не всё знал Семён Григорьев о своих завсегдатаях. В Катынской и Хохловской волостях о пронинских Ходорах ходила слава как о непревзойдённых кулачных бойцах. Всего в Пронино разновозрастных мужиков с фамилией Ходорченков было не много ни мало аж полтора десятка. И все они вставали в первый ряд стенки, когда на Масленницу на замёрзшем днепровском льду промеж двух катынских церквей, Успенской да Покровской, выстроенных на разных берегах реки друг против друга, сходились в кулачной забаве выборные от Катынской и Хохловской волостей. И уже много лет не было хохловским с Ходорами никакого сладу. Брали пронинские не только силой и напором, но ещё и слаженностью и упорством. Всегда и везде вместе, всегда плечом к плечу в едином порыве. И на полевой крестьянской работе, и на ломовой извозчичьей, да и в драке тоже. Давненько уже левобережные в стенке на стенку не могли устоять. Лет пятнадцать-двадцать назад честь Хохловской волости поддерживал Никифор Феоктистов из деревеньки Круглово, да и то только в боях «один на один». Саженного росту богатырь, единственный сын в семье, Никифор перенял от отца такие хитрые бойцовские ухватки, что на масленичном льду не было ему равных. Да и силы ему Господь Бог отмерил как будто на четверых. Только вот уже много лет не выходит на схватки Феоктистыч. И лет уже далеко за пятьдесят ему, и крутит нутро злая-лютая болезнь -чахотка, заставляя заходиться в долгих приступах кровавого кашля.

     Сбившись плечом к плечу, ломовики бросились на ремесленных. Те, однако ж, не уронили чести цеховой, встретили напор противника в лучших традициях Ливонского ордена меченосцев, не к ночи он будь помянут. Чуть впереди всех, на острие ремесленного клина, очутился Лёха Фёдоров. Хоть и был он пониже любого из извозчиков головы на полторы, но вот шириной плеч да длиной рук с ним никто не мог поспорить. Больше всего широкий коротконогий рыжий кузнечный подмастерье, изготовившийся к драке, напоминал здоровенную рыжую обезьяну. Как-то Есташка приносил книжку с картинками, там и про разных обезьян было. Так вот Лёха точь-в-точь, как этот, как его бишь, абрамгутанг, что ли, прости Господи. Ну, да теперь не до всяких раздумий про обезьян. Куда прёшь, мужичьё?! Не замай, просто так не сломишь! На вот, от всей души, с широкого замаху, получи!

     Под утробное уханье и хеканье здоровые мужики молотили друг друга. Хрустели рёбра, яркой алой юшкой лилась из разбитых носов кровь. За высокой буфетной стойкой собрались половые, с интересом рассматривая побоище. Глухо гремела разлетавшаяся мебель, дребезжала размётанная посуда. Старый трактирщик ещё раз похвалил себя за то, что уже больше года в общем зале кушанья подают на оловянных медных тарелках и блюдах. Что с такой сделается, только погнётся. Нееееет. Фарфор, фаянс, хрустальные кувшины, графины да бокалы с рюмками только для отдельных кабинетов, для «чистой» публики.

- Лети, давай в третью часть, зови городовых, - Семён Григорьевич подтянул к себе за рукав самого молодого из половых, Никишку, - да побыстрей, пентюх.

      Молодой рванул к выходу. Но вот беда, притаившийся до поры в дальнем углу пегобородый, давно уже расправившийся со своей стопкой, прыгучим барсом, быстрокрылым соколом кинулся к дверям трактира. Да не просто так. Пробегая мимо стола ремесленников, хитрован ухватил на две трети полную бутылку «казёнки». А у дверей столкнулся с Никишкой. От столкновения половой растянулся на полу, а вот мужичок в каком-то невероятном кульбите и равновесие сохранил, и добычу не уронил.

- Ах, ты ж, паскуда какая! – возмущённый Григорьев, вытащив из-под буфетной стойки старый сапог, которым самовар раздували, запустил им в беглеца. То ли рука у старого трактирщика дрогнула, то ли мужик оказался очень уж проворным, но ворюга с бутылкой юркнул за дверь. А вот сапог- таки нашёл свою цель, впечатавшись подошвой в спину встающего с пола Никишки. Тот, видимо решив, что хозяин гневается на его нерасторопность да неуклюжесть, быстроногим сайгаком метнулся на улицу.

      А вот вся трактирная прислуга во главе с хозяином с удивлением взирала в зал. Драка закончилась сама собой. Тяжело дышащие, потирающие отбитые бока противники, стояли посреди перевёрнутых столов, табуретов и разбросанной посуды. Вытирая рукавами кровь с физиономий, противники с интересом разглядывали друг друга. Давно уже никто не мог противостоять в драке пронинским, их мощи и напору. А эти-то, смотри, цеховые, выстояли да отбились. Рыжий-то крепыш, и вовсе как железный. Молотишь его, молотишь, всё без толку. Силён, бродяга, силён.

      Фёдоров был не менее озадачен. Первый раз он повстречал людей, которые не валились от его двух-трёх ударов, рука у молотобойца тяжеленная. Многим и вовсе одного хватало. А тут как по здоровенной колоде мореного дуба стучишь. Всё нипочём, мотнёт, понимаешь, головой, да и в ответку. Удивительно. Да что за дела? Кулак слипся, пальцы не разжать. В полном обалдении Лёха лизнул свою руку. Сладко. Чернобородый ломовик громко расхохотался, увидев изумлённую физиономию ремесленника, и, шагнув вперёд, протянул широкую крепкую ладонь:

- Осип Фёдорович.

- Лёха…тьфу ты, Алексей Фёдорович, - рыжий кузнец крепко пожал руку своего противника.

      Когда запыхавшиеся городовые, числом аж пятеро, вломились в трактир Григорьева, картина их взорам предстала идиллическая. За сдвинутыми столами, уставленными всевозможными закусками и немалым количеством бутылок с разноцветными этикетками, сидели в обнимку и провозглашали друг другу здравницы ломовики и цеховые. Практически у каждого на лице багрово-синим цвели свежие синяки, но веселились люди от души. К старшему городовому подошёл сам хозяин трактира:

- Ефим Киреич, извини за беспокойство. Тут у нас всё само собой разрешилось, пойдём, угощу вас всех.

        Буфетчик по кивку Григорьева наполнил пять стопок ароматной «Зубровкой» и выставил блюдо с тонко нарезанной бужениной. Старший, сняв фуражку, перекрестился, дай Бог не последняя, и лихо забросил содержимое стопки в широко раскрытый рот. За ним и другие полицейские причастились. Ефим уж было собирался увести своих подчинённых обратно в часть, когда заметил торчащие из-под стола тонкие ноги в модных штиблетах. От хохота городовых тряслись стены старого трактира. Но вот обладателю штиблетов весь этот шум ни капли не мешал. Его степенство смоленского цирюльного цеха подмастерье Евстафий Игнатьев сын Федосеев почивать изволили. Подложив под голову тот самый летучий сапог.         

Вечер продолжался, трактир наполнялся гостями, заняты были уже и отдельные кабинеты. Юркие половые разносили заказы по столам, буфетчик выдавал им бутылки и разливал по стопкам водку. Семён Григорьевич сидел у буфетной на венском стуле с гнутыми резными ножками, и, прикрыв глаза, чему-то улыбался. 

     От автора: Все описанные перипетии есть плод моего воспалённого воображения. А вот трактир Григорьева на Витебском шоссе имел место быть, как и все действующие лица. Но всё остальное - моя фантазия. Ну, может быть, ещё и чай был крепче заварен, чем обычно.

Фотогалерея