В конце войны самолеты-штурмовики составляли менее четверти всего авиационного парка фронтов. А среди сбитых самолетов штурмовиков было более трети. Поэтому если в среднем летчик-истребитель проводил 64 боевых вылета, а экипаж бомбардировщика возвращался невредимым с 48 заданий, то для экипажей штурмовиков планка «средней живучести» едва достигала 11 вылетов на штурмовку – роковой для них считалась даже не «чертова», а обычная дюжина. Поднимаясь в воздух для сопровождения штурмовика, летчик-истребитель имел шансов вернуться из боя в шесть раз больше, чем сопровожаемый им экипаж штурмовика. А экипажам штурмовиков, которые чуточку превосходили среднюю для истребителей «планку живучести», если быть точнее – тем, кто проводил 75 штурмовок, присваивали звание Героя Советского Союза...
Лейтенант Иван Гончаренко провел двадцать одну штурмовку. Почти в два раза превзошел роковой для штурмовиков барьер! И – когда? На завершающем этапе войны, когда потери нашей авиации (и прежде всего – штурмовой авиации) стали беспрецедентно высокими за всю войну. И – где? На левом фланге Висло-Одерской операции – на самом напряженном участке одной из самых кровопролитных операций Великой Отечественной...
Эта операция была бы еще более кровопролитной, если бы не жертвенность наших штурмовиков. Штурмуя вражеские артиллерийские батареи и танковые колонны, громя железнодорожные узлы и тыловые склады, круша гитлеровские штабы и рубя в мелкое крошево спешащие к передовой маршевые роты фашистских извергов, рискуя собой, жертвуя собой, погибая сами, экипажи наших «Илов» торили путь на запад нашим наземным частям, отводили смерть от сотен и тысяч наших пехотинцев, танкистов, артиллеристов...
Привыкший за время командования большими авиационными коллективами к глубоким размышлениям, отшлифованный учебой в Академии и на академических курсах мозг замкомдива привычно подводил итоги раздумьям: нет, только что нашедший его орден – награда, безусловно, заслуженная. Ему, полковнику Гончаренко, не стыдно за лейтенанта Гончаренко – за самого себя двадцатидвухлетней давности: тот юноша дрался с врагом честно и умело, так дрался, что и сейчас опытному пилоту, удостоенному многих наград Родины, особо приятно от сознания того, что его служение Отечеству отмечено такой особой честью.
- Интересно, - подумалось вдруг Ивану Ивановичу, - а если бы меня не отозвали в марте с фронта – довел бы я счет своим штурмовкам, ну, скажем, до пятидесяти?
Но он тут же одернул себя. Укоренившаяся в старом солдате привычка не обсуждать приказы дала себя знать. К тому же и причина отзыва была более чем оправданной...
Помнится, в тот мартовский день сорок пятого, вызвав его в штаб для объявления приказа о его откомандировании в Балашовское училище на должность инструктора, с ним были откровенны:
– Есть данные, что наши нынешние союзники, прежде всего – Черчилль, собирают немецких военнопленных и запасают трофейное оружие. Как бы ни пришлось нам снова воевать. А летчиков – сам знаешь: опытных – мало, да и те гибнут почем зря. Словом, надо готовить пилотов. Много пилотов надо подготовить. Чтобы никакие Черчилли не были нам страшны. А ты это умеешь. Так что – дерзай!..

Начала

Единственное, о чем он тогда, в марте сорок пятого, попросил командование – позволить ему по дороге к новому месту службы заглянуть к родителям: более четырех лет не видел их, а они ведь оккупацию пережили, едва живы остались...
- Валяй!..
И вот в снежный апрельский день (в апреле сорок пятого долго снег лежал на родной ему Белгородчине) он добрался до своего райцентра. Первым делом – в военкомат: встать на учет. Военкомом оказался добрющий дядька, майор:
- Это не твой родич, лейтенант, у нас «Заготскотом» заправляет? Твой? Так это ж мой сосед! Пойдем – определю тебя к нему на ночлег, а завтра с утра я в твой колхоз поеду, и тебя захвачу. Санки у меня – любо-дорого, и лошади – огонь!..
Огонь – лошади подвезли прямо к родительскому крыльцу. В хату пошли вместе с майором. Мать хлопотала у печи и не всматривалась особо в зашедших с улицы офицеров: дело привычное... Ивану захотелось созорничать:
- Здравствуйте, тетя! А что: дорога через речку – проезжая? Мать продолжая заниматься своим, кивнула: вроде как – проезжая.
Иван забирал круче:
- А мост-то не развалился? Помнится, его за два года до войны чинили (намек: офицерик этот – здешний, мост этот и до войны знал).
Но мать как-то не задумалась над осведомленностью лейтенанта историей местных достопримечательностей. Сказала только (все – не оборачиваясь), что – вроде как не развалился мост.
Тогда Ивану стало обидно. Присев на лавку, громко сказал, обращаясь вроде как к военному:
- Ты глянь, майор, что делается! Домой пришел – не привечают...
И только тут мать оторвалась от печи, вгляделась в ладного высокого летчика и со стоном кинулась к нему.
В то же мгновение за спиной стукнула дверь: то отец, избранный после освобождения председателем местного колхоза, увидел в окно правления, что к ним в дом пришли два офицера, и в одном из них узнал по походке сына...
Батька!.. В памяти сразу же всплыла июньская ночь сорокового года, когда отец поехал вслед за ним, погнавшим колхозных коней в ночное. Стреножив табун, он помог отцу накосить телегу травы, а потом они вместе лежали в этой исходящей духмяной истомой благодати и смотрели в чистое звездное небо.
- Эх, - сказал тогда отец, - жизнь-то как хороша!..
А потом – помолчал маленько и горестно продолжил:
- Только недолго осталось нам радоваться. Помяни мое слово, Ванюшка: как только ты школу кончишь – война придет.
- С кем война?
- С германцем, сынок. Что толку в том договоре, что летось подписали! Фашисты – они звери, сынок. Им верить нельзя. Трудная война будет, злая, кровавая...
Ванюшке до окончания школы оставался год. Что же получается? В сорок первом – война начнется, а ему на службу – только в сорок втором, когда девятнадцать исполнится. После войны, что ли, служить? Не-е-ет! Он тогда пойдет и скажет, куда следует: «Возьмите меня в кавалерию. Я с конями дуже добре знаком»...
Идти «куда следует» не пришлось. В октябре того же сорокового года его и еще трех парней вызвали в райком комсомола.
- Вот что, хлопцы, - сказал им секретарь. - Ребята вы хорошие, думаем, что не подведете. Собирайтесь ехать в Воронеж. Направляем вас в авиационную спецшколу...
Выехали на следующий день. В Воронеже первым делом прошли медкомиссию. Одного из них забраковали, а их, троих, приняли. При приеме сообщили, что по их желанию их зачислят на любое из трех отделений: одно готовит будущих пилотов, другое – штурманов, третье – техников. Иван с одним из друзей попросились в пилоты, а их третий земляк – в технику. Вечером он укоризненно заметил: «Ну и непутевые же вы, как я погляжу! Чего вы в пилоты подались? Пилот же это – все равно как тракторист. А техник – как механик из МТС. Уразумели?». Вот черт возьми! Хоть ты беги от пилотов отказываться, в техники проситься. Да ведь – неловко...
Впрочем, Иван горевал недолго. Уж очень хороший инструктор им достался: подтянутый, культурный, грамотный. А вот другому его земляку, который, как и он, в пилоты попросился, с инструктором не повезло: женщина, маленькая, толстенькая и матерщинница – спасу нет... А у него, у Ивана – лучше б надо, да нельзя. С таким замечательным инструктором и теория усваивается «влет», и на практике все спорится. И с каждым днем – все интереснее и интереснее.
И вот наступил день, когда инструктор впервые поднял его в воздух. Они приехали на аэродром к девяти утра. И первый, кого заметил Иван, был его земляк, тот, что учился на техника.
- Привет механикам из МТС! - задорно крикнул будущий пилот. - Как дела?
- Да вот с семи утра самолеты вам готовим.
- Так и надо: трактористы того стоят...
Небо пленило Ивана. Вернувшись из первого полета, он уже окончательно возблагодарил судьбу за то, что не поддался в свое время на подначки, не переметнулся из пилотов в техники. Захотелось еще раз «подколоть» «механика из МТС», но инструктор чем-то отвлек...
А потом был и тот самый первый самостоятельный полет, когда кабина перкалевой «ушки» превратилась в подобие концертных подмостков...
Их выпустили досрочно. Поезд помчал шестьдесят пять воронежских парнишек на Волгу, в Саратов, в тамошнюю школу пилотов. Едва приехали, устроились – их отправили на железнодорожную станцию грузить боевые самолеты. Пока грузили – заметили: мимо идут эшелон за эшелоном. Почти впритирку. И все – на запад, на запад... Вот и летчики с тех самолетов, которые они погрузили, прощаясь, поделились:
- На фронт едем, ребятки!..
«Помяни мое слово, Ванюшка: как только ты школу кончишь – война придет... Трудная, злая, кровавая...».
Как-то там отец с матерью? Едва получив курсантскую форму, Иван сфотографировался и фотографию отправил родителям.
...А в школе пилотов времени зря не теряли – изучали самолет «Р-5». Конечно, он уже был подустаревшим: скорость – всего 230 километров в час, бомбовая нагрузка – 400 килограммов, да и год выпуска давний – 1931-й. Но все же это – не «У-2», на котором летали в спецшколе в Воронеже. Это уже – боевая машина...
14 июня в газетах было опубликовано сообщение ТАСС, опровергавшее слухи о якобы грядущей войне. А 15 июня к ним, в школу пилотов, приехал батальонный комиссар из политотдела штаба округа. Собрав курсантов на лекцию, батальонный комиссар сообщил обратное: война может начаться со дня на день. «Не теряйте попусту ни минуты, товарищи курсанты!».
Они и не теряли. Ни до войны, ни после того, как она началась. К сентябрю освоили полеты на «Р-5» идеально. Пора приступать к изучению «СБ» - реально стоящего на вооружении бомбардировщика...
Но не тут-то было! Саратовскую школу пилотов решили перепрофилировать на подготовку пилотов планеров. Что же? Планеры, конечно, пригодиться могут. Но зачем тогда они «Р-5» изучали? Вернее: зачем перепрофилировать в планеристы тех, кто уже готов осваивать «СБ»? Ведь пилоты-бомбардировщики вот как нужны: на фронтах – такие потери!..
И тогда все шестьдесят пять курсантов-воронежцев отправили телеграмму Ворошилову: готовы к изучению «СБ», просим не перепрофилировать нас в планеристы...
Почему Ворошилову? Ведь он уже давно не был наркомом обороны. Бог весть. Их тревожило другое: как бы ни наказали за грубое нарушение устава – коллективные обращения в армии запрещены категорически...
Через два дня было объявлено общее построение школы. Ее начальник, а вслед за ним – комиссар долго метали громы и молнии в адрес тех, кто «в то время, когда наша Родина находится в опасности, превыше всего ставят собственные интересы». Имен, правда, не называли. А потом вызвали из строя всех 65 «подписантов», построили и куда-то повели. Оказалось: повели на вокзал – из Москвы поступил приказ отправить их в Чкалов (ныне – Оренбург) доучиваться на пилотов-бомбардировщиков...
Но вот уже и «СБ» освоен. На фронт? Нет! Срочно требуются летчики-штурмовики. Не вы ли в свое время в телеграмме товарищу Ворошилову ратовали за рациональное использование курсантов, прошедших обучение на более простых типах самолетов? Вы освоили не только «Р-5» 1931 года выпуска, но и «СБ» 1935 года выпуска. Теперь вам надлежит освоить «Ил-2» 1941 года выпуска. Сделать это вам будет легче, чем другим. Повторяем: фронту очень, очень и очень нужны летчики-штурмовики...
Выпустили их в феврале 1943 года. Поздравили лейтенантами. Но Ивану Гончаренко тут же и настроение испортили: «А Вас оставляем в училище. Инструктором». Вот тебе и на! Летал лучше всех. На свою голову...
Единственное, что радовало: родные места на днях освободили от фашистов. Как-то там отец с матерью, сестренки? Скорее – письмо домой! Ответ пришел скоро: слава Богу, все живы. Но выжили – чудом: в соседнем селе каратели перестреляли половину мужского населения – от младенцев до древних стариков. В другой половине села – не успели: наши подоспели. А не подоспей наши еще пару деньков – не только в соседнем селе всех бы порешили изверги, но и... А к ним, к его родителям, однажды немецкие офицеры заходили – перекусить. Пока ели – его, Иванову, фотографию на стене заметили: в курсантской форме, ту, что он перед самой войной из Саратова прислал. «Кто это?» - спрашивают. - «Сын». - «А где он?» - «Ну, где...». Правда, ничего не сделали эти офицеры: удрученные очень были, что-то по-своему лопотали, и через слово - «Сталинград, Сталинград...».
Иван только что получил первую свою офицерскую зарплату – 1375 рублей. И всю – до копейки! - отправлял родителям. А сам снова и снова писал рапорты: прошу отправить в действующую армию. Хотелось мстить гадам за все: за истребленных младенцев и стариков в хорошо знакомом ему селе, за чудом миновавшую родителей расправу, за тот допрос, что учинила немчура отцу и матери, завидев его фотографию...
Но на фронт его отпустили только в конце сорок четвертого. Правда, в самое пекло. А вот теперь – снова в тыл...

“Если не мы – то кто же?”

Когда ему объясняли в марте 1945 года мотивы откомандирования на инструкторскую работу, Ивана Ивановича не обманывали: высшее советское руководство было тогда не на шутку встревожено закулисными действиями своих союзников. Много лет спустя Г.К. Жуков расскажет в своих мемуарах, как именно тогда, в марте 1945 года, Сталин показал ему донесение одного из разведчиков, вхожих в высокие лондонские сферы. Разведчик сообщал, что немцы пытаются сговориться с США и Великобританией о заключении сепаратного мира. Вскоре поступили и сведения о том, что Черчилль собрал в специализированных лагерях 700 тысяч немецких солдат и офицеров, сбил их в подразделения и части и даже сохранил штабы вплоть до дивизионных. Параллельно англичане активно собирали оружие, оставшееся от пленных гитлеровцев.
Было о чем задуматься. Немецкая армия являлась одной из сильнейших армий мира. Ненависть германских генералов и офицеров, а в значительной степени – и солдат к посрамившей гитлеровскую военщину армии нашей Родины была беспредельной. Дай этим сбитым в части и соединения воякам оружие – бед не оберешься. А если единым фронтом с ними выступят и наши бывшие союзники? Германия свою авиацию потеряла. Зато у США и Великобритании к маю 1945 года насчитывалось 7374 бомбардировщика, 7781 штурмовик, 101 291 самолет-истребитель. К отражению атаки такой армады надо было быть готовыми. Значит, требовались дополнительные кадры высокопрофессиональных летчиков. Их надо было готовить. Лейтенант И.М. Гончаренко занялся решением этой задачи в Балашовском авиационном училище – одном из вновь открытых...
Через несколько лет разведчики сообщили о разработанном в администрации Трумана плане “Дропшот” - плане ядерной бомбардировки крупнейших советских городов, ведущих промышленных объектов, основных пунктов сосредоточения войск. И перед нашими авиационными инструкторами ставились еще более ответственные задачи...
Из года в год командование отклоняло рапорты Гончаренко о допущении его к вступительным экзаменам в академию. Мотив был один: надо готовить, готовить и готовить пилотов, Вы это умеете, замены Вам равноценной нет.
...Он поступил в академию на пределе допустимого возраста: в 29 лет (тогда в академии принимали до тридцати). И – со всей страстностью отдался учебе. Результатом стала золотая медаль, которой была отмечена его превосходная успеваемость.
Опытнейший пилот, умелый воспитатель, академически образованный офицер, человек высокой культуры, Иван Иванович Гончаренко был очень нужен там, где решались самые серьезные вопросы, стоявшие тогда перед нашей армией. Одним из таких мест был Дальний Восток: именно там проходила основная линия противостояния СССР и США. К тому же, после ХХ съезда КПСС, резко осложнились отношения между Москвой и Пекином, и войскам, дислоцированным на Дальнем Востоке, пришлось, по сути, занять круговую оборону.
Окончание следует.