УГРА И ТЕРРИТОРИЯ ГРАФОМАНИИ

Макар Зацепин любит перебирать не только новые, но и не совсем новые книжки. Так ему попалась под руку книжица «Угра – территория поэзии» небезызвестного на Смоленщине журналиста и литератора ВЛАДИМИРА КОРОЛЕВА, изданная в Смоленске, и тут он вдруг понял, что наткнулся на клондайк пародийных стихов. Точнее сказать, стихи писались на полном серьёзе, однако оставляют впечатление пародий. Чуть-чуть уточняющих строк к каждому из них – и стал получаться у Макара фейерверк пародий на стихоложество!

Угранский край – родина М.В.Исаковского. Ей решил посвятить эту свою книжицу активно стремящийся в литературу смоленский автор, в третий раз номинирующий себя на премию им. М.В.Исаковского.

Впадает в русскую поэзию

Строка по имени Угра,

Где рифм серебряными резьбами

Точна, пронзительна, горда.

Угра – история России,

Учебник жизни и любви.

Возьми со дна ты биопсию –

И в колбе круглой заклуби (…)

Хорошо зная автора лично, прочитав данный опус, посвящённый родине Исаковского, Макар решил написать ему такое послание:

Знаю я, ты совсем не дурак,

Но в поэзии выглядишь олухом.

Биопсия – анализ на рак.

Где узрел ты Угранскую опухоль?

А читая стихотворение «Милый край, Угранская сторонка, Соловьями выпесненный край…», Макар под последней строфой –

Милый край, играй же вновь, гармошка,

Шли Отчизне из Угры привет!

На лугах – июльская окрошка,

Иванчайно-клеверовый цвет! –

написал свою концовочку:

Милый край! Молчит твоя гармошка,

От Катюши не несёт привет.

Ведь в стихах словесная окрошка,

Что поспешно накромсал поэт.

И всё-таки есть здесь и вроде бы в тему небольшое ёмкое стихотворение о малой родине выдающегося нашего поэта. Вот оно:

Исаковского тихая родина

В самом сердце России живёт.

Не пугай ты её непогодина:

Пугом пугана – и не замрёт,

Только в стрежне Угранского профиля

Строгой сталью волна заблестит…

И пускай громы по небу грохают –

Мы видали иной динамит!

– Хорошо! – подумал Макар Зацепил и решил, что напишет лучше, и написал автору под стать:

Только стержень Угранского профиля

Строгой сталью волну застолбит,

И стишок, как оладушек с противня,

От волны динамитной взлетит!

А Угра серебристая светится

На рассвете при лунной игре.

Мне бы только стишочком отметиться,

Что я тоже побыл на Угре.

Многие стихи в этой книжице кому-то посвящены, надо понимать, известным писателям, поэтам, общественным деятелям. Вот одно из посвящений – Анатолию Кисилёву:

Рулоны сена – совсем не копны,

А свёрток жгутов чужой травы.

В копну мы, охнув, нырнём с тобою –

Рулон вилами дерёте вы.

Охапка сена (в ней сгусток лета)

Зимой душистей, чем «Шанель»,

И пусть под снегом изба просела –

Жужжит в сарае июльский шмель!

Пришлось Макару уточнить интертекст данного опуса таким пресс-макаром:

Рулоны сена – технологичный

Корм для коровок, коней, ослов,

А я в поэты ныряю зычно,

Деру вилами рулоны слов.

Верчусь в натуге – как карусель я,

Стишок кропая, тружусь, как шмель.

Сварить хотелось крутое зелье,

А получился пустой кисель.

Вообще, восьмистишия у автора книжицы – поистине нет им равных.

А вот Елене Мининой посвящена миниатюра:

Розовое мартовское утро

Дарит насту юные лучи,

Рассыпает горсти перламутра –

И галдят ослепшие грачи!

Макар подумал: интересно, как та, которой посвятили этот вирш, восприняла его? И решил добавить от себя, в назидание автору:

Если хочешь высказаться мудро,

Посиди. Подумай. Помолчи!

К Юрию Лунькову автор обращается с такой миниатюркой:

В мороз труба живёт расходом:

Чем ниже минус – круче дым.

Растут грибы до синесвода –

Знать, небу быть седым-седым!

Макар и тут не утерпел и от себя написал:

Я написать хотел толково

Стихи для Юрия Лунькова,

Но что поделать: жизнь – борьба.

Слов нету, чувствую – труба!

Рядом с такими иерихонскими трубами, однако же, есть и лирическая тронутость:

Иней – мороза ресницы,

Броский намёк на интим,

Глянь, говорушки синицы

Сладко вкушают дым.

Макар не совсем согласился с развитием темы стихотворения и предложил свой вариант:

Иней – мороза ресницы,

Броский намёк на интим.

Но мы не звери, не птицы,

Мы на снегу не хотим!

Однострофные миниатюры у автора – явно его конёк.

Читаешь их – и от умиленья просто оторопь берёт.

Галка сытая – жирная муха:

Чернодушье, помоечный лоск.

Крылья есть, но ведь крылья без духа –

Всё равно, что без мыслей мозг.

Макар быстро перехватил эту умилительную оторопь и сделал своё резюме:

В кружку с чаем влетела муха,

У Пегаса крылья повисли.

Мыслей нет – вот такая непруха,

Тяжко мозгу поэта без мысли.

Угра, где выходила на берег Катюша, видать, помнит и не такие поэтические возлияния и посвящения. Где река, там должна быть и рыбная ловля, и поэты частенько отождествляют её с ловлей строк. Вот и здесь не обошлось без этого, и они, эти строчки, как будто даже стали ловиться:

Майской поступью ранних рассветов

Мая цвет вытесняет весну.

Рассыпая по руслам конверты,

Ловит лето на триптих – блесну.

Только, как видно, опять у автора пошли осечки, есть улов – да не тот.

В них – лучистая скоропись дней,

Где последним абзацем ты, август,

Где купают в июле коней,

Где июнь подбирает свой ракурс.

Что-то здесь лето у поэта как-то наоборот начинается с августа, а июнем заканчивается. И такая вот концовка:

Под обрезы крутых берегов,

По песку, к пробуравленным гнёздам,

До земных родниковых мозгов

Ток идёт. Тёплый-тёплый. И – звёздный!

Ну что ж, здесь можно и убавить, и прибавить, неисчерпаемо-родниковая пародийность сама собой заложена в таких виршах. Она просто жаром вдохновенья обдаёт пародистов, бьёт ключами творческой срамоты, бесталанности и дурновкусия. И Макар смолчать не смог:

Рассыпая по руслам конверты,

Ловит лето на триптих блесну.

Я разулся, наполненный ветром,

Дай-ка, думаю, рифмой блесну.

До мозгов, к пробуравленным гнёздам

Доберусь! Только током мне – бац!

Думал, взмою прямёхонько к звёздам,

А на выходе – полный абзац!

Изображение природы, в основном угранской, судя по книжному заголовку, явно в приоритете у автора. Летом природа буйствуют, ну и его буянинки одолевают:

У лета – цвет фиолетов:

Чернильная ночь настаёт.

Несётся по речке «Ракета»,

И волны – не волны, а йод!

И лечит мне душу водица,

И дарит мне строчки стихов,

Ведь Днепр и Угра – мне криницы:

До пятых пишу петухов!

Буянинки от таких стихов стали одолевать и Макара.

Но и не помешали ему сделать определённые выводы:

Всё бредовство поэтово

Мне, в общем, фиолетово.

Понять из Вовиных стихов

Я не могу ни фразы,

Ведь слышать пятых петухов

Мне не пришлось ни разу.

Иль эти строки – полный мрак,

Иль сам я конченый дурак!

Июль… Немало строк посвятил ему безудержный автор.

Помните чуть ли не знаменитое уже: «Июль. Жара. Велосипед…»?

И здесь ещё одно, как тень того «шедеврального» творения:

Горстями будем малину есть

(Герань ревнива!)

… Июль. Жара. На крыше жесть

Бордовой сливы!

Да, это жесть! Не зря Макар добавил от себя:

От страсти розов иван-чай.

Раскинув руки,

Нащупал ручку невзначай,

Пишу от скуки.

Пишу и вовсе не стыжусь

Любого ляпа.

Своей поэзией горжусь,

Трудясь без кляпа!

А вот и снова август. Он, как мы уже убедились из ранее цитированных стихов, особо нравится автору «Угры…». Один из сборников, что им составлен, так и назван «Спасовый август». Может, надо было правильнее назвать «Спасов август», ну да ладно, Господь с ним.

Солнце уходит на август –

Листья ложатся к ногам.

Грусть набирает свой градус,

Пляж – решето творога.

Этой строфой начинается и заканчивается длинноватое стихотворение и, в общем-то, ни о чём.

Макар не удержался и написал своё, но чтобы со смыслом:

Август доносит с реки

Отзвуки грустных мелодий.

Я сочиняю стихи –

Тему для новых пародий.

Грусть набирает свой градус,

Месяц наставил рога.

Скоро подавится август,

Съев решето творога.

Всё когда-то кончается, кончается и август…

А вот и осень:

Листья дуба – чайного цвета,

Вновь октябрь набирает силу.

Расставляя деревьев корсеты

И любуясь чёрной крапивой.

Оказывается, корсеты – это неотъемлемый атрибут угранской поэтической природы, где жил Исаковский, но он, не имея таковых, как абсолютное большинство его земляков, мог любоваться ими только на деревьях.

Макару этот образ понравился, и его он не смог обойти:

У деревьев усохли корсеты,

Сыплет серьги берёза у клуба.

Сочинил я такие куплеты,

Что подумают – грохнулся с дуба!..

Места действия стихосложений автора «Угры – территории поэзии» достопримечательные и знаменательные. Кроме Угранского края, родины Исаковского, здесь и Загорье, родина Твардовского. Хотелось бы больше настоящей поэзии о настоящих поэтах-смолянах, наших классиках. Ну, уж как есть.

Январское солнце – морозу подспорье:

Зима обнажает трильон жемчугов.

И дышит поэзией хутор Загорье

И греет просторы своим очагом.

Дымки, что над кузней, и баней, и хатой

По небу строками уходят в зенит.

Я дров не жалею: крылами распятый,

Икар над Россией парит и парит.

Макар, остро чувствуя почерк автора данных бессмертных строк,  как бы вторит ему, проникаясь глубиной авторского замысла и его воплощения.

Дымки, что над хатой, и кузней, и баней,

Плывут безнадёжно к пустым небесам.

И стылыми шепчет Володя губами,

А что сочиняет – не ведает сам.

Все времена года перебрал автор в своей книжице, вот и зима нагрянула:

У метели – зимы характер:

Злость и нежность, разгул и покой.

Намечает февраль фарватер –

Раздувает простор голубой.

И идут караваном мысли,

Серебро заиграло вьюном,

Из зимы хочу сам себя выслать –

Отсмотрю только вьюги кино.

Такие строчки – ну просто не могут не сообщать импульс для вдохновения пародистам. И Макар, волей-неволей, стал выписывать своё:

У слов извергается кратер!

В них злость, и разгул, и покой.

Февраль намечает фарватер,

Как лоцман над картой морской.

Уж скоро ручьи ураганом

С горы понесутся, звеня.

И мысли бегут караваном,

Но только всё мимо меня...

Здесь, в книжице этой, есть и лирика, есть и патриотика.

«Лес Победы» – образчик такого военно-патриотического подхода к поэзии.

Ели памяти, ели печали,

Ели доблести, храбрости ели,

На года, на столетия ели:

Чтобы птицы о подвиге пели.

Макар решил завершить этот очередной «шедевр» таким макаром:

На года, на столетия ели.

Ели всё. Живота не жалели!

Среди стихов гражданского характера, с традиционной темой преемственности, в книжице есть стихотворение «Памяти А.Т.Твардовского». Начинается оно так:

Время шагает бойко и споро –

Шестьдесят снегов! Но я проник

В даль и в память, в мураву и в порох,

Тому свету влез за воротник!

Ой, свежо предание, как говорится, да верится с трудом. Вот и заканчивается это, можно сказать, «программное стихотворение» многозначительно туманно, как будто автор снимает с себя всякую ответственность за свою так называемую «память». Что-то нет ему веры, нету доверия, словами он рассыпается, как мелкий бес, мудрствуя лукаво, да всё у него несуразно и несообразно:

И теперь, когда в прощальной лодке

Подбиваю я годам итог:

– Что останется в сухом остатке?

Снег молчит.

… Но знает, знает Бог! 

На что Макару осталось только руками развести:

Знаю, с графомана взятки гладки,

Он ведь сам не ведает того,

Что от этих строк в сухом остатке

Не оставит в душах – ничего.

Есть в книге и непревзойдённое стихотворение «Тридцатые годы, май…», к которому Макар написал лишь небольшой и несколько категоричный стихотворный комментарий:

Уж не обпился ль пива с квасом,

Раз возомнил, что сам ты бог?

Звать Исаковского Михвасом

Один Твардовский только мог!

Это стихотворение сам автор книжки об Угре сильно любит, и часто самозабвенно, самовлюблённо читает на творческих встречах и вечерах. А Макар явно обзавидовался, раз не смог даже сочинить парафразную пародию. Впрочем, вряд ли найдётся автор, у которого была бы самопародия совершеннее этой:

У облаков забег табуний –

За ними тучам не поспеть!

В Париже пишет повесть Бунин,

Не позволяя сердцу тлеть.

Булгаков дразнит Маргариту,

Пилат кропает приговор,

«Собачье сердце» ищет ритмы

И Шарик метит свой забор.

Гуляет май Угрой счастливой:

Михвас Катюше песню спел,

Белее белого налива

Та шаль, что Кате он надел!

И у Твардовского в колхозе

Течёт тепло по бороздам,

Грачи, чернее куч навозных,

Наделы делят: – Не отдам!

Чугунны клювы. Блестящи перья.

Зенит восторгами звенит.

Скворцы справляют новоселья.

… И Сталин трубкою дымит!

Тут, как говорится, комментарии излишни, так всё  приблизительно, неточно, до глупого мудрёно, до смешного бездарно. И, в сущности, ни о чём. Идёт перечисление образов, якобы связанных между собой, но между ними почти никакой связи, только обозначение времени эпохи. Многозначительный акцент на Сталина с трубкой опять же высвечивает образ статично, без всякого движения в контексте стихотворения и, собственно, не виден в историческом контексте.

А для понимания ущербной поэтики автора очень символично, что в строфе о Твардовском есть такой смачный образ грачей, «чернее куч навозных». Поэтому, господа, не пора ли олауреатить автора книжицы «Угра – территория поэзии» премиями Исаковского и Твардовского в придачу, при условии, что он поделится ими с Макаром Зацепиным?!

Фотогалерея