О Наполеоне крестьяне не слышали

Продолжение. Начало в №№9-12 за 2024-й год.

        Надо сказать, что не только «допотопной костью» был славен год 1902-й от Рождества Христова. В том же Сычёвском уезде на огороде Александра Семёновича Григорьева при хуторе Лобаны Никитской волости, арендатор боровский мещанин Иван Ефимович Шустов в начале мая выкопал с пятивершковой глубины глиняный горшок с пятикопеечными монетами чекана Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Каковой клад (145 медных монет общим весом 18 фунтов) был направлен губернатору. Однако уже в августе вернулся к уездному исправнику для выдачи находчику, как не имеющий археологической и нумизматической ценности.
          Ну и «вишенкой на торте» в том суетливом году было обнаружение в Бельском уезде залежей железной руды. Бельское уездное полицейское управление доложило в губернский город, что в пределах Батуринской волости 1 стана по берегам реки Кокошь от деревни Подселицы до деревни Закополье крестьянами обнаружен пласт, по-видимому, железной руды до 4 вёрст длиной и около 100 сажен шириной. Руда расположена гнёздами по 50 квадратных сажен, и толщиною до трёх с половиной вершков. Смоленский губернатор запросил у Калужско-Смоленского окружного горного инженера прислать инженера-геолога для проведения разведки. Чиновник Министерства земледелия напрягаться не стал и попросил прислать образец руды для исследования. Получив просимое, 9 октября дал заключение для смоленского губернатора, что представленная железная руда с берегов Кокоши «среднего качества, от 40 до 45 процентов содержания железа». А при отсутствии чугуноплавильных заводов вблизи этой местности разработка месторождения не имеет практического значения.
         В год 1903-й в разных уездах Смоленской губернии проводили раскопки по открытым листам Императорской Археологической комиссии ревизор движения Риго-Орловской железной дороги С.И. Сергеев (Гнёздово), наш старый знакомый учёный секретарь Российского исторического музея В.И. Сизов и действительный член Калужской учёной архивной комиссии С.С. Жданов (Ельнинский уезд). Из архивных дел ГАСО, к сожалению, ничего не известно о результатах их раскопок.
          1905-й, грозный, бурный, тяжёлый. На Дальнем Востоке продолжается неудачная для России русско-японская война, по всей Руси Великой гоняет «вихри враждебные» первая русская революция, а в уездах Смоленской губернии бушуют и вовсе религиозные страсти. Да было б с чего…
         17 апреля неподалёку от деревни Маньшино Соколино-Субботниковской волости Сычёвского уезда в месте, называемом местными «Ручейка», крестьянин Степан Никитич Шендриков разглядел торчащий из земли толстый конец какого-то бревна. Хочется спросить у сего Степана, ну надо оно тебе, торчит и торчит? Иди вон к посевной готовься, дел по весне у крестьянина невпроворот. Так нет же! Позвал Степашка на помощь отца своего Аникиту, да с ним вместе то бревно и выкопал. Одно за другое, и нашли копатели тех брёвен аж семь штук. И находка эта взбудоражила всю деревню. За пару дней вырыли ещё около десятка толстых брёвен из топкого места, да ещё больше оставили в земле, немного расчистив. Брёвна были уложены вдоль берега Вазузы в три ряда, в тридцать аршин по длине. Между рядами в заруб вставлены поперечные брусья. Никто из маньшинских стариков, даже девяностотрёхлетний дед Степана Шендрикова Михаил Никитич, не смог вспомнить и разъяснить, что сие есть такое и для чего. Порешили, что сделаны эти срубы были задолго до основания деревни Маньшино. Вызвали станового пристава, показали находку, и всё бы на том, но… «По Рассее слух пошёл, Николай с ума сошёл…» Простите мне, читатель, сию припевку, но уж очень она в тему.
           В окрестных деревнях со скоростью степного пожара распространился слух, что не просто так взялись копать землю на Ручейке маньшинские мужики. Мол, вдова Евгения Ивановна Шендрикова на второй день Пасхи слышала Глас, каковой и заставлял её идти в Ручейку. Выкопают изначально семь брёвен, а потом найдётся гроб. На допросе приставу Шендрикова сие подтвердила, но клялась, что глас услышала уже после начала раскопок. Но вся беда в том, что на Ручейку, место топкое, с многочисленными подземными ключами, кто-то подкинул небольшую иконку Божией Матери «Живоносного Источника». И началось на Ручейку настоящее паломничество, ну а где паломники, там церковь и пожертвования собирает. Становый пристав голос себе сорвал, убеждая приходящих к иконке крестьян, что никакая она не «чудом обретённая», а купленная в соседнем Казанском мужском монастыре, да и не старого письма вовсе. Да бес толку. Стояла на камне иконка, а перед ней большая медная кружка для пожертвований, и нескончаемым потоком шли к иконке окрестные крестьяне. Священник села Соколино Николай Назаревский клятвенно обещал приставу забрать иконку и кружку в храм, но так этого и не сделал. Уездный исправник, сообщив рапортом губернатору, просил через Консисторию запретить священнику Назаревскому поддерживать нелепые слухи. Канцелярия губернатора отписала Епископу Смоленскому и Дорогобужскому Петру о чудных делах в Сычёвском уезде, но чем дело кончилось, мы не знаем.
          Копает курганы в Гнёздове по открытому листу член-сотрудник Императорского Санкт-Петербургского института И.С. Абрамов, а из Сычёвки летит губернатору новый рапОрт от исправника. В песке на берегу Днепра крестьяне деревни Рылькова Воскресенской волости нашли некие золотистые блёстки. А пристав 1-го стана Сычёвского уезда сумел уверить исправника, приведя мнение некоих местных «специалистов», что это есть верный показатель присутствия золота в землях уезда. О чём исправник и доложил в Смоленск, приложив пробу песка с «блёстками». Камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин рявкнул так, что стены в сычёвской полиции задрожали. Расследования сии, писал в отпуске своём губернатор, дело сугубо частных лиц, а у него как у губернского начальства, да и у сычёвского исправника, по нынешним временам имеются более насущные проблемы.
           Скучновато как-то без клада, дорогой читатель? И он таки нашёлся! Вернее сказать, о нём вспомнили. Крестьянка деревни Болдырева Морозовской волости Вяземского уезда Мария Петрова, обрабатывая собственное поле, в мае 1904 года разбила плугом горшок с древней мелкой серебряной монетой. И было оной по счёту аж 1775 штук. Дальше всё, как положено по Закону: деревенская старшина - становый пристав - уездный исправник – губернатор - археологическая комиссия. Шаг влево, шаг вправо, ну да вы поняли. Столичные учёные не признали за кладом большой нумизматической и археологической ценности, но и обратно в Смоленск для передачи находчику не отправили. И тут в феврале 1905 года на сцене впервые появляется «ейный муж», Елизар Степанов. Каковой всё время не покладая рук трудится на седельно-шорной фабрике Тиля и компании, что в Москве по Мало-Троицкому переулку. Елизар в своём прошении смоленскому губернатору, денег не пожалел и нанял стряпчего, всё красиво написано и со всеми полагающимися гербовыми марками, выразил крайнюю озабоченность судьбой найденного женой старого серебра и попросил большое смоленское начальство выдать ему в Москву справку, где находится его клад. Не получив ответа на первое прошение, Елизар Степанов не опустил руки, и 2 апреля канцелярия смоленского губернатора зарегистрировала его второе письмо. Но только в сентябре в столицу был направлен запрос о судьбе вяземского клада. Профессора из археологической комиссии быстренько признали русские серебряные копейки 16-17 веков не имеющими нумизматической и исторической ценности и отправили клад в Смоленскую губернию для выдачи находчице. К ноябрю посылка добралась до Вязьмы, но почему-то во всех бумагах оную сопровождавших указывалось количество в 1375 монет. Странно, конечно, аж четыреста серебрушек пропало, но клад Мария Петрова приняла под расписку у станового пристава. Значит, так оно и дОлжно.
      Не знаю, как именно снимал стресс Камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин, смоленский губернатор «по совместительству», но думается мне, под конец 1905-го закрывался он где-нибудь в кабинете с бутылкой французского коньяка и наслаждался тишиной и покоем. Мнение моё, не факт, что правильное, возможно, клевещу я на записного трезвенника, но я бы так и сделал. Ведь год выдался «не приведи Бог». В ноябре месяце, помимо рэволюционеров, крестьян и прочих просителей на бедолажную губернаторскую голову обрушился ещё и преосвященный Пётр епископ Смоленский и Дорогобужский. И его просьбой манкировать было никак нельзя. 30 ноября епископат уведомил канцелярию губернатора, что в Рыбках Дорогобужского уезда находится упразднённый деревянный храм постройки 1713 года. По ветхости крайней строения причт и церковный староста предполагали оный разобрать, благо, в селе построена новая каменная церковь. Однако Императорское Московское Археологическое общество просило оставить старое здание нетронутым, как имеющее большое археологическое значение. В Рыбках взвыли, указывая Духовной Консистории на большие расходы по содержанию в благопристойном виде нового каменного храма. На запрос смоленских священников из Москвы ответили, что по закону поддержание древних церквей находится в ведении губернатора.
       Знакомое нынче всем и каждому выражение «денег нет, но вы держитесь», в те времена в моду ещё не вошло, и камергер Двора по размышлению своему решил убить двух зайцев разом. Хочет Московское Археологическое общество сохранить старую деревянную развалюху в Рыбках, так пускай за то и заплатит. Естественно, на страницах обращения от смоленского губернатора к председательше общества графине Прасковье Сергеевне Уваровой лился елей и высыпались тонны розовых лепестков, но посыл был крайне простой. Не найдёт ли возможным Императорское общество оказать помощь по сохранению деревянного храма в Рыбках, желательно деньгами? Графиня Уварова сей запрос высокомерно проигнорировала. На нет и суда нет, решил губернатор и забыл про дорогобужское село. В сентябре уже 1907 года епископ Пётр напомнил Николаю Иоасафовичу про Рыбки, мол, хотелось бы какое-никакое вспомоществование на содержание объекта старины получить. Ответ смоленского губернатора был кратким и чётким, графиня Уварова отказалась финансировать старый храм, и в распоряжении губернатора никаких средств на поддержание археологического памятника не имеется.
       Весной 1907-го года в канцелярию губернатора летели рапорты не только об удачно проходящей посевной, но и о выпаханных на полях Дорогобужского и Духовщинского уездов кладах старинного серебра. У деревни Быково Красно-Болотовской волости Дорогобужского уезда некто Денис Иванович Холопенков распахал на своём поле горшок с древней монетой (1 и 7/8 фунта чистого веса). Один фунт десять лотов и полтора золотника мелкой монетой сдал в закрома родины, простите, в Духовщинское полицейское управление крестьянин деревни Фёдорово Зимицкой волости Трофим Ильич Якушев. Буквально через пару дней в Каменке Тяполовской волости местный мальчишка нашёл горшочек с серебром. А в самом начале лета приставу 2-го стана Рославльского уезда некто Виктор Андреевич Селивёрстов из села Рогнедино принёс кусок «золотой» руды. Эдакой жёлтой субстанции, как утверждал мужичок, у него в «анбаре» собрано до 3 пудов весом. И ежели по проверке выяснится, что это золото, то находчик готов передать руду государству за соответствующее вознаграждение. Канцелярия губернатора направила образец окружному инженеру горного округа в Калугу, откуда в конце июля пришёл ответ, что сие есть серный колчедан, продаётся который в Москве по 20 копеек за пуд. Духовщинские клады с Императорской Археологической комиссии были признаны не имеющими нумизматической ценности и возвращены находчикам, однако за передачу кладов властям Холопенков был поощрён суммой в 1 рубль 50 копеек, Якушеву вместе с кладом выдали ещё 2-50, а вот Николаю Евсееву из Каменки сверх найденного горшочка серебра пришёл всего полтинник.
        В погоне за старым серебром не отставали от людей и твари дикие бессловесные. Не верите? А зря. 27 июля 1907 года крестьянин Ильинской волости деревни Пнёво Тихон Лазарев грёб сено на арендованном лугу в пустоши Холтомино Щучейской волости. И там на лугу на нарытой кротом земле, вы не верили, обнаружил большую старую серебряную монету, по виду не русскую. Находкой Тихон похвастался перед проходившим мимо Фёдором Тихоновым и вскоре ушёл с покоса домой. Тихонов же побежал к владельцу луга Максиму Ефимову. Ты, мол, Максимка на печи спишь - сопишь, а на лугу твоём арендатор серебро на ровном месте подымает. И Федька с Максимкой побежали на пустошь. На следующий день Тихон Лазарев нашёл арендуемый луг во многих местах перекопанным, да, благо, сено было уже скошено. Крестьяне, конечно, землицу рыть умеют, но не археологи. Ещё парочку монет разглядел глазастый Тихон на поле. Но деревня, она и есть деревня, слух пошёл, и вскоре щучейский урядник Касаткин отобрал у всех кладоискателей их находки. На круг вышло 21 штука больших серебряных монет, каковые и были отправлены в Смоленск. И больше об этом кладе в документах смоленского губернатора никаких упоминаний нет.
         Год одна тысяча девятьсот девятый от Рождества Христова в губернии дюже странным выдался. В начале февраля месяца города Старой Руссы Новгородской губернии старший городовой Пётр Фёдоров, то ли перебрав полугара, то ли обо что головушкой приложившись, взялся доказывать непосредственному начальству, то есть частному приставу да полицмейстеру, что точно знает место близ города Смоленска в имении помещицы Безобразовой, где зарыт особо ценный клад. Полицейское начальство в Старой Руссе от слов Петрова сильно возбудилось и принялось сочинять запрос в Министерство внутренних дел, благо, не самому государю-императору. Из департамента общих дел запросили Николая Иоасафовича Суковкина о его мнении по сему поводу. Камергер Двора потребовал у смоленского уездного исправника информацию об имении госпожи Безобразовой. И отписался в столицу, что близ губернского города Смоленска имения помещицы Безобразовой не имеется.
       Исполняющий должность вяземского уездного исправника, состоящий при Министерстве внутренних дел статский советник Ростислав Фёдорович Благонравов решил козырнуть своими знаниями в хитрой науке нумизматике. Так и докладывал губернатору, что, мол, не просто клад старых монет выпахала у себя на поле крестьянка деревни Жипино Чепчуговской волости Ефросинья Афанасьева, а вовсе даже серебряные копейки времён царствования Государей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Каковые 2 фунта 90 золотников серебра 17 века хранятся в вяземском полицейском управлении до дальнейших распоряжений. И распоряжение из Смоленска последовало. Камергер Двора Его Императорского Величества приказал Благонравову за свой счёт отправить клад в Санкт-Петербург в Императорскую Археологичексую комиссию, и ежели таковая найдёт возможным оставить находку у себя, то принять причитающиеся к выплате крестьянке Афанасьевой денежные средства. Как бы сейчас выразилась молодёжь, не фиг козырять знаниями.
       А вот духовщинский уездный исправник коллежский советник Александр Петрович Рудольф службу знал и губернское начальство почитал, посему все 17 монет рублёвого достоинства 18 века, отобранные у крестьянина деревни Братовиц Шиловичской волости Тараса Ипатова, отправил в Смоленск, сопроводив подробным рапортом. Всё в рапорте четко и понятно, имеется у Ипатова работник крестьянин деревни Руплена той же волости Дмитрий Иванович Казицкий. Каковой 13 мая при распашке огорода Ипатова и нашёл 7 больших серебряных монет. Пришедший на зов Тарас в прямом смысле копнул глубже и нашёл черепок с ещё пятнадцатью рублями. От Ипатова Казицкий получил 5 монет в качестве вознаграждения за находку, каковые ко времени встречи со становым приставом, а именно к 3 июня, тот уже израсходовал. Рублевики из Смоленска съездили в столицу и вернулись, хотя и не в полном составе. В начале июля Тарас Ипатов получил под расписку 12 монет и 5 рублей серебром за оставленные в Археологической комиссии рубли.
         В июле месяце полицейскому уряднику Верховской волости Поречского уезда пришлось по всей деревне собирать 25 серебряных монет, найденных мальчишками у дороги на деревню Тароевщину. Польские и прусские монеты 17 века съездили в Санкт-Петербург и, признанные не имеющими нумизматической ценности, вернулись к деревенским мальчишкам уже в октябре.
        Не только в Духовщинском уезде кладоискательством промышляло разное зверьё. В деревне Самоскли Ивановской волости Сычёвского уезда в хлеву крестьянина Василия Яковлева две свиньи, проникшись, видимо, тягой к археологическому поиску, раскопали земляной пол, выдав «на-гора» около десятка больших медных монет. Хозяин хрюшек раскопки продолжил. Проявил мужичок напор, энергию и тягу к неизведанному, разрыл у себя в хлеву яму 2 на 2 аршина, да с аршин глубиною, став обладателем пуда с лишком чеканенной меди. Сей «трудовой подвиг» произошёл в последних числах сентября, но в деревне все про всех всё знают. И уже 15 октября исправник 3-го участка 1-го стана Сычёвского уезда Кудряшов снимал показания под протокол с Василия Яковлева. Находку клада крестьянин признал, для передачи по начальству 343 пятикопеечных медных монеты и 22 двухкопеечных безоговорочно выдал, упирая на свою неграмотность и незнание законов Империи, особо указывая, что зачинщиками всех этих незаконных археологических раскопок были именно свиньи, чтоб им пусто было. Урядник при понятых денежки пересчитал, взвесил (оказалось 2 пуда и 4 с тремя четвертями фунта), составил все нужные протоколы и озадачил сотского телегой для доставки клада в уездное полицейское управление. Исправник Михаил Николаевич Баранцов посмотрел на здоровенную кучу меди и решил, что всю эту гору он отправлять в Смоленск или ещё куда бы то ни было не будет. Для образца столичным археологам смоленскому губернатору были высланы всего 4 монеты. А в первой декаде ноября Михаил Николаевич приказал уведомить Василия Яковлева, что он может забрать свой клад, так как он был признана столичными учёными не имеющим археологической и нумизматической ценности.
         Вряд ли смоленский губернатор самолично вычитывал все периодические издания, изыскивая упоминания о делах в Смоленской губернии, был, видимо, к этому делу приставлен особый чиновник. Как бы там ни было, но до сведения господина Суковкина дошло, что в московской газете «Раннее утро» опубликована заметка об открытии огромного клада старинной золотой и серебряной монеты в деревне Силенки Сосницкой волости. Юхновскому уездному исправнику полетел суровый разнос в письменном виде, с приказом всё выяснить, пресечь, описать и доложить «куды следует», а именно господину губернатору. Почему это губернатор должен узнавать о происходящем в губернии со страниц московских газет, а исправник о кладе стоимостью в три тысячи восемьсот рублей по начальству не докладывает? Заметка в газете и была-то на три десятка строчек, а ажиотаж в Смоленске да в столице вызвала совершенно небывалый. Уж так высокохудожественно автор заметки расписывал перипетии отыскания клада в 15 фунтов золотой монеты времён царя Михаила Фёдоровича, помимо такого же количества серебра и меди, с таким знанием дела, как будто сам держал в руках «треугольные» серебрушки первого царя династии Романовых.
       Получив такое послание от начальника губернии, Юхновский исправник неделю, не меньше, как мне думается, пил беспробудно. На карьере можно было ставить жирный крест. Но, взяв себя в руки, а также ноги в те же руки, отправился в Силенки. Выяснив у крестьянской старшины все обстоятельства, отправился полицейский чин в самый большой храм Юхнова ставить пудовую свечу. Хотя, наверное, главное действующее лицо этой аферы замордовал за мильоны погибших нервных клеток. Выяснилось, что никакого клада в деревне не было и нет. Крестьянин Илья Никитич Обыденников, местная беднота-голытьба, еле-еле сводил концы с концами. У сельского общества набрал кредитов для пропитания семейства, а в отработку взялся построить на пустопорожнем месте, указанном сельским старостой, новую избу. И так уж его жисть-жистянка замордовала, что в буйную головушку пришла хитрая «мысля». Не достроив избу, пропал из Силенок Илюха аж на целую неделю. А вернувшись в родимую избу, рассказал парочке друзей, что на том самом месте, указанном ему старостой, нашёл большой котёл с драгоценной старинной монетой. Как и положено по закону, сдал Обыденников находку в Гжатское казначейство. И оценили там клад аж в 3 800 рублей серебром. И теперь ожидает Илья Никитич решения властей о выплате ему законной третьей части.
        В деревне слухи расползаются быстро. И вот уже священник приходской церкви делится информацией с Юхновским благочинным, тот ещё с кем-то. Так и добралась информация о кладе до московской газеты. А в это время Обыденников понабрал в сельской лавке продуктов да одежды в кредит под будущее вознаграждение аж на 11 рублей.
     Во всей этой истории крайне интересна реакция Императорской русской археологической комиссии. Напомню, заметка была опубликована 1 октября. Губернатор отправил запрос в Юхнов уже 6-го. Юхновский уездный исправник, пока поправлял нервы сорокоградусной, пока выяснял обстоятельства дела, рапорт в Смоленск отправил только 19 октября. Так вот, запрос от столичных археологов на предоставление от смоленского губернатора золотых монет, видимо, голландских или венецианских червонцев, и серебряных треугольных монет, видимо, шведских или русских четвертаков (вот ведь шельмецы раскатали «научную губу») времён царя Михаила Фёдоровича был отправлен только 5 ноября. Канцелярии губернатора пришлось составлять отписку в столицу, объясняя, что находка клада всего лишь деревенские слухи.
       И если бы этим всё закончилось. «Акулы пера», судя по всему, вошли во вкус, и в ноябре месяце то в московском «Русском слове», то в «Смоленском вестнике» начали появляться заметки о найденных кладах. Губернатор Суковкин письменно выразил недоумение краснинскому исправнику, как мимо него, исправника, прошла информация о находке 280-ти серебряных монет 1776 года чекана в деревне Лошаково Ивановской волости. Коллежскому советнику Константину Августовичу Тиде пришлось браться за перо, и объяснять Его Высокопревосходительству, что не всякому печатному слову нужно верить, ибо в пределах Ивановской волости Краснинского уезда деревни Лошаково не существует.
     А в редакции «Смоленского вестника» решили не давать спокойной жизни Гжатскому уездному исправнику. Канцелярия губернатора прислала титулярному советнику Митрофану Николаевичу Неклюдову вырезку из номера 262 от 27 ноября 1909 года, в которой, ссылаясь на некого господина И.С. Бабанова, утверждалось, что в деревне Сидорово Колочской волости у многих крестьян имеются золотые наполеондоры 1809 года чеканки. Неклюдов поступил, как и полагается правильному чиновнику. Утверждает начальство, что есть золото, значит, нужно проверить. А вдруг чего и не доглядели господа становые приставы? Каковым и разослал запросы в письменном виде. Оба двое приставов к Новому году письменно уведомили начальника, что Колочской волости ни в одном из станов Гжатского уезда обнаружено не было. Лишь пристав 1-го стана губернский секретарь Андрей Петрович Сорнев, видимо, в приступе служебного рвения, отыскал деревню Колочская Слобода, в каковой никто из крестьян и слыхом не слыхивал о Наполеоне и золотых монетах его имени. Оная переписка и была переправлена смоленскому губернатору.

Окончание следует.

Фотогалерея