Души с хуторской пропиской

«В этот день здесь всегда так», - эти слова я услышал из уст тогдашней хозяйки областной культуры Ольги Николаевны Черновой в свой первый приезд в Загорье в 2006 году. И кто-то, по-моему Алексей Мишин, подхватил: «Душа поэта в этот день радуется с нами, и вся природа откликается». Мистика, однако, а всё ж... Сколько ни приезжал сюда – солнце. Хотя бы полдня. Специально у старожилов интересовался. Вспомнили, что однажды всё же дождило, под крышей отмечали. Между тем, музею под открытым небом «Хутор Загорье» стукнуло нынче тридцать. Он уже на десяток лет старше своего давнего прототипа, и уже подзатёрся многими касаниями, обмялся временем – язык не поворачивается обозвать новоделом. Не раз вспоминал здесь о «намоленных», скромных деревенских церквушках, где тысячи и тысячи ног прошли, тысячи и тысячи сердец открылись возвышенному.

И вот пасмурно и дождливо в Загорье. И думается (видимо, вслед речам, услышанным здесь когда-то): это душа поэта плачет, и вся природа откликается на смерть главного летописца этих мест Василия Дмитриевича Савченкова (умер 17 июня, на 72-м году жизни). Вот уж кто с самого зарождения проекта исписал здесь всё, облазил, обмерил, нарисовал кучу схем и увековечил хутор и его обитателей в двух десятках книг, брошюр и буклетов. С того первого приезда в Загорье из хора величальных речей пробивается и откликается в душе немолчной, наперекорной нотой голос страстного починковского краелюба: «...Сами видите, Александра Трифоновича присутствует здесь мало. Нет его материалов, материалов о нем, вещей… Если имя присвоено музею – в таком ключе надо и работать. Получается, что приезжают литераторы из Москвы и называют его «музеем раскрестьяненной избы» и т.д. То есть присутствие Александра Трифоновича здесь должно быть. Вот здесь областной департамент культуры, Юрий Константинович (Сынкин, зам. главы обладминистрации. – Авт.) – надо что-то делать, надо вселить Твардовского в хутор-музей».

Сколько раз здесь Савченков горячо доказывал и указывал мне на промашки строителей-устроителей: на недостачу окошка в избе, и что где не так стояло или бестолково выкопано (в сажалке-то вода не держится, крыша не тем покрыта, а гумна, не раз воспетого, и вовсе нет в настоящем его виде!). По правде, завершал он обычно, никакого «хутора Загорья», вообще, не было, а была деревня Загорье и «имение» Трифона Гордеевича - «хутор пустоши Столпово» (так в документах)...

В такие моменты не раз приходил мне на память лесковский Левша, который и при последнем издыхании всё упредить своих пытался, что англичане ружья кирпичом не чистят. Но тщетно – не вняли... И, каюсь, я тоже не скрывал порой снисходительной улыбки. Между тем, не зря Левша припоминался. Савченков – такой же самородок, так и не извлечённый из родной «почвы». «Почвой», кстати сказать, в девятнадцатом веке образованные слои именовали крестьян. Потом появился синоним – «народ». И в этот народ зачислили, в конце концов, всё население СССР. Этакая серо-буро-малиновая смесь получилась – безликая, бесформенная «новая общность людей». А то ещё шутка такая ходила: вышли мы все из народа, как бы вернуться назад. Так вот, я здесь речь веду о «почве», из которой Савченков никуда не уходил, а пребывал всегда. И никакое высшее образование не возвысило его «над». Сколько их, «народных выходцев» (даже и без высшего), ставши «городскими», наведывались на родину и морщили носы от дурных запахов и грубых нравов! А Савченков... Нет, уверенно говорю «всегда», хоть близко мы были знакомы сравнительно недолго (с 2005 года) – по Твардовским чтениям.

К тому времени починковский журналист Савченков издал (правильнее для «лихих 90-х», извернулся издать) первые «народные» книжки о Твардовском и Загорье: «Я помню осиновый хутор...», «Монологи Твардовских», «Диалоги о Твардовских», «Хутор Твардовских», «Удел земной». Потом объёмистей и лучше у него книжки появились («Второе крыло», «Хутор-хуторок», «Всегда с Твардовским» и др.). Но первые, вообще, было как обухом по голове. Чтобы вот так, не в столице, без каких-то блатов и издательских планов, без учёных степеней (именно «народные книжки») – просто чудо какое-то! Поэтому так шумно, так восторженно эти невзрачные брошюрки были встречены – и разошлись мигом. Даже, можно сказать, по всей России разошлись, и до меня дошли через знакомых. Помню, читал в предисловии к «Осиновому хутору», как некую повесть о подвиге: «На поиск материалов ушло четыре года. Пришлось кропотливо работать в Смоленском государственном архиве, обращаться в библиотеки Смоленска, Санкт-Петербурга, Химок, Брянска, заказывать ксерокопии – до 5 тысяч рублей за каждую, как за книгу в твердом переплете». Напомню, не было тогда никаких компьютеров, всё делалось на печатной машинке, в кондовом Починке, с той ещё связью и транспортом. И, немаловажно, «без отрыва от производства».

Естественно, мне казалось, что обязательно автора надо привлечь к работе в общественном совете Твардовских чтений. Но единодушного одобрения эта идея не получила. Не стоит, мол, осложнять отношения с Администрацией (так, с большой буквы). Там, дескать, сложилось мнение, что Савченкову «лишь бы покритиковать, показать своё Я», что он «присвоил Твардовского», спекулирует на землячестве и т.п. Это не очень удивило, приходилось слышать не раз. Больше озадачили прохладные отношения между двумя главными локомотивами твардовской тематики на Смоленщине, можно сказать, таранами всех дел и начинаний в этом плане В.И. Атрощенковым и В.Д. Савченковым. Лишь в 2012 году, когда я редактировал сборник статей о Савченкове к его 65-летию «Не просто журналист», в одном из писем Василий Дмитриевич прояснил ситуацию: «Будучи зав. отделом культуры области, Валерий Иванович несколько раз (и, насколько мне известно, и сейчас не отказывается от своей идеи) высказывал горячее желание музей Твардовских (хутор Загорье. – Авт.) превратить в... фермерское хозяйство. И находились горячие головы в лице тогдашнего зав. музеем немедленно забетонировать помещение для скота для ссыпки зерна, а по всему периметру прилегающей территории проложить асфальтовые дорожки. И сколько сил пришлось приложить, чтобы этого никогда на починковской земле не было».

Упомянул об этом не в упрёк кому-то, а чтобы показать, что не просто так хутор 30 лет стоит. И его нынешний, дорогой для нас облик, поддерживаемый Татьяной Николаевной Ивановой, он не сам по себе сложился. Тут многие хотели «вдохнуть живую жизнь», чтоб не музеем, а крестьянским хозяйством пахло – навозом, сеном и «дымком из кузни». Были и перегибы, и скандалы, и конфликты. Кстати, «сильно крутых» идей и у самого Савченкова хватало – всё из благих побуждений. И кажется мне, что даже отринутые идеи и многие поломанные об это «имение» Трифона Гордеевича копья каким-то образом повлияли и влились в особую ауру самой малой родины Твардовского.

В заметке «Смоленской народной газеты», о которой сказал в самом начале, упомянуто возложение цветов к бюсту поэта на хуторе Загорье. Увы, такого бюста не существует. Но идея, очевидно, витает в здешнем воздухе. Это та идея, которую с одинаковой настойчивостью вписывали в свои предложения к 100-летию Твардовского и Савченков и Атрощенков. Причём сходились они и в том, что здесь напрашивается даже не бюст, а памятник юному Твардовскому, шагнувшему от этих осин и ёлок в мировую литературу. В том числе и это имел в виду Савченков, когда призывал «вселить Твардовского в хутор-музей». Тогда наши настроения совпали, и я тоже раскритиковал в статье, напечатанной в «Смоленске», и музей и праздник. Сейчас не высказался бы так резко: хутор с годами зачаровал меня, наполнился дорогими тенями.

И, как ни странно, начало такой перемене настроений положил именно «критикан» Савченков. Всякий раз по дороге в Загорье или Починок меня согревала мысль о встрече с этим бесконечно увлечённым человеком, ожидание неких откровений и даров – его «частной газеты», брошюр или «сногсшибательных» документов. Он заряжал своей горячностью, напором, жаждой дела и непобедимым юмором, а мне часто нужна была  подзарядка. Наверное, каждому знакомо, когда все труды твои вдруг кажутся бессмысленными, когда руки опускаются и хочется забиться, как говаривал Твардовский, «под лавку» или «в угол шалаша». В такую пору я начинал звонить – профессору Ильину, «генератору идей» Атрощенкову, заслуженному журналисту Смоленщины и Почётному гражданину Починка Савченкову... Или шёл к ним, ехал. Не всех назвал, хотя полный список невелик и, увы, в нём всё меньше живых. Тех редких людей – штучных, дорогих, вернее богатых душой и бескорыстной заботой о России.

В предисловии к упомянутой книжке «Не просто журналист» я подробно перечислил заслуги, достижения и жизненные катаклизмы Василия Дмитриевича, поведал, по его подсказке, сколько книг подарил он библиотекам (а в собственноручно изготовленных книгах всё его богатство и заключалось). Жизненный путь «не просто журналиста» сравнил ни много ни мало с Александром Твардовским. Конечно, разница между ними, как между районной «Сельской новью», в которой Савченков отработал от звонка до звонка, и «Новым миром», определявшим настоящее и будущее России. Но именно путь земляков от селькора до автора честных книг, знаменитое самостояние и губительное для карьеры устремление к справедливости, к общественному, а не личному благу – это у них один в один. Они из породы заступников народных и хранителей народных богатств, не только материальных. На первом же нашем общественном совете пушил Василий Дмитриевич (и впоследствии исключений не было) починковскую администрацию, департамент культуры и областной музей-заповедник не столько за дела, сколько за их отсутствие. И отдельно за «преступное» небрежение: во время весеннего пала травы едва не лишились мы тогда хутора-музея – еле отстояли от огня. Музейную территорию элементарно «забыли» обпахать. Точно так же на всех совещаниях и в газетных заметках говорил и писал он о многих беспорядках и полнейшей безответственности на капремонте (или реставрации?) Дома культуры в Сельце, построенного на Ленинскую премию за поэму «За далью – даль». На «объекте» даже сторожа не было.

«Удивлюсь, если ничего там не случится», - подобно Кассандре, напрасно тратил нервы Савченков, не на кухне – публично и лично на совещаниях. Перед самым юбилеем Твардовского случился пожар. И первая реакция всевозможного начальства была: вот, Савченков накаркал. Хоть пожарные из райцентра тогда приехали рекордно быстро, ущерб оказался велик. Но не настолько, чтоб не восстановить единственное на всю малую родину поэта мемориальное здание. И кто опять же больше всех переживал, кто добивался, чтобы о пострадавшем ДК не забыли? Символично, что последнее выступление Савченкова на Твардовских чтениях и одна из последних публикаций в «Смоленске» были именно о трагической судьбе дара Твардовского землякам и полном равнодушии и бездействии властей, не потрудившихся даже спросить с виновных. Думаю, если бы не инсульты, случившиеся у Савченкова один за другим, ДК в Сельце сейчас не стоял бы бесхозным и не растаскивался по кирпичику.

Да разве только это? Как оценить и чем измерить потери от ухода личностей такого замеса? Шесть лет назад я написал, что рядом с Савченковым во всей нашей области можно поставить лишь другого такого самородка – Павла Никифоровича Пропалова. Вяземского фрезеровщика, который за всю свою рабочую жизнь (на свою зарплату и отпускные) собрал лучший в России музей Есенина. Вы представляете? В одиночку. Он раздобыл все первые прижизненные издания любимого поэта и, вообще, все его издания. И о нём. И соратников-имажинистов, и прочих современников. Такой коллекции нет даже в знаменитом музее на родине Есенина в селе Константинове! Но у этого бывшего фрезеровщика к тому ж редкое собрание писателей-смолян, какого нет и близко даже в нашей областной библиотеке. Скажу только, что при издании двух «смоленских» томов поэзии и прозы А. Твардовского в составе 45-томника «Смоленская земля в памятниках русской словесности» мы лишь у Пропалова смогли найти экземпляр первой поэмы поэта «Путь к социализму». То есть вернуть её читателям!

Здесь не могу не вспомнить, как в первый свой приезд встретил в Загорье Павла Никифоровича, человека уже тогда преклонного возраста, полуслепого. И как удивился, что смог он со своим фотоаппаратом добраться до хутора из Вязьмы, чего это ему стоило. А ещё тронуло как-то по-особому, что он не с «пустыми руками», а привёз в подарок хутору-музею редкое издание «Страны Муравии» 1939 года: «Точно такое подарил Александр Трифонович брату Константину. Тогда же, в 39-м». А у меня в руках уже был подарок от Савченкова – его «частная газеты», где все четыре полосы с новыми изысканиями о роде Твардовских, да пара его же книжек о Твардовском. И я долго ходил тогда просветлённый, как верующий на Пасху, и что-то вроде стихов слагалось в душе про этих особенных людей, которые не приходят с пустыми руками и пустыми душами. Счастье уже, что они есть. Я и сейчас ловлю отголосок этой чистой радости от того, что есть эти люди – и я не один. Как-то так...

И вот их разом не стало. 15 июня умер Пропалов, через два дня – Савченков. А ещё три месяца не прошло со смерти Валерия Ивановича Атрощенкова, который в своё время помог Пропалову с музеем, будучи Первым в Вязьме, да и нас с Кореневым как-то в этот музей свозил. Так всё оказалось вдруг связано этими невозвратными потерями. А мы ещё тогда обсуждали, что будет с бесценным «частным» пропаловским собранием, если... Да, что будет? И что будет со всеми нами, если не родятся на нашей оскудевшей «почве» новые люди «не с пустыми руками»? Как хочется верить, что родятся, что будет всё по Твардовскому: «И как бы ни был провод тонок,// Между своими связь жива»...

У нас нет и не может быть достоверных свидетельств бессмертия души. Мне почему-то запомнилась мысль Михаила Стеклова из недавно опубликованного вдовой его дневника, что наша память о человеке – это и есть его душа. И то особое чувство, которое появляется на хуторе Загорье... Возможно, да – «душа радуется» или «скорбит». И, думается, уже давно не одна. Я обратил внимание на странные соседства дат смерти людей приложивших руку и душу к созданию «хутора Загорье» (дата «рождения» - 19 июня 1988). Все мы знаем о роли братьев поэта. Так вот – Константин Трифонович умер 13 июня 2002, Иван Трифонович – через год, 18 июня. В этом промежутке – Савченков Василий Дмитриевич. Можно и Пропалова с его дарами помянуть в этом ряду. Получается некая неделя памяти перед днём рождения Александра Твардовского, которая естественным центром предполагает хутор-музей Загорье. Здесь уместен, как нигде, некий мемориальный уголок, где будут отражены судьбы, труды, свершения этих самородных людей «не с пустыми руками» – их души с хуторской пропиской. Вечная им память...