Назвать предпосланную материалу рубрику новой, наверное, было бы неправильно: она уже появлялась в журнале. Но пришло время, когда она должна стать постоянной. Причем, как значится в планах оргкомитета по подготовке к юбилею поэта, во всех СМИ области. Хотя, конечно, ныне обязать редакторов в приказном порядке ввести такую рубрику нельзя – это уж будет нарушением свободы слова и проч. Скажем так, это дело совести, долга – словом, личное дело каждого. Как и считать, когда придет пора для рубрик: «К столетию», «Твардовский в моей жизни» и т.д. Мы считаем так: три года до юбилея поэта – это мало, но еще много можно успеть. Опять-таки лучше Твардовского не скажешь:
Некогда. Времени нет
для мороки,-
В самый обрез для работы оно.
Жёсткие сроки – отличные сроки,
Если иных нам уже не дано.

В предыдущем номере журнала рассказывалось о презентации сборника Первых Твардовских чтений в областной библиотеке им. А.Т.Твардовского. Приводилось и мнение участников того обсуждения, что не стыдно такую книгу везти на презентацию в Москву, которая намечается на 2 февраля. Некоторую панику в ряды собравшихся в столицу смолян внесло объявление в «Литературной газете»: мол, 26 января мероприятие состоится. Но затем «ЛГ» дала поправку.
Правда, строки: «литературная гостиная Союза писателей Москвы представляет в Малом зале ЦДЛ «Твардовские чтения в Смоленске» - для большинства москвичей и прочих иногородних граждан (забегая вперед замечу, что таких было немало), наверняка, оказались загадкой, не знаю уж, насколько интригующей.
Действительно, 20-21 декабря 2005 года в Смоленске состоялись первые Чтения, в эти же декабрьские дни недавно прошли вторые. Смоляне приурочили Чтения к Дням памяти, и нынешней зимой они посвящались своего рода печальному юбилею – 35-летию со дня смерти великого русского поэта. Как раз в канун этой даты увидели свет долгожданный сборник материалов Первых Твардовских чтений «По праву памяти живой…» (Смоленск: Маджента, 2006. – 208 с.) и скромное, но своего рода этапное издание – «Несгоревшие письма (А.Т.Твардовский и М.И.Твардовская пишут А.К.Тарасенкову в 1930-1935 гг.)» (Смоленск: Маджента, 2006. – 72 с.). Собственно, на презентацию этих книжных новинок и были приглашены смоляне в столичную «литературную гостиную», что само по себе событие из ряда вон в нашей провинциальной жизни (честно говоря, вообще, не припомню такого резонанса местного издания).
Смоленская «делегация» оказалась немногочисленной, лишь девять человек смогли поехать (пятница 2 февраля – обычный рабочий день). Но и этого бы не было, если бы горсовет не помог общественному совету чтений решить «транспортную проблему», за что огромное наше «спасибо». И, скажу сразу, поездка эта не была какой-то увеселительной и необязательной прогулкой. Что замучились все, наверное, даже говорить не нужно: выехали утром и вернулись под утро, без всяких обедов-завтраков, да вкусили прелестей специфической езды по столице до нужного вам объекта.
Объект был Центральный дом литераторов. Некоторые из смолян были здесь впервые и обнаружили не без удивления, что Малый зал не такой уж и малый. За полчаса до начала он был пугающе пустым, и мы успели услышать разговоры, что ныне на «подобные мероприятия» ходят плохо. К тому же погода неважная (действительно, холодновато было и задувало). Недавно, вот, на юбилей библиотеки «Огонька» едва треть зала заполнилась, а тут провинциальный сборник… Но опасения оказались напрасными – свободных мест, практически, не осталось.
Пришли редакторы из разных издательств и журналов, преподаватели вузов, работники музеев, журналисты, военные, учителя, группа историков из ИРИ РАН. Мы рады были встретить дочерей Александра Трифоновича – Валентину и Ольгу Александровн, старых знакомых (во главе с директором) из московской школы №279 им. Твардовского. Пришел А.И.Лукьянов, и здесь уместно вспомнить, что Анатолий Иванович был вместе с участниками первых чтений на могиле А.Т. на Новодевичьем кладбище, предоставил из своей фонотеки запись произведений поэта в авторском исполнении (эти записи звучали на открытии в филармонии). Собственно, что здесь перечислять – большинство пришедших были для нас просто друзьями Твардовского.
Это без исключения относится и ко всем, выступавшим на этом памятном вечере. Прежде всего, к ведущим вечера в ЦДЛ: хорошо известному смолянам многолетнему исследователю творчества Твардовского, видному литературоведу А.Туркову и не менее видному критику и секретарю СП Москвы В.Оскоцкому. Кроме них, выступали москвичи: С.Лакшина (вдова ближайшего новомирского соратника А.Т.) – член Союза журналистов и СП России, писатель В.Савченко – автор еще «того» «Нового мира», главный редактор журнала «Историк и художник» С.Сикеринский, известный литературовед В. Баранов – автор недавно вышедшей книги о Горьком и многих статей о советской литературе в современных изданиях. И смоляне: известный поэт В.Иванова, заслуженный учитель Валентина Станкевич – создатель музея Твардовского в Починковской школе №1; композитор, заслуженный деятель искусств России Н.Писаренко; журналисты В.Королев и автор этих строк.
Конечно, и смоленскую делегацию, и, думаю, наших читателей интересовали и интересуют в данный момент, прежде всего, выступления москвичей, их оценки того, что произошло на Смоленщине. Собственно, роль смолян заведомо подразумевалась как пассивная в оценочной части обсуждавшихся изданий, и они говорили о своем видении Твардовского, работе «на местах» и планах на будущее.
Так вот, если я ограничусь здесь утверждением, что оценки москвичей были весьма лестными для организаторов Чтений и издателей и даже приведу соответствующие цитаты, неизбежно у читателей вот тот самый «червячок сомнения»: автор-то – лицо заинтересованное, и, вольно там или невольно, а «подобрал» информацию.
Нет, автор предлагает читателям «Нового Смоленска» расшифровку диктофонной записи с незначительными сокращениями технического порядка. К сожалению, опять-таки «по техническим причинам» (запасную кассету впопыхах оставил в сумке в другом конце зала), не получилось записать почти всех смолян (и себя в том числе) и москвича В.Баранова – это уже во второй половине вечера. А пока «слушайте», как было. Для удобства восприятия я разбил материал на отдельные выступления и озаглавил их.


Андрей ТУРКОВ:
«И Я ОДИН СО СМЕРТЬЮ НЕ ОСТАНУСЬ»

Начинаем вечер, посвященный, я бы сказал, двум событиям. Во-первых, к нам приехали гости из Смоленщины и привезли выпуск «Первые Твардовские чтения». Кроме того, у нас есть еще один повод, может быть, не совсем точно укладывающийся в ту дату, в которую мы собрались, – 35 лет со дня смерти Александра Трифоновича. Дата в нашей занятой печати не очень отмечена, если не сказать, совсем не отмечена. Но для всех нас, читателей, почитателей Твардовского, она значительна.
Вопреки всем правилам я начну с одного документа, который получил, буквально, полчаса назад. «В течение 20 лет – с 51-го и до конца – я достаточно близко знал Александра Трифоновича. У меня есть воспоминания о нем, состоящие, главным образом, из коротких конкретных записей, есть стихи о нем.
Сегодня же мы говорим о Твардовских чтениях. В 58-м г. я опубликовал большую статью в печатный лист «Перечитывая Твардовского» в «НМ», который в то время редактировал не Твардовский. Но и теперь я часто испытываю потребность взять с полки его том и опять перечитать Твардовского, хотя очень многое знаю наизусть, в том числе из его поразительной лирики. Я убежден: Твардовский у нас вообще недостаточно прочитан, его еще долго будут открывать. Константин Ваншенкин».
Я думаю, что это очень точные слова, несмотря на их короткость. Я помню стихи Кости, написанные в 71-м году:
Какой ужасный год,
Безжалостное лето,
Коль близится уход
Великого поэта.
Это действительно один из друзей А.Т.Твардовского, которых очень много. В этом зале и они собрались, и еще очень многих недостает. Некоторые по уважительным причинам отсутствуют. Но что делать, что делать: я очень жалею, что заболел Лазарев (к тому же была надежда, что он придет и принесет первый номер «Вопросов литературы», где большой раздел посвящен Александру Трифоновичу). Болен Артем Анфиногенов, который стремился прийти. И тем не менее, что нас, может показаться, не так много, я вспомнил замечательные стихи Александра Трифоновича, которые кончались таким пожеланием:
Я полагаю, что и мой уход,
Назначенный на завтра
иль на старость,
Живых друзей участье призовет,
И я один со смертью не останусь.
Он не остался, действительно, один со смертью. И в этом мы убеждаемся несмотря на то, что есть люди к нему равнодушные, есть люди, я бы даже сказал, активно враждебные, и тем не менее он своей величиной, своим даром, своей личностью перекрывает все то, что ему противодействовало при жизни и противодействует сейчас.
Странное впечатление на меня производит многое, что происходит сегодня в нашей литературе, и на этом фоне появление Твардовских чтений, и то что смоленская администрация эти Чтения проводит, и мы вместе с ними провели их уже два раза – это очень важно на этом фоне. Я считаю, что они, в какой-то степени, пионеры этого дела, этого начинания.
Мне также приятно, что в этом зале присутствуют учителя школы им. Твардовского, которые делают тоже очень благородное дело по воспитанию любви к творчеству и жизни А.Т.Твардовского. Благодарю всех, кто пришел к нам сегодня, всех, кто участвовал в подготовке этого вечера, и думаю, что мы будем сегодня говорить и о Твардовских чтениях (конечно, в первую голову)… И как человек, старающийся переложить на другого, я поручу значительную часть этого Валентину Дмитриевичу Оскоцкому. Тем более, что мне не совсем ловко говорить о чтениях, потому что я тоже в них участвовал и являюсь одним, как бы сказать, из их состава.
Хочу сказать еще вот что: эта книжка и проводимые Чтения очень многому противостоят. Противостоят недооценке Твардовского. Он испытывает эту недооценку, во-первых, вместе со всем ушедшим в прошлое большим периодом истории, который очень часто сейчас неразборчиво мажут одной черной краской и списывают в архив. Мол, жили-были такие «совки» - вымершее племя – а теперь мы живем в какой-то другой стране, и этих совков нет, и слава богу. Противопоставляют потому, что многим современным деятелям кажется, что вот они-то все понимают, они самые прогрессивные, а вот те, что были раньше, они были недостаточно активны, недостаточно боролись с прежним режимом и проч.
Когда я читаю такого рода высказывания, мне всегда вспоминаются слова Герцена, который писал когда-то, что вот в его время народилось такое младореволюционное племя, которое относилось, как выразился Герцен, с пренебрежением к тем людям, которые «с великим усилием пытались выдернуть нашу барку, глубоко зарывшуюся в песок». Он говорил, что хочет предостеречь новое поколение от недооценки этих людей, от неблагодарности. Эти слова свежо зазвучали и в применении к другому поколению, другим совершенно общественным условиям.
Надо сказать, что Александр Трифонович делит еще одну печальную традицию нашего старого литературоведения. У нас было так: лучший, великий, талантливейший поэт нашей эпохи Владимир Маяковский – и какое-то мешавшее ему движение футуризм, от которого лучше всего его освободить. Был замечательный поэт Александр Блок и какое-то постороннее ему течение символизм, который только ему исключительно мешал. Был замечательный поэт Есенин, но вот, понимаете, имажинизм. Вот если их развести в разные стороны, то будет совсем хорошо.
С Александром Трифоновичем несколько другой вариант. Мы читали и до сих пор читаем статьи, и иногда письма, в которых говорится, что вообще-то сам-то он очень хороший, но вот вокруг него какое-то не то окружение… К сожалению, почти совпала с выходом тома Твардовских чтений статья в «Нашем современнике», где говорится о том, что такое окружение у Александра Трифоновича было, такое окружение, что врагу не пожелаешь. Дальше начинается исчисление (далее я прошу извинения, думаю, что Ирина Александровна <Дементьева> выдержит такое определение) «матерого большевика Дементьева», который вел куда-то не туда журнал, пользуясь тем, что Твардовский ему доверял и проч. проч. Конечно, к такого рода свидетельству, по первому ощущению, надо отнестись с величайшим благоговением, потому что автор этих слов рассказывает о том, что когда он разговаривал с Твардовским, посещая его в кабинете, то никто не мог присутствовать при этих беседах – «так было заведено». Такое ощущение, что это, вероятно, Александр Исаевич Солженицын написал или еще кто-нибудь. Нет, простите, всего-навсего руководитель смоленской писательской организации Виктор Смирнов, который себя самочинно назвал сыном Твардовского (называет Твардовского крестным отцом). И, тем не менее, продолжает лить вот такую грязь на имя своего «крестного отца» и, уж тем более, на всех, кто его окружал, кто был его верной гвардией. Он пользуется некоторыми цитатами из «Теленка», который «бодался с дубом», хотя с той поры, как можно понять по некоторым публикациям Александра Исаевича, он заметно изменил свое мнение. А, во-вторых, когда читаешь такие статьи, как статья Виктора Смирнова, вспоминается знаменитое выражение: куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
Думаю, все мы потихонечку дадим оценку такого рода выступлениям, а Твардовский остается великим, большим поэтом, к которому никакая грязь, никакие наслоения не пристанут, как не пристанут они и к тем людям, которые его окружали и с которыми он работал до самого последнего времени.
Присутствует здесь Светлана Николаевна Лакшина, я думаю, что она будет выступать, но разные, понимаете, у людей отношения. У меня никогда не было тесных отношений с Владимиром Лакшиным. Но я, тем не менее, прекрасно понимаю ту роль, которую он играл в редакции. И когда вот этот наш малоуважаемый автор пишет о «показной» близости Лакшина к Твардовскому, это квалифицируется просто как ложь…
Вот в такой обстановке мы встречаем это наш печальный юбилей 35-летия Твардовского и в такой обстановке выходит книга, которая серьезна, в которой собрались самые разные люди, которые захотели сказать свое мнение о Твардовском. А уж об этой книге я попрошу рассказать Валентина Дмитриевича: так мы немножко разделили обязанности.

 

Валентин ОСКОЦКИЙ:
«чтения расчищают пути»

Зачитаю тоже один документ, полученный, правда, не сегодня, а несколько дней тому назад.
«Самое главное в моей, да и не только в моей военной, солдатской жизни было не поддаваться унынию. Война - тяжелейшее испытание для оптимизма.
В нашей литературе нет ничего равного Василию Теркину, воплотившему неунывающего солдата. A это в окопной жизни нужнее всего.
Мне памятно то глубокое потрясение, какое вызывала неунывающая солдатским душа Василия Теркина, приходившая к нам, защитникам блокадного города, с полос газеты Ленинградского фронта «На страже Родины», где поэма печаталась в отрывках по главам. Василий Теркин поддерживал нас больше и сильнее любого авторского «я» признанных позтов-фронтовиков. Для нас он жил за пределами поэмы, которой дал название своим вошедшим в обиход именем.
Идея проводимых в Смоленске научных и литературных чтений, посвященных творческому наследию Александра Твардовского, - своевременная и нужная. Ведь «книга про бойца» «Василий Теркин» - это не только война. «Теркин на том свете» - это поэтическое осмысление и нашей послевоенной жизни. Этой поэмой Александр Твардовский помог очищению мозгов, которые были ослеплены Победой.
Он - поэт вне злободневности. И вне времени. Или, точнее, на все времена. Даниил Гранин». Передано по телефону из С.-Петербурга 25 января. Поскольку эти слова завершаются просьбой передать от него личный привет Валентине Александровне и Ольге Александровне, я возвращаю текст им.
Что касается мысли Даниила Александровича об очищении мозгов, то в той же мере очищала наши мозги и поэма «По праву памяти», даже, когда не была опубликована, а «читали с рук». Спустя два десятилетия (когда поэма была издана), провел эксперимент среди студентов факультета журналистики МГУ, задав вопрос, как они воспринимают поэму. И они написали свои отзывы в университетскую газету. Потом послал эти отзывы к Марии Илларионовне и получил от нее очень большое письмо, Она очень хорошо оценила эти отзывы. Гранинская формулировка приложима ко всему творческому наследию Твардовского: наши мозги были бы совсем другими, если бы мы не знали его творчества, если бы сегодня не погружались в его наследие.
<…> Мне думается, что Твардовские чтения в Смоленске – в одном событийном ряду с завершением в «Знамени» многолетней публикации «Рабочих тетрадей» (в дальнейшем РТ – ред.). Это, как и часть эпистолярного наследия Александра Трифоновича, собранного в книге «Я в свою ходил атаку» - события общероссийского масштаба и значения. И что самое главное – это взаимосвязанные события. Обратите внимание: во всей проблематике творчества А.Твардовского, поднятой на смоленских чтениях, активно присутствовали и дневниковая проза Твардовского, и его эпистолярное наследие. Это все неразрывно.
Говоря о содержании смоленского сборника, я хочу начать со статьи Ильина о смоленском вкладе в изучение наследия Александра Твардовского. Я не думаю, что можно успеть (чего закономерно желает автор) издать полное академическое собрание сочинений к 100-летию Александра Твардовского, которое будет, буквально, через три года. Но хотя бы начать его, я думаю, уже можно. И вот смоленские чтения – и в этом их значение – расчищают пути вот к этому началу.
Да, пути расчищаются, в том числе и усилиями смоленских ученых. Мне лично дорог тезис в этой статье необходимости уточнить понятие смоленской поэтической школы. «Может быть, рассуждает автор, лучше и точнее будет называть ее школой Твардовского. Из всей большой смоленской троицы Твардовский значительно опередил других по долгожительству в литературе». Вот, кстати, почему чтения в Смоленске называются не литературными, не поэтическими, а Твардовскими. В этом определении автора, я думаю, и объяснение этого.
Мне были интересны проблемы общего твардовсковедения, поднятые в статьях Мамонтовой, Артамоновой, в другой статье уже названного Ильина, Новиковой, журналиста Савченкова. В докладах и статьях, которые даны в приложениях, - Рыжова и Привалова. У каждого своя тема, но общий мотив: формирование личности, история семьи, детство и отрочество, ученичество, истоки и начала литературного пути. Да, труд Твардовского видится в целом: будь то «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Дом у дороги», «По праву памяти». Но он то и дело соотносится со смоленскими истоками, смоленским началом, он опрокинут в эти истоки и в эти начала.
С интересом воспринимая содержание этой книги, изданной в результате Твардовских чтений, должен сказать, что иногда возникал искус (и это естественно) уточнить, а иногда и поспорить.
Ну скажем, вот статья Кошелева о Твардовском и Шолохове. Нужная тема, и, мне думается, в принципе, очень верно расставлены акценты. Акценты, в общем-то, созвучные обобщающему суждению Александра Трифоновича в РТ о первой и второй половинах шолоховской жизни: первая половина заслуживает памятника, вторая достойна осуждения.
И вот вдруг после совершенно справедливых суждений автора, признавшего справедливой критику вельмож от литературы в наследии Твардовского, такой тезис: что же касается оценок Шолохова, то они не всегда приемлемы. Дойдя до этой формулы, я, честно говоря, растерялся. Зная РТ и зная те оценки, которые эволюционируют в РТ, я не нашел ни одной неприемлемой оценки Шолохова со стороны Твардовского и жалею, что автор не конкретизировал этот свой вывод.
У меня есть частые пометы на полях доклада Привалова «Эпоха Твардовского». Но при этом я понимаю, что все-таки эта статья – это журналистский взгляд на наследие Твардовского, в котором эмоциональное начало закономерно, преобладает над началом аналитическим.
Всегда испытываешь неловкость, когда говоришь о публикациях председательствующего. Но я не могу не сказать о докладе А.М.Туркова. В его докладе, мне думается, очень хорошо и точно раскрыто значение книги военных дневников и писем «Я в свою ходил атаку». И особо – это его мотив – о месте, роли и значении писем М.И. Твардовской. Хорошо подан мотив, увиденный в РТ на срезе Твардовский и «НМ».
И еще мотив, в котором я лично солидарен с Андреем Михайловичем. Имею в виду его спор с Владимиром Яковлевичем Лакшиным. Я лично ближе к позиции Кондратовича, и она мне представляется не просто человечнее, гуманнее, но и вернее по счету литературному. Я это говорю тем более убежденно, что я, во-первых, эту свою позицию имел возможность лично изложить и Владимиру Яковлевичу. Он знал об этих моих оговорках. И потом, должен сказать, эта моя позиция подтверждена во многом и моим последующим личным общением и с той же самой Озеровой в журнале «НМ», и, особенно часто, с Анной Самойловной Берзер, когда работал в «Дружбе народов» и после этого. Так что этот мотив в статье Туркова я лично поддерживаю.
И еще о статье, о которой необходимо сказать. Хотя, повторюсь, испытываешь неловкость, говоря об этом в присутствии автора. Я говорю о статье В.А.Твардовской. Статье принципиальной, концептуальной, статье, систематизирующей ближайшие практические и более отдаленные перспективы направлений научного твардовсковедения как органичной части истории литературы и, шире, самой общественной истории.
Сюда вписывается, как говорит автор, и необходимость полного собрания сочинений Твардовского, которого пока что не существует, и научной библиографии, которая пока что не создана. Мне думается, очень точно и удачно выделены в публицистическом и литературно-критическом наследии Твардовского те опорные, программные публикации, за счет которых в его наследии сегодня образованы издательские лакуны. Скажем, статья «По случаю юбилея» к 40-летию «НМ». Или выступление о романе на сессии Европейского сообщества писателей в Ленинграде в 1963 г. Или, скажем, речи на XXI и XXII съездах КПСС.
Полноценно раскрыто значение РТ Твардовского как явление дневниковой прозы, ее значение в будущем собрании сочинений. Цитирую автора: «Полное издание дневников Твардовского позволит многое прочитать в его наследии заново и по-новому прочесть его». Я думаю, не только в наследии Твардовского многое по-новому прочтем в РТ, но и в самой истории литературы и в самой нашей общественной истории.
Буквально два слова о книге «Несгоревшие письма».
Прежде всего, прекрасно, что публикация этих писем в «Знамени» обрела самостоятельное бытование.
Очень хорошо, что в эту книгу таким широким пластом вошли и письма М.И.Твардовской. Они как бы дополнение, хоть хронологически опережают письма, которые вошли в книгу «Я в свою ходил атаку». Их отличает живая непринужденная стилистика. Я, скажем, зацепился за такие фразы, которые вызвали невольную, такую, скажем, душевную улыбку: «трясу вам руку и желаю хороших снов» или «желаю вам всяких розовых вещей».
Но уже не до улыбки, когда читаешь о том, как Твардовский был исключен из Смоленской организации АПП и о том, какую роль в этом исключении сыграли Авербах и др., в этой долговременной драме молодого поэта. Той драме, которая вынудила его в одном из писем обронить фразу: «Может, я действительно классовый враг и мне нужно мешать жить и писать?».
Не до улыбки, когда читаешь все, что связано со статьей Горбатенкова, и вокруг нее, «Кулацкий подголосок». Статьи в преддверии будущего доноса в НКВД этого же автора. В связи с этой статьей (о «кулацком подголоске») из письма Марии Илларионовны: «Такие выражения, что вообще Твардовскому не место в Советском Союзе».
Поддерживая эту книгу (переписки Твардовских с Тарасенковым), не могу не отметить высокую культуру комментариев и примечаний, составленных к ним.
И еще одно соображение о письмах. Я думаю о том, что если готовить ПСС, то независимо от того, сколько томов в нем будет отдано письмам, мне думается (это мое читательское убеждение) в этих будущих томах должны найти место и письма Марии Илларионовны, поскольку они неотрывны от писем Александра Трифоновича. Мне могут сказать, что таких прецедентов очень мало. Ну что же, пусть в таком случае их будет больше – за счет Марии Илларионовны.
Всего три года до 100-летия со дня рождения А.Т.Твардовского. Мне думается, что пришло время СП Москвы, который я здесь, в частности, и представляю, как и Андрей Михайлович, взять на себя инициативу обращения в правительство и в другие инстанции о необходимости заблаговременного создания оргкомитета по проведению 100-летия со дня рождения Твардовского.
Не далее, как за полтора часа до встречи в этом зале, я об этом говорил с Риммой Михайловной Казаковой, и она горячо поддерживает необходимость этого обращения. Думаю, что СП Москвы сделать это дело просто обязан <…>
А.ТУРКОВ: Хочу поддержать то, что сказал Владимир Дмитриевич относительно «очищения». То, что написано у Гранина применительно только к последним вещам Александра Трифоновича. То «очищение мозгов» началось еще очень давно. Уже «Василий Теркин» был очищением мозгов. Когда только появился «Теркин», как раз прозвучал приказ №227, когда наши бойцы, армия обвинялись и в предательстве и в слабости и еще в чем. И вдруг появился образ героя и мученика войны. И с такой силой написано. Очень серьезно и очень сильно.
Затем (бегло так), «Дом у дороги». Вещь, которая написана в 46 г. Это момент, когда все ее герои были под подозрением. Андрей Сивцов – окруженец, Анна Сивцова пребывает на оккупированной территории, потом угнана. И, наконец, там есть глава, посвященная людям, вообще не называвшимся тогда, - а именно пленным. И с какой болью она написана тогда, когда их иначе, как изменниками Родины не именовали. Так что это было, действительно, большое, большое очищение… Собственно говоря, все его творчество было очищением. Как-то формулировка «очищение мозгов» не очень весело выглядит, но очищение душ людей от заблуждений – это, бесспорно, качество его поэзии.