Охота

Поздний октябрьский вечер. На улице пороша. Наступает рай для охотников - все следы, как на ладони.

Тихо открывается дверь, и в комнату на цыпочках входит девочка, лет двенадцати. Она спотыкается об охотничьи сапоги, стоящие у порога. Снимая обувь, задевает прислоненное к стене ружье, готовое упасть на пол. Подхватывает его и замирает, закатив глаза.

- Смотрите, корова пришла, - шепотом замечает сидящая за столом ее восьмилетняя сестра.

- Ты где была?

- У соседей.

- Позже не могла прийти?

- Не могла.

- Ты что не знаешь, что папа завтра едет на охоту?

- Надолго?

- На два дня, как всегда.

- А мама где?

- Уже все спят давно.

- Я тоже спать хочу.

- А я, думаешь, нет?! - возмущается маленькая.

- Алька, давай завтра утром все сделаем, - канючит старшая.

- Ты ж не поднимешься в пять часов?!

- А сколько надо сделать?

- Шестьдесят штук.

- Ого. А каких?

- Там написано, - кивает Аля на тетрадный листок, лежащий на столе.

- А зачем еще и крупная дробь? На зайца ведь идет - разнесет вдребезги. И жакан?

Аля передразнивает сестру, скорчив рожицу: «И жакан». А если вдруг секача встретит?!

Присаживаясь к столу, старшая девочка берет журнал «Охота и охотничье хозяйство».

Тихо читает вслух: «Охота на кабана – это целое приключение. Мероприятие занимает, по крайней мере, дня три…»

- Три дня! А почему наши охотники только на два дня ездят?

- По кочану. Хватит, Линка, читать, давай работай.

- А сколько ты сделала?

- Двадцать.

На большом столе горит яркая лампа. В круге света стоят банки, медицинские весы, набор гирек, кучкой насыпаны пыжи, мерная ложечка. Гильзы выстроены, как солдаты, в шеренгу.

- Они уже с капселем? – лениво интересуется Лина.

- С капселем, с капселем, - бурчит Аля.

Старшая девочка, наконец, тоже приступает к работе. В гильзу через бумажную воронку она засыпает порох, сверху закладывает прокладку, потом войлочный пыж и картонный пыж под дробь.

- Так какую дробь сыпать? Двенадцатый, как всегда?

Аля молчит. Потом менторским тоном интересуется:

-Уплотнила?

Зевнув, Лина пытается засыпать в гильзу, дробь, взвешенную на весах. Ее рука дрожит, она просыпает ее на стол, на пол. Ползая на коленях, девочка собирает рассыпавшиеся непослушные свинцовые шарики. Снова их взвешивает. Закруткой завальцовывает края, калибрует. Патрон готов. Берет очередную гильзу и опять зевает. Не окончив работу, тихо отодвигает стул.

- Пойду, чайник поставлю. Я порох всыпала.

Восьмилетняя работница домашнего «патронного завода» уже клюет носом. Вяло замечает: «Я чай не буду и тебе не советую. Прошлый раз обсикалась».

- Тебе никто чай и не предлагает. Сама, дура, обсикалась.

Лина включает плитку и ставит чайник.

- Там воды нет, - говорит младшая сестра.

- Ладно, ну его этот чай, - соглашается Лина и со вздохом опять садится к столу.

Наконец работа закончена. Все патроны в патронташе. Убрав оборудование в ящик, сестры облачаются в пижамы и ныряют под пуховое одеяло. Укрывшись с головой, девочки засыпают крепким, как утренний заморозок, сном.

Отъезд отца на охоту - преддверье грядущего праздника. В домашнем «концлагере» - выходной. Когда он вернется, то, по уже известному сценарию, девочки должны спросить:

- Что ты убил?

Он ответит:

- Ноги.

Потом после паузы с восторгом на лице притащит из коридора охотничьи сезонные трофеи.

При виде мертвых зверушек со страшной силой стучат их детские сердца, но на лицах не должно быть отражено страдание. Дочери станут послушно разделывать тушки зайцев, натягивать кровоточащие шкурки на треугольные рамки. Пернатых тщательно ощиплют, опуская в кипяток.

Отец - их вождь, а они - его племя и выполнят все, что он пожелает.

Если отец желает видеть их на ловле раков, то они едут на озеро.

Одна дочь на железной раме велосипеда впереди, а другая сзади трясется на багажнике.

Ехать так несколько километров - настоящее мучение, но девочки терпят и молчат.

Когда у него заканчиваются папиросы, то дочери незамедлительно маршируют в магазин при любой погоде.

И, упаси их Господь, купить «Беломорканал» не Ленинградской, а Погарской фабрики.

В присутствие матери отец не наказывает детей. Но стоит ей, хоть на короткое время, покинуть дом, начинается «правильное воспитание».

Школьный дневник – аналог «аусвайса». Он требует предъявить его и листает этого доносчика всегда с самого начала.

Запись: «Была невнимательна на уроке» - вызывает у него приступ безумного гнева.

Объяснять и оправдываться – бессмысленно. Лучше всего - молчать.

Младшая дочь наказывается чуть меньше, ее охраняет легенда, что он ей не родной отец. Тем не менее, тяжелый орфографический словарь с размаху не раз вдавливал ее кудрявую головку в раскрытую книгу, если она запиналась при чтении.

Дети не имели права плакать, иначе наказание удваивалось или утраивалось. Контуженый, в прямом смысле, капитан не воспринимал «телячьих нежностей», и, как Москва, не верил слезам.

Утром в спальне прохладно – изразцовая печь отдала все тепло и теперь мирно спала сама.

Мама, милая добрая мама, ласково будит бабушкиными словами: «Девочки, уже утро, солнышко взошло, вставайте, а то проспите Царствие небесное».

Разве можно это сравнить с отцовскими побудками:

- Подъем! Кончай ночевать! На зарядку становись. Принять водные процедуры.

Мама обнимает и целует, а отец сбрасывает на пол одеяло, и холод сразу охватывает детские тела и души.

Когда отца нет дома, то жизнь кажется прекрасной.

-Ма, вон мышь побежала, - и все трое впрыгивают на стол.

Мама хохочет, как девочка, она только на восемнадцать лет взрослее старшей дочери.

Потом они с радостью кормят кроликов, носят уголь из подвала для печки, натирают полы мастикой, гладят школьную форму.

- Мама, а папа бил Альку словарем по голове, - вдруг ни с того, ни с сего говорит Лина.

Мама замирает, но разговора не поддерживает.

Аля начинает тихо плакать.

- Все, все. Идем печь торт «Наполеон».

Слезы девочки моментально высыхают. Она ловко взбивает венчиком яйца с сахаром, постоянно его облизывая.

Торт на столе. Душистый грузинский чай парит ароматами Абхазии.

- А когда папа приедет?

- Завтра, к вечеру.

- Как хорошо, что не утром.

Все же, он наступил, этот нежеланный вечер воскресенья.

Ровно стоят хромовые сапоги, блестят пуговицы мундира и шинели, начищенные «Асидолом». Ничто, даже вещи, не должно выдавать, что дома не рады его возвращению.

Слышаться глухие тяжелые шаги. В дверном проеме появляется незнакомый мужчина.

На голове у него нет волос, на коричневом лице бровей и ресниц.

И только незабудковые глаза светятся знакомым фосфорным блеском.

- Веня, что с тобой? – ахает мама.

Посмотрев на детей, он глухо произносит: «Спроси вот у них».

Армагеддон!!

Но все - таки воскресенье, есть воскресенье – время чудес. Он даже не бранился своими замысловатыми ругательствами. Оказалось, что уставшие сонные девочки нечаянно заправили патроны двойной порцией пороха. Любитель стрелять «наверняка» – дуплетом, он нажал оба спусковых крючка. Gott sei Dank, что не открылись замки знаменитого «Зауэра»!

Осенняя охота была досрочно закончена. За осенью пришла зима.

Теперь в патронташе у нашего охотника только готовые патроны, купленные в военторге.

И опять все с нетерпением ждут, когда запоет рог, призывающий на охоту.

Охота

Добавить комментарий