Сыскных дел мастера и злой разбойник Сибиряк

Аки Зевс Громовержец с заоблачных вершин горы Олимп бросал в неугодных гремучие перуны, так и смоленский губернатор Александр Григорьевич Лопатин из собственной канцелярии рассылал в полицейские и судебные органы грозные «указивки», в которых требовал «прекратить и впредь не допущать», «отыскать и обезвредить». Больше всего доставалось судебным следователям Смоленского уезда да уездному исправнику Путято, так как они всегда рядом, так сказать, под рукой. А кражи со взломами «наружними  да внутренними»  тем временем продолжались.

Следователь третьего участка Смоленского уезда титулярный советник Нил Дмитриевич Виноградов 10 января 1872 года, в день преподобного Марка гробокопателя, Феофила и Иоанна Печерских,  после очередной взбучки от начальства своего, порешил отправиться в городок Красный. Вдруг какие-нибудь улики о шайке грабителей всплывут в делах о кражах в Краснинском уезде. Грабители оказались опытными и никаких следов на месте преступления не оставляли. Не удовлетворил начальство и задержанный в качестве подозреваемого по делу об ограблении дома Марии Петровны Энгельгардт в сельце Дресне арендатор мельницы  в том же имении Степан Моисеевич Лапиков. Задержан он был по тем основаниям, что к дому Энгельгардтов можно проехать только по плотине его мельницы. Да и свидетели видели каких-то незнакомых людей на санях, стоявших у дома Лапикова. Степан же на допросах орал, что он и сам есть потерпевший, так как неизвестные, взломав мельницу в ночь ограбления Энгельгардтов,  украли у него деньги и топор. Начальство же требовало от Виноградова в кратчайшие сроки арестовать и предать суду шайку грабителей, которая вот уже как около года терроризирует Смоленский и окрестные уезды.

Поутру 11 января небольшой возок следователя Виноградова мчит по укатанному снегу Краснинского большака. Укрытый тёплой медвежьей полостью, Нил Дмитриевич наблюдает в небольшое окошко проносящиеся мимо леса и рощи, засыпанные снегом деревушки,  высокие маковки церквей, проткнувшие крестами низкие пушистые облака в пасмурном январском небе. Два с лишним часа занимает дорога от губернского города в Красный. В уездном полицейском управлении надзирателя Белошицкого не оказалось,  и Виноградов отправился к нему на квартиру. А там за столом, уставленным соленьями и прочими заедками, полицейский надзиратель Краснинского уезда потчует отменным полугаром смоленского уездного исправника Фёдора Никитьевича Путято.

- Господа, у нас тут ограбление за ограблением, а вы тут водку пьёте в столь ранний час. С какой такой радости, - возмутился Виноградов, пройдя в  небольшую залу.

- Именно что с радости, дорогой вы мой Нил Дмитриевич, именно с радости, - Путято, видимо, уже хорошо принявший на грудь, встопорщил густые усы в радостном оскале, - раз уж ты здесь, на вот, почитай.

Виноградов взял протянутые листки желтоватой бумаги, развернул их и вчитался. Чем  дальше читал следователь, тем более изумлённым становилось его раскрасневшееся с мороза лицо. «Я, смоленский уездный исправник титулярный советник Фёдор Никитин сын Путято, имею честь доложить полученные сведения о шайке грабителей, возглавляемой беглым ссыльнопоселенцем Беляцким, он же Сибиряк. Оная шайка ответственна за ограбления со взломом многих имений Смоленского, Краснинского и Ельнинского уездов. В ставе шайки…»

- Фёдор Никитич, откуда же такая информация?

- Э нет, своих информаторов я раскрывать не буду, авось ещё не раз пригодятся. Хотел тебе этот рапорт завтра передать, да ты вот он тут. А ещё мне птичка-синичка принесла на хвосте одну фамилию. Шнейдман, краснинский мещанин. Вот я и приехал к Ипполиту Дмитриевичу узнать, не знает ли он такого. А он ведь знает, -  Путято, опрокинув в рот очередную рюмку, весело хлопнул себя по коленке.

- Александр Шнейдман, сиделец Уваровского питейного дома. Тут всего в трёх верстах от Красного, - гостеприимный хозяин вновь наполнил рюмки, - может быть, стоит его навестить, раз уж мы все тут собрались?

 На том и порешили. Белошицкий захватил с собой из уездного полицейского управления двух рассыльных, они де намного нужнее будут при обыске, чем солдаты уездной команды внутренней стражи.

Пивший чай Шнейдман так и застыл со стаканом в руке, когда к нему в кабак ввалились в клубах пара с мороза полицейские чиновники. Быстрее всех сориентировался Путято,  прыгучим барсом кинулся к целовальнику и вырвал у него из рук стакан с чаем.

- Господа, если вы чаю хотите с мороза, так мы сейчас вам стол накроем, - только и смог проговорить офигевший Шнейдман. Путято, вынув из стакана серебряную ложечку, всучил стакан обратно в руки сидельцу. Вторую ложку он извлёк из стакана его жены. Осмотрев их со всех сторон, только что не обнюхав, исправник подошёл к Виноградову и тихо сказал:

- Это серебро с ограбления в Вонлярове. Я очень хорошо помню описание этих ложек. С витой ручкой и цветком на конце.

Виноградов, усевшись за стол, вынул из кожаного саквояжа чернильницу, несколько листов бумаги и ручку с немецким металлическим пером.

- По делу об ограблении имения Марии Петровны Энгельгардт в сельце Дресне, ограблений поместий Вонлярово, Дрюцк и Владимирское я, судебный следователь 3-го участка Смоленского уезда Виноградов, провожу обыск в Уваровском питейном доме Краснинского уезда. Имя, фамилия, лета.

- Александр Петрович Шнейдман, 49 лет, православный, из евреев, краснинский мещанин, неграмотный, под судом и следствием не был.

- Есть ли в вашем питейном доме  деньги, драгоценности или другие вещи, добытые незаконным путём? Предлагаю выдать их добровольно, - перо следователя быстро летало над желтоватым листом бумаги. Вызванные в качестве  понятых два уваровских крестьянина тихонько сидели на скамье у стены. Путято, скинув шубу, мерил шагами небольшую избу.

- Нет таких вещей. Денег вот, пять рублей, - Шнейдман достал из кармана большой потёртый кожаный бумажник.

- Что ж, начинайте, - рассыльные взялись осматривать печку и полки со штофами и глиняными горлачами, Белашицкий начал ощупывать вещи, повешенные на гвоздях у дверей, Путято, выйдя в сени, по скрипучей лесенке поднялся на чердак и зашуршал там соломой. Вскоре с крыши раздался его довольный возглас «Ага». Шнейдман спал с лица, жена его Татьяна теребила кончики наброшенного на плечи пестрого платка. Через пару минут на стол перед Виноградовым легли три небольших холщовых свёртка.

- В соломе возле трубы запрятаны были, - смоленский исправник, весело скалясь в сторону Шнейдмана, отряхивал с сюртука и панталон приставшие соломинки.

- Вы знаете, что в свёртках, Шнейдман?

- Нет.

- А как же они оказались у вас на чердаке, можете объяснить?

- Нет.

 Виноградов придвинул к себе чистый лист.

- Фёдор Никитич, посмотрим, что внутри свёртков. Понятые, подойдите ближе.

«13 десертных ложек, серебряных, 84 пробы, с витыми ручками. 6 столовых ложек той же пробы, серебряное ситечко, большая соусная ложка, старинная серебряная ложка, 15 серебряных чайных ложек, щипчики для сахара, серебряная маслёнка, серебряная крышка от пивной кружки. В отдельном свёртке большая серебряная спичечница, вызолоченная, с изображением павлина». Все вещи, что Путято доставал из свёртков и показывал понятым, Виноградов заносил в протокол. Белашицкий, что-то нащупав за подкладкой одного из кафтанов, висевших у дверей, достал перочинный нож. На стол перед следователем легли три казначейских билета по 25 рублей каждый.

- Ну что же, дорогой ты мой, Александр свет Петрович, после обыска в твоём кабаке  могу я представить начальству закрытыми аж целых три дела, - следователь, отложив в сторону перо, внимательно разглядывал то бледневшего, то красневшего целовальника. Путято, усевшись за стол напротив Виноградова, весело барабанил ладонями по столу:

- Зазвенит еврейчик Шнейдман кандалами по Владимирке, зазвенит. А следом на тележке и жена его с дочкой отправятся за Урал снег убирать. А снегу-то в Сибири ой как много, - Фёдор Никитич весело улыбался, переводя взгляд со Шнейдмана на Виноградова, - Правильно мыслишь, Нил Дмитриевич. Представляй начальству этого выкреста организатором шайки, да всё семейство вези в тюремный замок.

- Зачем же так, Фёдор Никитич? Думается мне, господин Шнейдман имеет нам что сказать. Например, откуда у него на чердаке такой склад столового серебра. Он нам расскажет всё как на духу, а я его жену с дочкой и не буду привлекать  за укрывательство да недоношение. Как Александр Петрович, будешь рассказывать?

И Шнейдман заговорил.  Виноградов еле успевал за ним записывать. В начале прошлого семьдесят первого года  цыган Егор Плесенков привёз в Уварово незнакомого барина. Сам Егор Васильевич частый гость в кабаке, разъезжая по уездам и торгуя лошадьми, непременно заезжал пропустить рюмку-другую. Барин назвался Михаилом Кирилловичем Крыловичем, помещиком Черниговской губернии Сурожского уезда. Дела у него в имении шли, мол, не очень хорошо. В Смоленскую же губернию Крылович приехал получить наследство от умершей тётки. И предложил Шнейдману разные предметы столового серебра. По сходной, надо сказать, цене. Весь прошлый год оный барин наезжал в Уваровский питейный дом, иногда по нескольку раз в месяц. В конце лета его начал привозить молодой крестьянин Егор Михайлов, живущий в Лоскине. На вопрос Виноградова, где такое, Путято ответил, что маленькая, в три двора деревушка по дороге из Хохлова в Пожарское.  Егор женат на цыганке. Крылович называл его своим кучером. Промеж себя  мужики называли этого барина, Крыловича, Сибиряк. Последний раз появлялись они ещё до Рождества, и предлагал Шнейдману Крылович купить два больших фермуара с красными да зелёными камнями. Да он, Шнейдман, отказался, так как в камнях ничего не понимает. Тут охотничью стойку принял краснинский полицейский надзиратель.  Золотые фермуары, один с рубинами, другой с изумрудами, были похищены при ограблении сельца Михайловки у госпожи Вольской.

 - Как думаешь, Александр Петрович, а где обретается тот барин?

- Одно время точно в Бублеевщине жил, а сейчас, похоже, в Лоскине, у Егора Михайлова.

- Что ж, господин Шнейдман, помощь следствию это большая, - Виноградов с хрустом потянулся, - однако есть для вас возможность проходить по данному делу не в качестве члена шайки и скупщика краденого, а вовсе как свидетель, открывший нам схрон грабителей.

- Что я должен делать? – в карих глазах выкреста загорелась искра надежды.

- Ипполит Дмитриевич, тот кучер, что вас с рассыльными сюда вёз, человек надёжный?

- Вполне, он племянник унтер-офицера Михеева из уездной воинской команды.

- Пошлите за ним, будьте любезны, - следователь вновь повернулся к целовальнику, - сейчас же, с нашим человеком вы, Шнейдман, поедете в Лоскино. Время обеденное, как раз к ночи вернётесь. Если в Лоскине проживает Крылович, что было бы идеально, вы ему объясняете, что в вашем кабаке сидит ваш старый знакомый. Богатый жид из Мстиславля, пусть будет, золотых дел мастер, который очень заинтересовался теми украшениями, что оный барин вам предлагал. Хорошо бы, чтобы Сибиряк поехал с вами, но даже если он получит эту информацию, будет неплохо. Разбойник должен заинтересоваться если не сбытом драгоценностей, то хотя бы богатым евреем.

Иван Васильев, крестьянин соседней с Уварово деревни Воскресенье, увёз Шнейдмана в сторону Хохлова. Полицейские чины остались ждать в кабаке.

Январская ранняя ночь раскинула чёрный бархатный полог над Уварово. В высокое безоблачное небо к тонкому серпику молодой луны потянулись   дымки из печных труб. Ни огонька, окна крестьянских изб закрыты по зимнему времени ставнями или соломенными матами. В лесу за деревней завёл свою тоскливую песню волк. Заливистым брёхом ответили ему уваровские псы. Серый, не обращая внимания на лай своих дальних родственников, в незапамятные времена продавшихся человеку за тёплый угол и полную миску, продолжал тянуть гимн луне, созывая стаю на ночную охоту.

Виноградов с Путято и Белашицким пили чай за столом, когда за стеной заскрипели полозья. В клубах морозного пара в дверях появился Иван Васильев. Один.

- Удрал, паскуда! - Путято в ярости треснул кулаком по столу.

- Удрал, - тяжко вздохнул Иван, - я в Жорновке оглянулся, а его на санях уже нет. Видно, соскочил где-то, да я не заметил. В Лоскине зашли мы в один дом, там за столом чай пили три человека. Барин с лысиной  в бороде с густыми бакенбардами, мужик молодой, русоволосый, да здоровенный лоб, весь чёрный. Бородища чёрная лопатой, волосы длинные кучерявятся, глазами чёрными так и зыркает зло. А пьют то ли чай с ромом, то ли ром с чаем. По полстакана рома наливают. А прислуживает им за столом очень красивая молодая цыганка. Шнейдмана за стол посадили, и меня чаем угостили. Он, Шнейдман, всё, как вы велели, обсказал, про богатого еврея. Да барин тот только рукой махнул, мол, не до того сейчас, с Тимохой дела решаем. Заеду как-нибудь на днях, посмотрю, что за еврей. Шнейдман посидел недолго, да и мы уехали.

- Нил Дмитриевич, едем в Лоскино, там и арестуем их всех, - Путято вскочил с лавки и нервно заходил по кабаку.

- А если при обыске ничего не найдём? Даже если этот Крылович и есть беглый Беляцкий, как мы его привяжем к грабежам? Нет, Фёдор Никитич, он нам нужен здесь, с уликами на руках, чтобы уж не отвертелся.

- Отправляйся Иван  домой, тебе же тут не далеко, - сказал Виноградов, - отсыпайся и завтра чуть свет приезжай сюда. Снова в Лоскино поедешь.

Иван Васильев вышел из питейного дома, а Путято и Белошицкий удивлённо глядели на следователя.

- Она вот поедет к Сибиряку, - Виноградов указал на притулившуюся в уголке Татьяну Шнейдман. Далеко за полночь закончился инструктаж. Надлежало Татьяне в Лоскине устроить настоящий скандал, куда, дескать, мужа подевали? У него было сто рублей с собой, а домой так и не вернулся. А деньги нужны для продления патента. И так невзначай обмолвится, что еврей этот заезжий всю душу вымотал, где барин с драгоценностями, где барин с драгоценностями.

На следующий день Иван Васильев и Татьяна Шнейдман вернулись в Уварово около двух часов пополудни. Жена уваровского сидельца рассказала, что всё у неё получилось в лучшем виде. Крылович сказал, что заедет в кабак сегодня ночью, всё равно ехать нужно в Палкино и Хильтичи на грабёж. Сюда же в Уварово к вечеру должен приехать и Егор Васильевич Плесенков, который сегодня с женой в Красном.

- Ипполит Дмитриевич, поезжай  в  Красный, да пришли мне сюда десятка два солдат уездной команды. А сам найди Плесенкова и под замок его. А мы уж с господином Путято здесь шайку встретим. На разбой они все, глядишь, поедут, - Виноградов довольно потирал руки.

К ночи в Уварове всё было готово для встречи «дорогих гостей». Часть солдат, со следователем Виноградовым, спряталась в дровяном сарае у кабака, а часть, вместе с исправником Путято, ждала бандитов  в небольшой рощице, через дорогу от питейного дома. В кабаке остались только Татьяна Шнейдман да всё тот же Иван Васильев. Молодому крестьянину было приказано после того как Сибиряк с подельниками войдёт в кабак, выйти под любым предлогом и отогнать разбойничьи сани подальше. Вязкой еловой смолой тянулось время ожидания. Нет ничего хуже, чем ждать. Но, чу, в тусклом свете нарождающейся луны на дороге со стороны Воскресенья показался целый караван саней. Две упряжки остановились на небольшой горке возле кладбища, одна подъехала к кабаку. Путято, прижавшись к берёзе, следил за вновь прибывшими. Кучер привязал коня и оба вошли в питейный дом. Буквально через минуту появился Иван Васильев и взялся отвязывать лошадь. Не успел он отъехать от питейного дома, как вышедшая Татьяна Шнейдман уже накладывала на дверь тяжёлый кованый засов. Птичка в клетке. Фёдор Никитич  вывел солдат из рощи и велел окружать дом. Тут со стороны кладбища раздались выстрелы.  Васильев, не зная об оставшихся разбойниках, погнал сани к Уварову, и бандиты, решив, видимо, что кто-то угнал их упряжку от кабака, принялись стрелять.

Со звоном разбилось одно из окон питейного дома. Высунувшийся человек, увидав окруживших кабак солдат, что есть мочи заорал своим подельникам, чтобы те шли поджигать Уварово, и несколько раз выстрелил. Краснинской уездной воинской команде был дан строгий приказ не стрелять и брать разбойников живыми. Солдаты без единого выстрела подходили к кабаку. И вновь у них над головами засвистели пули. Бандиты, что стояли у кладбища, решили поддержать своих. Абрам Новиков, рассыльный Краснинского полицейского управления, повёл пятерых солдат по дороге в сторону кладбища, стреляя на ходу. Как позже утверждал полицейский, выстрелом из своего штуцера он ранил одного из бандитов в правую руку. Неизвестные почли за лучшее ретироваться, и, развернув сани, скрылись в ночи. А в кабаке продолжали буйствовать запертые. В окно летели скамьи, стеклянные штофы, глиняные горлачи да крынки, слышен был громкий треск разбиваемой внутри мебели.

- Сдавайся, Сибиряк, - Путято осторожно подкрался к разбитому окну, - или спалю кабак к чёртовой матери вместе с вами.

 Через некоторое время грохот прекратился и раздался негромкий голос:

- Входите.

Сняв запор, солдаты и полицейские вломились в разгромленный кабак. За столом, на единственной уцелевшей лавке, сидел хорошо одетый бородатый господин. На печке, прижавшись к трубе, свернулся калачиком молодой крестьянин, испуганно смотревший на полицейских. Крестьянин назвался Егором Михайловым из Лоскина Хохловской волости. Двадцати шести лет, православный, мастерства не знает, под судом и следствием не был. Жена, мол, послала в Красный за покупками. А на дороге возле Угримова встретился вот этот барин, который попросил довезти его до Уваровского питейного дома. Как целовальница заперла двери, барин взялся буянить, словно совсем с ума сошёл, пришлось от греха подальше забраться на печь. Господин назвался Михаилом Кирилловичем Крыловичем, помещиком Черниговской губернии, на другие же вопросы отвечать отказался. Пока шёл предварительный допрос, солдаты, сделав факелы, осматривали снег вокруг избы, отыскивая разные вещи, выброшенные в окно пойманными грабителями. Путято и рассыльные из красного ещё раз перетрясли все внутренности питейного дома. На стол перед Виноградовым одна за другой складывались улики. Золотые запонки с красными камнями, золотая галстучная булавка с бриллиантовой головкой, сердоликовые запонки. За печкой смоленский уездный исправник  отыскал два обитых зелёным бархатом  футляра. В них оказались фермуары с изумрудами и рубинами.

Вернувшийся к кабаку, Иван Васильев выложил перед следователем воровской арсенал, лежавший в санях Егора Михайлова. Заряженный двухствольный пистолет, топор на длинной рукоятке и железный воровской инструмент, типа шкворня, загнутый крюком с одного конца, а с другого расплющенный. Лоскинский крестьянин сбледнул с лица. Задержанных отправили под охраной солдат в Краснинский тюремный замок. Белошицкому Виноградов просил передать, что через пару дней пришлёт за Сибиряком и его подельниками усиленный конвой из Смоленска. Следователь и исправник с уликами уехали в губернский город, у них назавтра было ещё много работы.

На следующее утро следователь Виноградов, взяв в качестве понятых хохловского волостного старшину Карпа Фирсова и волостного писаря Ивана Чернышёва, приехал с обыском в деревню Лоскино. В доме Анофрия Филиппова, где жил Егор Михайлов с женой Антониной, в поясе ситцевой гопки были обнаружены зашитые 125 рублей, казначейскими билетами по 25 рублей. В бане, где предположительно жил Сибиряк-Крылович, найдены многие предметы одежды и указ об отставке на имя подпоручика Григория Гавриловича Галчуна. Антонина Михайлова была арестована. В это же время Путято со своим полицейскими переворачивал вверх дно избу Егора Плесенкова в Бублеевщине. Сыновья Егора Васильевича Семён и Аверьян скрылись, но под полом обнаружена была шкатулка, наполовину заполненная сердоликом и изумрудами. Хохловскому волостному старшине следовать приказал составить со слов соседей описание бежавших из деревни Церковищ  цыган Кирея и Нила Михайловых, по сведениям Путято, также принимавших участие в грабежах. Исчезли и другие члены шайки Сибиряка, крестьянин деревни Котово Семён Игнатьевич Прокуда, беглый ссыльный, и,  проживающий около Гнёздово или Ракитни, Тимофей Семёнов. По-видимому, они принимали участие в перестрелке возле Уварова.

В Краснинском тюремном замке Крылович в первую же ночь попытался подкупить надзирателя. Тот доложил по команде, и смотритель Николай Касперович Москвич, проведя обыск в камере, отобрал у заключённого 16 рублей. Деньги имели крайне мятый вид и пахли человеческими испражнениями. Там же у тюрьмы в Красном был задержан младший сын Плесенкова Аверьян. Он заявился к смотрителю узнать о своих родителях. Шапка на Аверьяне оказалась прострелена. А через пару дней Путято арестовал в Хицовке и старшего сына Плесенкова Семёна, который прятался там у родственников.

В конце января сильный конвой, присланный Виноградовым, доставил  в смоленскую тюрьму всех задержанных членов банды Сибиряка, включая и Александра Шнейдмана, арестованного Белошицким в Красном. Сибиряк продолжал утверждать, что он Крылович и никакого отношения к беглому ссыльному Беляцкому не имеет. Виноградов послал запросы в Томск, где отбывал ссылку Беляцкий, и в Могилёвскую губернию, на территории которой в 1867 году оный Беляцкий был задержан по подозрению в многочисленных грабежах и нескольких убийствах. Участие в убийствах могилёвские следователи доказать не смогли,  и лишённый всех прав состояния бывший дворянин Александр Беляцкий уехал в ссылку. Ответ из Могилёва с описанием примет Беляцкого пришёл достаточно быстро, его там помнили: «…росту выше среднего, волосы тёмно-русые, лицо чистое, глаза голубые, большие чёрные бакенбарды. Нос сильно вздёрнутый и придавлена переносица». Могилёвские следователи просили также переслать фото задержанного, чтобы точно его опознать. Также из Могилёвского окружного суда прислали адрес человека, который мог опознать разбойника.  Тит Афанасьевич Шамовный, арендатор сельца Карпово в Крансинском уезде, в 1867 году, будучи управляющим имением Петровичи Климовичского уезда, самолично задержал Беляцкого после ограбления.

Ответ из Томска шёл очень долго. Выяснилось, что почта Российской империи уже в те года была, что называется, почтой России. Томские следователи  написали объёмную справку о ссыльном Беляцком и о тех преступлениях, в которых его подозревают. Однако, отправляя пакет в Смоленск, подписали оный просто «Судебному следователю Смоленского уезда». Через три недели пакет вернулся обратно, имея на себе пометку смоленского почтмейстера «не указана фамилия  адресата». Надо сказать, что следователей на весь уезд было всего аж целых три, и надо думать, что пакет рано или поздно нашёл бы нужного адресата. Но суровые смоленские почтари решили по-своему. Пришлось томским чиновникам дописать на пакете «Виноградову».

К тому времени как многострадальное послание из Сибири попало в руки Виноградова, Сибиряк после очной ставки с Шамовным признал, что он и есть Александр Захарович Беляцкий, из дворян, лишённый всех прав состояния томский мещанин, беглый ссыльнопоселенец. Вытребовав у следователя бумагу, Беляцкий описал перипетии своего бегства из Сибири и скитания по бескрайним просторам Российской Империи. На побег подбил его другой ссыльный, с которым его, Беляцкого, водили на ежегодный медицинский осмотр. Осмотр затянулся до позднего вечера, и конвоировавший ссыльных полицейский решил не тащится через весь Томск, а привёл оных к себе домой. Накормил, напоил, даже по стопке водки налил, да спать уложил в сенях. Сам же продолжил общение со штофом водки. Тут выяснилось, что пока доктор осматривал Беляцкого, другой ссыльный умудрился украсть документы эскулапа, среди которых имелся и вид на жительство в Санкт-Петербурге. Имея на руках документы, можно бежать, уговаривал Беляцкого его сосед. Тот отказался. Сссыльный ушёл в побег, прихватив ещё и револьвер спящего пьяным сном полицейского. Тут Беляцкий решил, что его могут обвинить в недоношении и тоже убёг. Долгое время тащился он по просторам России, питаясь большей частью подаянием и милостью добрых русских крестьян. Путь держал Беляцкий в Оршу, к родственникам. Долго ли, коротко ли оказался наш беглец в уездном городке Красный. Там он встретил давнюю знакомую Татьяну, которая предложила ему пожить у её мужа в питейном доме в Уварове. Месяца три Беляцкий жил в Уварове, пока Шнейдманы пытались сделать ему документы, но ничего не получалось. Заняв у них денег, Сибиряк уехал на поезде в Вязьму. Прожив там пару недель, Беляцкий решил пешком возвратиться в Смоленский уезд.

Читая сей опус, Виноградов только ухмылялся. Вот ведь человек, сколько улик против него, а он всё равно, описывая свои похождения, пытается уверить следствие, что в дни ограблений его и в уезде не было. Много чего интересного узнал Нил Дмитриевич и из письма томских следователей. В Томске Беляцкий не сидел сложа руки, а сколотил небольшую шайку из таких же, как он, ссыльных, и принялся за старое.  Много в чём оную шайку подозревали. Но даже Виноградов, изучая бумаги из Сибири, понимал, что некоторые дела вешают на Беляцкого совершенно напрасно. За каким бесом ссыльным грабить маслобойню Андреева в Томске, да и куда б они дели семь пудов украденного конопляного масла, четыре пуда масла чухонского, да пять мешков конопляного семени. Ведь в шайке было всего трое, по утверждению томской полиции. Сам Беляцкий, Иван Иванович Терлецкий и Митрофан Дмитриевич Дорошенко. Но вот на обстоятельства побега Беляцкого из Томска присланные бумаги проливали свет. Девятого декабря 1870 года из солдатской слесарни пропали дровни, принадлежавшие крестьянину из ссыльных Михаилу Ильичу Медведеву. В ту же ночь была ограблена лавка купца Королёва. Вынесено серебряных и золотых вещей на астрономическую по тем временам сумму в три с половиной тысячи рублей. Дровни через год сам Медведев заметил на дворе солдатки Синютиной. При обыске в её доме обнаружились также посуда и некоторые вещи с ограблений потомственной почётной гражданки Поповой и купеческой вдовы Дарьи Наумовой. На допросе Синютина показала, что была сожительницей Беляцкого. Именно она увезла Беляцкого и какого-то его гостя, приехавшего из-за Урала, из Томска.

Вот теперь Виноградову стало понятно, как Беляцкий столь быстро умудрился оказаться в Смоленской губернии и уже в начале 1871 года взялся наводить ужас на помещиков. Сообщник привёз в Томск документы подпоручика Галчуна, и ссыльный, имея подлинные бумаги и деньги, вырученные за украденные у купца Королёва вещи, мог спокойно ехать по стране, не опасаясь быть задержанным за беспаспортность. Теперь смоленскому следователю нужно было выяснить, как бумаги Галчуна попали к преступникам.  Штабс-капитан Смоленского губернского батальона Григорий Гаврилович Галчун на допросе объяснил Виноградову, что указа о своей отставке он и в руках никогда не держал. В конце 1867 года подпоручик Галчун служил в 4-ом резервном батальоне Полоцкого пехотного полка. Получив известие о смерти своего отца, Григорий Гаврилович подал рапорт об отставке. Командир полка полковник Нильсон отпустил офицера домой в Рославльский уезд, обещав переслать указ об отставке в Рославльский уездный суд. Около полугода Галчун решал вопросы с наследством и другие насущные дела, но в суд его так и не вызвали. По выправлению всех бумаг об имуществе, Григорий вновь поступил на военную службу, так что указ ему стал и вовсе не нужен.

Виноградов шлёт запросы в Военное министерство, в Полоцкий полк и в Рославльский уездный суд, но отовсюду получает лишь отписки. Не знаем, не записано, не зарегистрировано. В уездном суде в книгах получения корреспонденции нет даже записи о получении того указа. Следователю ясно, что подельник Беляцкого где-то тут, в Рославле, рядом с судом, но как его отыскать?

В конце лета 1872 года в Духовщине обнаружились следы бежавших подельников Беляцкого, цыган из Церковищ  Кирея и Нила Михайловых. Цыган Иван Иванов, проживавший неподалёку от уездного города, продал одному из помещиков двух гнедых лошадей. Помещик лошадей купил, уж очень цена была привлекательной, но тут же  рассказал об этом уездному исправнику. А у того на столе описание примет бежавших цыган и их лошадей.  Цыгана быстро взяли в оборот, и он рассказал, что встретил в Духовщине знакомых цыган Кирея и Нила. Они и предложили ему купить лошадей по сходной цене. Иванова исправник на всякий случай арестовал и отправил в Смоленск под конвоем. А вдруг оный цыган укрывал разбойников у себя? Пусть следователь разбирается.

К ноябрю 1873 года Нил Дмитриевич Виноградов решил, что предварительное следствие по  делу шайки Беляцкого закончено. Сибиряк признался, что он и есть Александр Беляцкий, бежавший из Томска ссыльный. Имеющиеся улики дают возможность обвинять Беляцкого и его подельников в причастности к ограблениям Марии Петровны Энгельгардт в сельце Дресне, имения фрейлины Елизаветы Павловны Эйлер в сельце Владимирском, вдовы штабс-капитана Екатерины Петровны Сомовой в Дрюцке и Надежды Ивановны Вольской в сельце Михайловском Краснинского уезда. Грабежи помещичьих имений в Смоленской губернии прекратились. Дело было направлено прокурору окружного суда, который, для проведения окончательного, как тогда писали формального, следствия,  передал материалы дела судебному следователю Смоленского окружного суда по важнейшим делам Колонтаеву. Оный «важняк» отличался резкостью и импульсивностью, как в высказываниях, так и в делах. Также в разработке следственных дел имела место быть дотошность, иногда переходящая просто в мелочность.

Ознакомившись с материалами предварительного следствия, Колонтаев  посадил под замок Степана Моисеевича Лапикова, того самого арендатора мельницы в сельце Дресне. Следователь предположил, что сей неграмотный смоленский мещанин пятидесяти одного года от роду, также является членом шайки грабителей, на что указывают показания свидетелей, видевших в ночь ограбления имения Энгельгардтов неизвестных возле мельницы Лапикова. Брызгая слюной и соплями, Лапиков стучал себя сапогом в грудь на допросах, что он тоже потерпевший, но Колонтаев ничего и слушать не хотел. Виноградов получил от следователя по важнейшим делам пространное письмо, в котором на четырёх листах описывались следственные действия, которые оный Виноградов должен был бы, по мнению Колонтаева, произвести при предварительном следствии, но не произвёл. С удивлением и возмущением читал Нил Дмитриевич эти 19 пунктов, написанные чётким разборчивым подчерком. Да, револьвер Беляцкого в Уваровском питейном доме так и не нашли, да, проживающего неподалёку от Лоскина отставного майора Чеплевского не допрашивали на предмет, не знал ли он о живущем в доме Анофрия Филиппова беглом ссыльном. Но за каким бесом нужно выяснять, откуда в бане, где прятался Беляцкий, взялась кофта из серой ткани «трико», какие отношения были у крестьян Лоскина и Егора Михайлова, у крестьян Бублеевщины с цыганами Плесенковыми. Виноградов не стал выражаться вслух, всё ж- таки человек образованный и где-то даже интеллигентный, но про себя послал следователя по важнейшим делам в «пешее эротическое путешествие» и отправился в один из смоленских трактиров, где у него была назначена встреча с исправником Путято. Собирались Нил Дмитриевич с Фёдором Никитичем перепробовать весь ассортимент полугаров, ратафий, наливок и настоек, которые под обильную горячую закуску радуют душу, но затуманивают мозг. Своё дело чиновники закончили, Беляцкий и часть его шайки в тюрьме.

Запросы, письма, протоколы, опознания. Колонтаев трудился, не покладая рук. Он умудрился выяснить, что ткань «трико» серого цвета, из которого пошита найденная в бане кофта, была куплена женой Егора Михайлова Антониной в лавке одного из краснинских купцов. Протокол опознания ткани купцом был подшит к делу. Хотя как это повлияло на результат расследования, не понятно.  Требовал Колонтаев от  Беляцкого и указать, где находится «схрон» с награбленным. По спискам похищенного ой как много чего проходило, и явно где-то у банды имелась «пещера Сим-Сим». Но Сибиряк только смеялся в лицо судебного чиновника.  Молчали о схроне и остальные члены шайки. Работая в этом направлении, следователь даже провёл хитроумную комбинацию.  Антонине Михайловой, жене Егора Михайлова, объявили, что она может быть выпущена под залог. Вскоре дворянин Иван Спиридонович Кушлянский, владелец сельца Берёзовщина, предоставил в окружной суд справку Волковского волостного правления Краснинского уезда о том, что он обладает имуществом стоимостью более 200 рублей. Красавицу-цыганку отдали на поруки Кушлянскому, а краснинской полиции было приказано глаз не спускать с господского дома в Берёзовщине. Но всё было впустую. Ни Антонина, ни хозяин имения не покидали, никуда не ездили. За покупками в Красный или в Смоленск всегда отправлялись наёмные слуги.

Массу проблем доставил Колонтаеву  так и не найденный револьвер Беляцкого. Тот на допросах делал большие глаза, кто, я, стрелял. Да вы что? Это что-то солдатики путают. Живот у меня в тот вечер пучило, видимо, съел что-то не то. И вот когда дура Танька заперла меня в кабаке, со мной от возмущения и страха чуть «медвежья болезнь» не случилась. Вот чтобы не задохнуться от газов, я окошко-то и выбил лавкой. А уж мой пердёж, ой извините, естественное испускание удушливых газов организмом, солдатики и приняли за выстрелы. Что с них убогих взять?! Издевался Сибиряк и смеялся следователю в лицо. Он и в тюрьме себя вёл нагло. Когда Татьяна Шнейдман приносила передачи мужу-сидельцу, постоянно подбегал к решётке на окне и орал, что жить «дуре Таньке» только до того момента, как он снова из Сибири сбежит. Зарежу, кричит, вместе с дочкой.

Только летом 1874 года отыскался искомый револьвер. В Красном сгорел дом. Полицейские, обследовав пепелище, нашли обгорелый револьвер. Как терьер  в пойманную крысу, вцепился Белошицкий в хозяина сгоревшего дома. Из пожара, мол, спасся, так я тебя, паскуду, сам удавлю. Откуда оружие? Испуганный мещанин рассказал, что купил револьвер у рядового Краснинской уездной команды Зовила Фрадкина. Солдата допросили, и он повинился. Да, попутал бес, найденный под окнами Уваровского питейного дома револьвер припрятал, а после продал за три рубля знакомому. Фрадкина арестовали и вместе с бренными останками револьвера отправили в Смоленск к Колонтаеву. Теперь Сибиряку могли «впаять» ещё и вооружённое сопротивление при аресте.

Только в концу 1875 года Колонтаев закончил следствие по делу и передал обвинительное заключение в Смоленский окружной суд. В документах о деятельности суда за 1875-1876 годы нет обвинительных актов по делу шайки Беляцкого. Судя по всему, по совокупности и тяжести преступлений дело передано было на рассмотрение Правительственному Сенату. Тут уж ни Беляцкому, ни его подельникам мало не показалось.

P.S. Стиль и орфография архивных документов по возможности сохранены.