Сутяжники водились и среди наших предков

Фонд Поречского городового магистрата не такой уж и большой. Всего-то около трёх с половиной десятков дел. Но вот что интересно: чаще всего в этих делах встречается фамилия мещан и купцов Тарушкиных. То ли род был действительно большой и разветвлённый, то ли у этих самых Тарушкиных сутяжничество было в крови. Как бы там ни было, решив разобраться в жизни и чаяньях жителей Поречья конца 18 века, от Тарушкиных никуда не деться. Хотя есть и немного сведений о других обывателях города. А чаянья и заботы у них самые что ни на есть обыденные: земельные дела, дела торговые, наследство и других денежные заботы. Да не будем голословными, а перейдём к архивным документам. Итак.

17 октября 1778 года. В городовом магистрате допрашивают поречского купца 3-й гильдии Трофима Корниловича Тарушкина по челобитной поречского же мещанина Фёдора Яковлевича Тарушкина. Фёдор объявил, что ещё отец Трофима Корнила Иванович Тарушкин обманом завладел землёй мещанина Якова Тарушкина, что на Большой Смоленской улице у рынка по левую руку супротив двора мещанина Василия Вольного. Мало того, уже Трофим Тарушкин выстроил на этой земле гумно и прочие амбары. В ответ на обвинение в захвате земли Трофим Корнилыч представил в магистрат партикулярные заемные письма от Якова Тарушкина на 25 рублей, на рубль пятьдесят копеек, на два рубля, да на руль пятьдесят ещё. На последнем письме рукою Корнилы Тарушкина было приписано, что Яков Тарушкин взял у него в долг ещё семьдесят копеек. В ответ на это Фёдор Тарушкин заявил, что знает от отца и матери своих лишь об одном заёмном письме на рубль пятьдесят копеек, по которому Корнила с Яковом договорились об уступке на 9 лет части земли для постройки гумна. Городовой магистрат указал купцу Трофиму Тарушкину, что заёмные письма не зарегистрированы в канцелярии крепостных дел, а соответственно Корнила Тарушкин не заплатил по ним положенных пошлин. С Фёдора же бургомистр затребовал все уставные бумаги на означенный участок земли, которые оный Фёдор вскоре и представил.

   Поначалу тяжбы примирить купца с мещанином не смогли ни просьбы бургомистра, ни церковное увещевание. Но по указу от 1762 года земля была передана мещанам Поречской дворцовой волости в вечное пользование и не могла быть ни продана, ни заложена. По указанию годового магистрата участок земли был возвращён Фёдору Яковлевичу Тарушкину. По тому же приказу купцу Трофиму Тарушкину было дано распоряжение убрать с земли гумно и амбары. Тут уж Трофим, по-видимому, тряхнул мошной и смог договориться с Фёдором об оставлении построек на месте и аренде земли впредь.

 В 1776 году указом Государыни Императрицы дворцовое село Поречье стало именоваться городом. В том же году мещанин Игнатий Андреевич Тарушкин записался в купцы 2-й гильдии, но вскоре тяжко заболел. После его смерти вторая жена его Анна Львовна представила в городовой магистрат духовное завещание, подписанное Игнатием. По тому завещанию ей с сыном её от Игнатия Тарушкина Яковом отходила большая часть торговли, большой дом с хоромным строением и садом, а также множество икон в золотых и серебряных ризах, собранных ещё отцом Игнатия Андреем Гурьевичем Тарушкиным. Детям от первого брака Андрею и Татьяне по завещанию было оставлено совсем небольшое имение. Купеческий 2-й гильдии сын Андрей Игнатьевич Тарушкин подал в Поречский городовой магистрат жалобу, в которой называл духовное завещание своего отца подложным. Больше всего он упирал на то, что по завещанию платежи и проценты по долгу Игнатия на 1200 рублей серебром, взятому у городового магистрата, раскладывались на Андрея и мачеху поровну, вне зависимости от полученного наследства. Так, мол, отец поступить с детьми своими не мог. На сторону Андрея стали коломенский 2-й гильдии купец Василий Иванович Нерослев, бывший ещё в недавнее время управляющим Поречской питейной конторой, и поречский купец Игнатий Белокопытов. Белокопытов утверждал, что не раз просил Игнатия Тарушкина перед смертью переписать завещание, но ему мешали Анна Львовна и её отец купец Лев Мелюков. Оный Мелюков поклялся на Священном Писании в городовом магистрате, что присутствовал при подписании духовного завещания, и всё происходило по закону. Большой вес в городе Поречье имел тот купец Мелюков, раз городовой магистрат склонился на его сторону и признал законным завещание Игнатия Тарушкина.

В следующий раз имя Андрея Игнатьевича Тарушкина всплывает в документах Поречского городового магистрата уже в январе 1791 года. Ему уже 32 года, записан как поречский мещанин, вовсе не купец, по словам священника соборной Рождественской церкви Андрея Зазыбина, к причастию бывал. А вот в деле был замешан не очень красивом. Подал Тарушкин городничему секунд-майору Якову Титовичу Соколовскому донос на Поречской штатной команды сержанта Илью Семёновича Голышева. Мол, оный Голышев взятки берёт с поречских купцов. Например, за неопечатывание городских общественных бань, что должно было быть сделано по приказу городничего. Сержант по приказу Соколовского наказан палками. Обиженный Голышев развил бурную деятельность по выяснению личности доносчика и в поисках доказательств своей невиновности. И, надо сказать, преуспел и в том, и в другом. В конце года привёл к городничему свидетелей, которые подтвердили его невиновность во взяточничестве. В магистрате указали сержанту на Андрея Тарушкина как на доносчика. Тот всё отрицал. Но десятский Матвей Дмитриевич Сарацинов подтвердил, что именно Тарушкин доносил городничему на Голышева.

Оставим пока род Тарушкиных и обратимся к другим представителям поречского купечества. Эти господа тоже отжигали, дай Бог, всякому. Как-то при исполнении служебных обязанностей Поречский уездный казначей секунд-майор Авраам Антонович Пирнов ущемил права купца Фаддея Сергеевича Антонова. Вместо того чтобы подать официальную жалобу в магистрат, Антонов как-то вечером вломился на квартиру казначея в доме Семёна Петровича Куршина. И взялся незваный гость материть уездного казначея, поминая всех его предков аж до седьмого колена. По словам свидетелей, гостевавших в тот вечер на квартире Пирнова, - регистратора казначейства Мануила Ломова, подканцеляриста Григория Морозова и мещанина Куркина - был купец в своей брани крайне изобретателен и зол. В горячности обещался купец Антонов дойти даже до начальника Смоленского наместничества Платона Юрьевича Храповицкого. Только общими усилиями выставили матершинника из квартиры на улицу. Пирнов подал жалобу в городовой магистрат, а уж бургомистр приложил все усилия к примирению сторон. Купец с уездным казначеем подписали церковное увещевание, которое словом Божьим призывало их забыть обиды и примириться.

 В 1793 году жаловалась в городовой магистрат поречская мещанка вдова Анна Ерьевна, по мужу Щукина. Обвиняла она купца Петра Христофоровича Велишева в блудной жизни, да ни с кем-нибудь, а с её дочерью Пелагеей. Приходит, мол, оный Велишев к ним домой, дурит голову девице обещаниями жениться. А тем временем во блуде прижили купец с Пелагеей сына Алексея. Явился Христофорыч как-то и вовсе пьяный, обматерил вдову, да и завалился с дочерью её в постель. Не снесла оскорблений Щукина, подговорила квартировавших у неё солдат Шлиссельбургского пехотного полка, которые и отволокли невменяемого Велишева в магистрат. У бургомистра сержант Фёдор Иванович Завьялов показал, что Велишев не раз пил с ним водку и говорил, что возьмёт замуж Пелагею лишь тогда, когда получит в приданое не менее пятисот рублей. Щукина написала жалобу с просьбой к магистрату заставить купца взять в жёны Пелагею или выплатить ей 50 рублей серебром. Пётр Христофорыч поведал бургомистру, что в свои 25 лет Пелагея блудно жила не только с ним. Прижила девица детей и с капитаном Углицкого пехотного полка Масленниковым, и с поречским мещанином Тихоном Андреевым. Дети эти были переданы на воспитание разным людям, но вскоре умерли. Магистрат решением своим обязал купца Велишева взять в жёны Пелагею Щукину, а при нежелании вступить в брак заплатить ей 50 рублей серебром. Пришлось купцу тряхнуть мошной, и дело закончилось мировым соглашением. Велишев же по приказу городового магистрата был отправлен на покаяние в Поречское духовное правление.

  Вернёмся всё-таки к нашим баранам, простите, к Тарушкиным. Одна тысяча семьсот восьмидесятый год на дворе. Поречский купец 2-й гильдии Пётр Никитович Тарушкин желает аж на шесть ближайших лет вступить в казённые и партикулярные подряды, а также в питейные сборы. Перед государством за него поручаются купцы дворцового села Поречье Фаддей Антонов, Михайла Лабановский, Александр Мамонов, Андрей Тарушкин, Михаил Емельянов и Яков Жилин. Ух и развернулся наш Пётр Никитич, ух и разухабился. Помимо поречских откупов взят на три года был питейный дом в Невеле, в Сураже на один год. Но то ли переоценил купец свои возможности, то ли конкуренты ножку подставили, к 1785 году Пётр Тарушкин полностью разорился. И по заявлению в поречский городовой магистрат от вышеназванных поручителей, доверие купцов полностью и окончательно утратил. Собранный для отправки в Ригу на барках товар был конфискован в счёт долгов даже не самого Петра, а вовсе даже сына его Дмитрия Петровича. Беда, беда, огорчение.

  Тут на авансцену выступает знакомый нам уже Василий Иванович, нет, не Чапаев, а Нерослев. Ему Пётр Тарушкин должен вообще запредельные деньги: 900 рублей серебром. И терять свои капиталы Нерослев не собирается. Всеми правдами-неправдами на пристани села Борода собирается большой караван от Тарушкина с хлебом и пенькой для отправки в Ригу. Исходя из места формирования, караван был не очень чтоб легальный. В Ригу купцы отправляли товар с пристаней Поречья, где караваны оценивали и брали государеву пошлину. Но вот если уж не везёт, так не везёт. 25 декабря 1785 года, перед самой отправкой каравана, злобным Змеем Горынычем налетел на пристань села Бороды секунд-майор Твардовский с внезапной проверкой. Товар Тарушкина был арестован, сгружен с барок на берег и для охраны выставлен воинский наряд. О незаконном караване Твардовский доложил в магистрат, который начал проверку. Нерослев понял, что может остаться без денег, и приложил массу усилий к оправданию действий Петра Тарушкина. Для начала нужно было спасать хлебный товар, сброшенный на открытый берег. По указанию городового магистрата хлеб счётом сто девять кулей да льняное семя счётом в двадцать четыре куля и другой разный хлебный товар перенесён в амбары священника села Борода Егора Елеева. В Бороду для проверок зачастили ратманы, да и сам бургомистр несколько раз приезжал. Но дело тянулось всё равно долго. И вот только к концу июня 1786 года магистрат дал разрешение Петру Никитовичу Тарушкину забрать из амбаров Елеева товар, так как по осмотру чинами магистрата выяснилось, что большая его часть из-за хранения по указанию секунд-майора Твардовского на берегу реки на открытом воздухе пришла в негодность, а попросту говоря, сгнила. Тарушкин в три дня забрал товар, погрузил на баржи и умотал в сторону Прибалтики. Вскоре Нерослев получил свои долги да с процентами, а Пётр Никитович Тарушкин запросил в Смоленской казённой палате квитанции об уплате им всех откупных платежей. Квитанцию купец получил, значит, с долгами перед государством полностью рассчитался. И уже в Поречском городовом магистрате могли забыть о Петре Тарушкине и его не очень приглядных делах, но тут грянуло.

Магистрат начал бомбардировать жалобами гжатский мещанин Иван Григорьевич Ноздрин, представитель гжатского купца Ивана Олонкина и московского Гаврилы Протопопова, которые вскладчину содержали в городах  Витебске и Полоцке Полоцкого наместничества питейные откупные сборы. То бишь были людьми уважаемыми и крайне зажиточными. Просто так на их мнение, что называется, с прибором не положишь. А дела выходили крайне интересные. Как выяснилось, помимо каравана Тарушкина, на пристани села Борода в тот далеко не замечательный день секунд-майор Смоленского гарнизонного батальона Макар Твардовский арестовал ещё и большую партию овса, собранную Ноздриным для отправки в Поречье для каравана купцов Олонкина и Протопопова. Слушать объяснений быдла грозный военный чин не стал, и, свалив весь товар вместе, поставил для охраны солдат. В лето 86 года, получив разрешение магистрата забрать товар в Бороде, Тарушкин выгреб из амбаров весь хлеб, включая и овёс Ноздрина. Продал в Риге с большим прибытком, да и смог разобраться со всеми долгами. Теперь же Ноздрин от имени Олонкина и Протопопова требует возместить ущерб. Бургомистр Поречья рвет на голове волосы, да вопиёт «Где эта сволочь?», имея в виду Петра Тарушкина, естественно. А в ответ тишина, сообразительный Никитич из Риги в Поречье не вернулся. Жалобы Ноздрина летят в стольный город Санкт-Петербург (в них помимо обвинений в адрес Тарушкина, ещё и озвучены претензии к бездействию Поречского городового магистрата), а бургомистр Поречья только разводит руками да приговаривает: «Ай да Тарушкин, ай да сукин сын!»

Фотогалерея

Добавить комментарий