10. Если танцевать
от печки
Итак, будем считать, что для решения задачи «божьего промысла» подсказан ключ – праздник Покрова пресвятой Богородицы (14 октября), когда «мы испрашиваем у Царицы Небесной защиты и помощи: «Помяни нас во Твоих молитвах, Госпоже Дево Богородице, да не погибнем за умножение грехов наших, покрый нас от всякаго зла и лютых напастей; на Тя бо уповаем и, Твоего Покрова праздник чествующе, Тя величаем».
Вот теперь вернёмся к «стоянию на Угре». Если коротко, то дело было так. В 1476 году Иван III перестал платить Орде ежегодный денежный «выход», который собирался с русских земель еще со времен Батыя. Хан Золотой Орды Ахмат был занят войной с Крымом и не мог предпринять тотчас решительных действий. Но к осени 1480 года (ровно сто лет после Куликова поля!) была, наконец, как обычно в таких случаях, снаряжена Ордой соответствующая карательная экспедиция. Прознав об этом, великий князь «сына своего, и брата, и воевод послал на Угру со всеми силами, и, придя, они стали на Угре» и перекрыли татарам броды и переходы. Несколько дней шли бои за переправы, и, когда все атаки были отбиты, началось «стояние на Угре». Стояние это, по словам летописца, было мирным и тихим. А потом вся эта бессчётная, дикая, кровожадная и оголодавшая Орда так же «мирно и тихо» убралась восвояси несолоно хлебавши. Как раз когда реку льдом схватило. Необъяснимо. Будто сама земля наша высосала из беспощадных врагов всегдашнюю наглость, неуёмную жажду крови и бранной добычи. Никогда уже больше не платила Русь дани, и не искала Орда открытых схваток с русским воинством. Это была победа не оружия, но духа. Вековечных своих насильников русские на сей раз даже и не били, а они испугались и ушли. «Потеряли лицо», как говорят в Японии, - страшнее нет. По значимости это даже не Куликово поле, в отместку за которое татары уничтожили Москву, истребив всех её жителей и вернув, хотя бы внешне, всё на круги своя...
Сделаем здесь первую путеводную зарубку: стояние на Угре продолжалось с 12 октября по 11 ноября. Всё решилось к Покрову, к 14 октября. После – нерешительное топтание и... бегство «врагов видимых и невидимых». Наши пращуры долго объяснений не искали, а, ничтоже сумняшеся, окрестили Угру «поясом Богородицы».
Здесь вернусь, пожалуй, опять к «Вяземскому котлу». Скачок не столько в пространстве (места, практически, те же), сколько во времени – 461 год спустя. Завершая предыдущую главу, я высказался в том плане, что прорыв у Богородицкого (11 октября) – это, мол, ещё не развязка: на схеме последнее кольцо окружения датировано 11-14 октября 1941 года. А потом уже, дескать, свой оберегающий покров Богородица на красноармейцев-великомучеников опустила. В общем-то, я не собирался вдаваться в подробности, ибо саму роль «котла» в истории войны, в истории России, да и в мировой истории представлял весьма туманно.

11. Варимся в том же котле
И в очередной раз убедился, что «Промысел» не из тех материалов, которые пишутся по авторскому произволу за несколько присестов. Раз возникнув, этот мотив уже никуда не уходит: читаешь ли, идёшь по делам или просто в магазин, ворочаешься в постели, стараясь поскорее уснуть, или вовсе за другую статью берёшься.
В день нашего второго приезда в Вязьму (3 ноября 2010) мы навестили давнего друга Атрощенкова Анатолия Яковлевича Ларченкова. Писатель недавно выписался из больницы, куда попал в канун своего 80-летия. Вообще, об Анатолии Яковлевиче, его интересной судьбе и многогранном творчестве, можно и должно рассказывать отдельно. Это я давно уже собирался сделать – не только его пьесы, проза, особенно военная, и стихи, но и личное наше общение, совместно проведённые в литературном салоне Вязьмы Твардовские чтения просто обязывали к тому. И вот отдал в редакцию третий кусок «Промысла», появилось окошко. Думаю, нельзя дальше откладывать – собрал из разных шкафов книги Ларченкова (а их при помощи Валерия Ивановича подобралась у меня целая библиотечка), листаю. Не могу найти одного запомнившегося автобиографического текста. Зарылся в труднодоступные книжные ряды – обнаружилась симпатичная такая брошюрка Анатолия Ларченкова «Вяземская сеча» и крах операции «Тайфун» 2009 года издания. Убей бог, не помню, как она у меня оказалась. Но дальнейшие поиски оставил и очерк об Анатолии Яковлевиче опять отложил, потому что его книга переключила на другое. Точнее, вернула к отработанной, казалось бы, теме – «Вяземскому котлу». И уже в полном объёме: с предпосылками, последствиями, цифрами, а главное – с замечательной полемикой и оригинальными выводами.
Так вдруг разгорелся на новый поворот пройденной темы. Эх, как жаль, думаю, что раньше ничего подобного не нашёл в Интернете; вот бы месяца три назад! Хотя... Скорее всего, раньше просто не заметил бы, пролистнул без задержек, ничего бы не зацепило. А тут опять Богородицкое, Мартюхи – своё уже...
«11 октября, в 16 часов, войска пошли на прорыв у села Богородицкое. Они заняли Пекарево и Спас, прорвали оборону немцев на трехкилометровую ширину бреши. Брешь простреливалась минометным и пулеметным (зенитные крупнокалиберные установки) огнем. В прорванную брешь удалось пройти остаткам 91-й стрелковой дивизии, морякам артдивизиона (они вышли 26 октября к Москве).
Сражение длилось всю ночь. Дважды шли на прорыв наши войска в направлении деревни Мартюхи (в час и в 4 часа ночи). Дрались врукопашную, штыком и гранатами. Прорвались не более 100-150 человек. Немцы бросали свежие силы, бронетехнику и закрывали брешь прорыва».
Я не так это всё видел, надо признать. Тем более удивительно, что дальше у Анатолия Яковлевича, практически, подтверждение моей наобум брошенной фразы:
«Завершение «зачистки котла» официально объявлено было немцами 14 октября. Однако этой «зачистки» избежали тысячи советских воинов. Они, покидая свои укрытия в лесах и глухих местах котла, выходили по двое-трое, а то и по одному до декабря месяца. Не менее 20 процентов личного состава всех без исключения сражавшихся на трех фронтах дивизий вышли из окружений и полуокружений. И среди них командиры и красноармейцы дивизий, входивших в состав окруженных соединений четырех армий, полевые управления которых не смогли выйти из окружения».
И подумалось тут: господа немцы, кто внушил вам эту окончательную дату? Это второй пример точного совпадения критической точки в истории страны с праздником Покрова пресвятой Богородицы. Совпадения, скорее всего, не случайного и вновь губительного для врагов и спасительного для России. Да! Здесь не просто конфуз с зачисткой под ноль – здесь определился исход войны... Как на Угре: победа не оружия, но духа. Дальше, по сути, «нерешительное топтание и ... бегство» врагов от Москвы. Затем из России, из Европы – из истории. Не согласны?
Между тем, не мы с Ларченковым одни так думаем. Вот взял из книги два высказывания отнюдь не наших доброжелателей:
«О боях в окружении с 7 по 12 октября отбивавший шедших в наступление и на прорыв воинов 19-й, 32-й армий командир 7-й танковой дивизии генерал Функ сокрушённо свидетельствует так: «Последовавшие затем, после окружения, дневные и ночные бои относятся к числу самых тяжёлых, какие только приходилось вести дивизии. За 11-12 октября дивизия потеряла 1000 человек. Один батальон был буквально уничтожен».
«Московская битва была проиграна 7 октября», - заявил начальник штаба 4-й танковой группы Шарль де Боло.
Не видно особой радости у победителей, а? Хотя Гитлеру доносили всего о пятидесяти тысячах (из 1,8 млн. группы армий «Центр») безвозвратных людских потерь в этой грандиозной операции. Продолжу цитировать А. Ларченкова: «Столь мизерные потери наступавшей армии вермахта, «стершей армию Сталина с лица земли» (как заявила немецкая газета «Фолькишер Беобахтер»), позволяли ей беспрепятственно, «с ветерком» достичь Москвы. Да и сам фюрер, заявив: «Враг сокрушен и никогда не поднимется снова!» - требовал от Ф. Бока незамедлительного развития наступления на Москву. А Ф. Бок стоял. Он переформировывал, приводил в порядок изрядно потрепанные в боях войска своей группы армий «Центр»...
И дальше: «Ф. Бок безболезненно, с ходу пробил бы можайскую линию обороны, которая была слабее в четыре-шесть раз, чем прорванная им оборона трех фронтов. Полки, находящиеся в обороне созданного 11 октября Западного фронта, объединившего бывшие Западный, Резервный и Брянский фронты, по численности были равны батальонам. В укрепполосе обороны фронта было менее 50 батальонов из необходимых 150, и численностью эти 50 батальонов были в одну-полторы роты каждый (надо ещё учесть, кого там под ружьё ставили! – П.П.). Резервов не было. Войска, снятые с Дальнего Востока, внутренних военных округов Советского Союза, Средней Азии, находились в пути к столице»...
Анатолий Яковлевич, как и все до него и после, выдвигает свою версию, почему безотказная ранее немецкая машина вдруг забуксовала. Да, он находит доказательства того, что данные о потерях немцев преуменьшены. Но... меня, например, это не убедило. Даже в этом случае у них оставалось вполне достаточно живой силы и, главное, техники, вооружения. А у нас... Почитайте воспоминания наших полководцев, хоть того же Жукова. Он, если вдуматься, больше всего удивляется не героизму и стойкости, а просто задним числом ужасается, как немцы, перемоловшие в «котле» 1,2 млн. человек, не взяли Москву, которую уже почти никто не защищал, которую планомерно готовили к сдаче. Эвакуировали людей, предприятия, учреждения. Что там перечислять – правительство уже, считай, было в Куйбышеве. Это чудо какое-то, что Сталин в последний момент передумал уезжать... Наши канонизированные «28 панфиловцев» - характернейший пример не только беззаветного героизма, но и сказанного выше (получается, только 28 человек – один пулемёт и два противотанковых ружья – защищали переезд Дубосеково, за которым прямая дорога на Москву).
И немцы тоже удивляются, как они её (Москву) не взяли, когда в бинокли рассматривали. Рассматривали... и топтались на месте. Тут их даже «генерал Мороз» не вывозит. Они будто разом потеряли весь свой стратегический гений, боевой опыт, наглость, высокомерие, да и, кажется, элементарный разум! Непонятно... И от Москвы, от главной цели, в результате, они дали драпака. И всё! Потом уже не могли её достичь несмотря на невиданную концентрацию сил. Сравните, как наши Берлин брали, преодолевая яростное сопротивление и массированную оборону на каждом шагу, – и преодолели! И почему немцы так ожесточённо преодолевали в Смоленске, Вязьме, всё там в пыль раздолбали, а в Москве и рядом не было такого напора?.. У меня только один вариант: не могут напирать духовно сломленные люди. На смену бравурным маршам, жизнерадостному хохоту сверхчеловеков с закатанными рукавами и шмайсерами на пузе, ору под губные гармошки пришёл жуткий жупел Восточного фронта.
Типичная картинка, как я уже обмолвился, из непостижимой серии «Стояние на Угре». А ещё отмечу: то, что не сразу видится обычным зрением, даже не всегда доступно нашему постижению как поворотный момент истории, помогает постичь «метод Покрова». Это своего рода указатель: вот главное, здесь копать!..

12. «Под священным и благим покровом»...
Очевидно, правильнее назвать эту серию (сериал) даже не «Стояние на Угре», как ненароком вырвалось, а «Покров». Правда, я просто не в силах счесть, сколько в этом историческом сериале фрагментов. Пока, как видите, сделано две зарубки. Но какие! Попробуем назвать равные им судьбоносные для России события, когда нож вот так же к её сердцу приставляли, да и вонзали, можно сказать...
Правильно, ещё два сюжета сразу вспоминаются: война с Наполеоном и Смута, когда поляки в Москве хозяйничали и своего царя нам подсаживали. Если помните, они попали в мой «кроссворд» через Царёво-Займище, где притормозила наша «газель» на пути в Москву (как бы намёк, где искать отгадку). Не стану долго интриговать читателей – оба этих сюжета тоже из сериала «Покров»!
Опять-таки нарушу хронологию и начну с французов, с 1812 года. И только потому, что не будь елизаровского «Библиотекаря», я мог бы обнаружить ключевое роковое слово в самом неожиданном, казалось бы, источнике – в письме... самого Наполеона. Письмо – единственное в своём роде. Неожиданное... Вообще, сдаётся, ничего подобного в невероятной биографии признанного властителя умов не случалось. Здесь удивителен и чрезвычайный повод послания, и совершенно, казалось бы, несовместный с обстоятельствами интимный, доверительный тон, и, наконец, адресат... Итак, письмо отправлено Наполеоном из Москвы 3 октября 1812 года Кутузову с целью начала мирных переговоров:
«Посылаю к Вам одного из Моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтоб Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно, когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые Я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом».
Любопытное пожелание врагу, не правда ли? Оно было бы и вовсе непонятно, если не допустить, что это письмо было написано императором именно в праздник Покрова (т.е. 1 октября по ст.ст.). Не приходится сомневаться, что продиктовано оно нахлынувшим осознанием отчаянности положения, в котором оказалась «непобедимая армия». Однако Бонапарт даже в этой пиковой ситуации не упустил случая щегольнуть знанием обычаев «покорённого» народа. Вкралась, правда, некоторая неточность (покров Всевышнего). Да и немудрено, праздник Покрова – чисто православный, а культ Богородицы на Руси не знает аналогов в других религиях. Здесь отметим, что Наполеон не был верующим (атеизм процветал в революционной Франции). Однако, придя к власти и взвесив, как водится, все за и против, он нашёл целесообразным религию в своей империи сохранить. И потом даже удивлялся, каких трудов ему стоило возродить во Франции католицизм. То есть речь не о вере, а о пользе дела.
Кутузов же, прежде всего, всеми корнями и фибрами души – русский, то есть глубоко и стихийно верующий. Этой неколебимой вере его можно удивляться, умиляться. Но я, например, просто сражён и подавлен, что такого нам сегодня и близко не дано. Кутузову не надо было пожеланий от непобедимого Наполеона. Главнокомандующий и без того ощущал, что не только он сам, а и вся Россия пребывает под «священным и благим покровом». До такой степени верил, что не видел смысла в кровопролитных баталиях. Даже Бородино считал ненужным кровопролитием (потому и не было наутро нового боя «до конца»), утверждая, что армия завоевателей найдёт здесь свой конец «естественным» путём. Наша благодатная земля, хранимая от всех возможных катаклизмов (землетрясений, наводнений, засух, цунами, самумов, извержений и проч.), обратилась для наполеоновских полчищ в некий бесконечный голодный и холодный кошмар. Таковым стала даже вожделенная Москва, где французы всех ворон поели и всё, что не догорело, пустили на обогрев. Кутузов, по его убеждению, лишь по мере возможности содействовал «божьей воле».
Фельдмаршал отнюдь не обманулся нежданным расположением французского императора, которого считал, между тем, не только великим полководцем, но и великим человеком. (Сохранились свидетельства, что Михаил Илларионович одёргивал подчинённых, насмехавшихся над Наполеоном в его присутствии). Кутузов разглядел то, что и должно было, - панику и страх «богоравного» императора. Они одни могли заставить этого непомерного гордеца («повелителя монархов») унизиться до прямого обращения к чужому «слуге» (а не к царю, как положено!) - к непосредственному виновнику и физическому воплощению этого необоримого страха. Да ещё расточать комплименты, добиваться его благосклонности, практически прося пощады у... «побеждённого».
Насколько подобное поведение свойственно императору, можно судить хотя бы по одному эпизоду 1800 года, ещё у истоков величия:
«Бонапарт принял австрийского канцлера Кобенцля в Тюильри, в гостиной, расположенной у входа в прежний королевский кабинет. Большую часть мебели из салона заранее вынесли. В углу поставили небольшой стол, за которым должен был сидеть Бонапарт. В глубине комнаты, достаточно далеко от стола, находились две или три кушетки. Было уже 9 часов вечера. Гостиную освещала лишь лампа, стоявшая на столе первого консула. Австриец вошел в сопровождении Талейрана. Бонапарт, сидевший со своими бумагами за столом, быстро встал и затем сразу же вновь сел. У Кобенцля, растерявшегося от такого приема, оставались две возможности: либо отойти к дальним кушеткам, либо стоять. Впрочем, выбора не было - оставалось только последнее. Как писал Талейран, каждый был поставлен «на своё место или по крайней мере на место, предназначенное каждому первым консулом». А тот не собирался церемониться с посланцем австрийского императора».
Потерпев неудачу в своих попытках заключить мир с Россией, Наполеон 7 (19) октября начал «отход» из Москвы. Он пытался провести армию в Смоленск южным путём через Калугу, где имелись запасы продовольствия и фуража, но 12 (24) октября в сражении за Малоярославец был остановлен Кутузовым.
Знакомый сценарий: после топтания и бесплодных метаний – бегство. Если угодно, то не только 1 (14 н.ст.), но и 14 октября (ст.ст.) здесь знаменательным эхом проходит: «старт» французов в «гостеприимную» Европу по разорённой Смоленской дороге. Вообще, недрёманная «опека» Богородицы, как в своё время знак качества, просто режет глаза в этой кампании.
26 августа – Бородино. Между рядами русских войск проносят образ Смоленской Одигитрии, сам Кутузов со слезами преклоняет колени перед древней святыней. Но в этот день ещё праздник другой почитаемой на Руси иконы Богоматери – Владимирской.
По новому стилю он отмечается 8 сентября. А это официальная дата Куликовской битвы. К тому же Владимирская икона Божией Матери освящала и битву, и весь поход Дмитрия Донского.
В каком потрясающе мощном союзе явлены при Бородино два грозных для врага чудотворных образа!
И пусть кому-то покажется календарной казуистикой, но мною ощущается присутствие здесь третьей намоленной духовной опоры. Несмотря на то что в нашей историографии не принято переводить даты до 1582 года (введение григорианского календаря) на старый стиль, Куликовская битва отмечается Церковью 21 сентября... праздник Рождества Богородицы! Вы только вообразите эту сконцентрированную православную ауру, эту зримо представшую неразрывную связь...
Ещё один божественный след в кампании 1812 года непосредственно связан с городом Вязьмой. 4 ноября (праздник Казанской иконы Богородицы) русские части под водительством Милорадовича и Платова разбили здесь арьергард маршала Даву.
Можно продолжать и дальше в этом роде, но, боюсь, как бы деревья не заслонили лес. Если среди всех этих следов главный – Покров, то нам в очередной раз даётся понять: перелом обеспечило не оружие. А что? На Покров опять-таки не было битвы, а был испуг Наполеона, продиктовавший странное письмо, выгнавший завоевателя из Москвы... А затем этот недостойный, откровенно малодушный побег императора от бедствующей армии – бросая награбленное, погоняя и погоняя до самого Парижа, будто дьявол за ним гнался.
Что ж, имеется указатель «копать здесь»...
Продолжение следует.