3. Междувечье...
Наверное, давно было пора, а прервавши повествованье о «вяземском паломничестве», тем более уместно пояснить смысл и происхождение неологизма, вынесенного в подзаголовок. Авторство принадлежит рославльскому журналисту Александру Агееву, выпустившему на рубеже веков (даже тысячелетий!) небольшой сборник стихотворений. И уже одно название «Междувечье» сулило читателю, любящему и чувствующему слово, знакомство с поэтом незаурядным. Это слово сияет богатством и роскошью ассоциаций, как алмаз, огранённый рукой мастера. В нём живёт и доисторическое Междуречье – изобильная и угретая материнская утроба цивилизации, и неостановимая поступь истории, и неотвязное эхо ущербности-увечья, и, наконец, – это бездонное «между», притягивающее и завораживающее мысль, подобно мифическому василиску.
У Агеева «между» - это ни там ни тут, это нигде, это зависание в пустоте без прошлого и будущего, без верха и низа, без право и лево, без проблеска не то что «прожектора перестройки», а и крохотной лампадки, теплящейся перед иконой. «Между» - это даже не жизнь, а то невыносимо-сосущее обморочное состояние, в котором пребывала страна и мы с вами не год, не два и не три...
Где и в каком порядке оживали во мне эти ассоциации, и когда фоном для всего происходящего стало «междувечье»? Когда бродили по пустынным аллеям Хмелиты? Или когда фотографировались в виду часовни, заброшенной хаты и вышки сотовой связи на самой верхней, безмолвной точке коренной, Древней Руси? Или в Богородицком, между уцелевшим кусочком помещичьего дома, погостом и потихоньку поправляемой церковью Одигитрии? Или на мемориале, где перезахоронили останки солдат, рвавшихся из адского котла?
Везде присутствовало «увечье», нерушимая тишина, и зримо надвигались друг на друга пласты иных веков. И всё же не было тяжёлого чувства обморочной, дурной пустоты, а лишь какой-то неправильной незаполненности, необогретости этих близких сердцу мест, как бы застрявших между веками в ожидании своей судьбы.

4. Храм, он же - Центр
Со всеми этими впечатлениями пытаюсь разобраться по дороге из Богородицкого в Мартюхи, к храму великомученика Феодора Стратилата. Впрочем, Валерий Иванович Атрощенков называет его «паломнический центр», имея в виду, что вокруг немало святых мест, достойных поклонения и почитания. С ним нельзя не согласиться, вспоминая то, что мы уже осмотрели.
Храм предстал перед глазами как-то неожиданно, ибо не стоит, как представлялось обязательным, на горке. Да и в целом моим представлениям о солидном культовом строении не соответствует. Всё из дерева. Небольшая церковь, рядом – звонница, аккуратный домик – приют для паломников, от ступеней храма до дороги довольно длинный мост, завершающийся воротами с симпатичной башенкой. И всё это как-то свежо и опрятно, даже щеголевато. Право, замени на стройных деревянных шатрах крохотные луковки куполов с крестами на средневековые вымпелы или флюгеры – и точно вышло бы, как на картинках, изображающих сказочные русские города с островерхими теремами и крепостными башенками.
Так уж у нас получалось в этот день, что хозяев мы на месте не заставали. Храм был закрыт. Мы всё осмотрели снаружи, пофотографировали, восхитились аллеей молодых сосенок, которые в этих краях не растут, а здесь вот прижились (виден заботливый уход – как по линейке выкопаны дренажные канавки). Вообще, если сравнивать даже с недавними фотографиями в рекламном проспекте, паломнический центр заметно обустроился и похорошел.
Ну что ж, вышли на дорогу, к машине, гадаем: ехать или подождать. И тут Валерий Иванович показывает: идёт отец Даниил (Сычёв) с прихожанами.
Атрощенков направляется навстречу и дружески здоровается. Разговаривают. Подходим мы с Кореневым, знакомимся.
До освящения закладного камня в строящемся Одигитриевском монастыре не так много времени. Отцу Даниилу надо ещё надеть праздничное облачение. Тем не менее, священник предлагает нам зайти в храм. Внутри он и вовсе невелик, но уютен, тих и умиротворён. Чувствуешь, как тает в душе льдинка «междувечья», и не хочется никуда спешить. Может, это потому, что вокруг дерево, а не колодный камень, и лампадки, свечи не теряются в большом объёме, а как бы согревают его живым огнём. Со стен взирают на нас лики Богородиц – Владимирская, Донская, Иверская, Казанская, Одигитрия... За последнее время прихожанами было пожертвовано 11 наиболее чтимых икон Божией Матери и образ великомученика Феодора Стратилата.
- На Руси он почитался как покровитель православного воинства, - негромко поясняет отец Даниил. – И храм наш построен на Вяземском ратном поле в память о воинах, погибших здесь в октябре 1941 года. Но вот уже более десяти лет прихожане и просто неравнодушные люди обращаются с просьбой помянуть своих близких, павших на других полях Великой Отечественной войны и в других конфликтах и войнах второй половины ХХ и ХХI столетий. Нам пишут со всех концов страны, бывает много паломников. В синодик храма записано уже девять с половиной тысяч имён воинов для молитвенного поминовения. Это необходимо людям, и Церковь не может отказать. Вот и новый монастырь возводится...
Я листаю толстую книгу с огромным количеством поминальных записок. Удивляюсь, как много имён погибших в Южной Осетии и Абхазии в августе 2008 года (свежая боль). Опять у нас о собственных потерях как-то глухо. И всем кажется: подумаешь, пару дней там постреляли. А вот тут и подумаешь – поимённо... И это ведь не все. С растущим уважением смотрю на священника. Похоже, помоложе нас с редактором «Смоленска», а вот сейчас пишу «отец» без каких-то запинок.
Тем временем настоятель указывает на икону, стоящую отдельно. Она написана специально для храма тверским художником. Смоленская Одигитрия, вознесённая над землёй, а ниже нескончаемый поток солдат-окруженцев, идущих на прорыв. «Они написаны, как принято писать великомучеников, - замечает отец Даниил. – Сотни тысяч великомучеников. Патриарх Кирилл Вяземское ратное поле назвал русской Голгофой»...

5. Русская Голгофа
Я уже слышал об этом от Атрощенкова и написал в предыдущем номере. Но только здесь, в храме, уяснил, что не понял вполне мысли Патриарха, восприняв её как устоявшийся речевой оборот. В обыденной жизни Голгофу поминают, говоря о какой-то трагедии с большим количеством жертв: взрыв на шахте, крушение поезда, крупная автомобильная авария – «настоящая Голгофа». Или идёт человек на постылую службу, «как на Голгофу» (обычное, в общем-то, дело). Но в устах первосвященника подобный переносный смысл невозможен. Он имел в виду ту самую, единственную Голгофу - холм в окрестностях Иерусалима, на котором был распят Иисус Христос. И это не просто синоним мученичества и страданий, а осознанная искупительная Жертва во имя Спасения Человечества.
Вот какой высший, истинный свой смысл обретает «Вяземский котёл» - по мнению многих, бесславное и наиболее позорное для нас событие войны. К самому высокому духовному деянию, достойному вечного благодарного молитвенного поклонения человечества, приравнивает его Патриарх Всея Руси. Не было бессловесных жертв, согнанных сюда на убой. Навстречу врагу шли сотни тысяч добровольцев-ополченцев (12 дивизий только московских – это сколько?), плохо вооружённых, необученных – рвались на фронт. Зачем?.. Отдать жизнь за Родину – за нас с вами. И отдали. И спасли!..
Я благодарю иеромонаха Даниила (Сычёва), монахиню Ангелину, которую не удалось повидать (она возглавляет местную церковную общину и разделяет все духовные труды отца Даниила, в том числе по наблюдению за строительством нового монастыря) за более глубокое понимание истинной сущности «Вяземского котла» и величия жертвы, принесённой здесь. Благодарю за их книги (язык не поворачивается назвать буклетами или рекламными проспектами), которые помогли написать эту статью и отдельно – за публикацию документа, приведённого ниже:
«Дорогие русские люди, соотечественники, не забывайте нас мы, что могли бороться боролись с фашистским псом. Ну, вот пришёл конец. Нас захватили в плен, раненых. Истекаем кровью, и морят голодом. Издеваются над нами, гонят нас насильно в Починки. А дальше (что) будет, незнаем. Много народу уже померло от голода и побоев. Кто найдет эту записку, пускай её передаст в любые органы власти. В сельсовет, или колхоз, или архив. Может быть, останутся люди живы, кто-нибудь на русской земле. Не может быть, чтобы эти гады всех перебили. Кто после нас будет жив, пускай помнит, что мы боролись за свою Родину, любили её как мать. Мы непобедимы. Я рядовой красноармеец 45 танковой дивизии 58 полка Кругов Степан Маркелович. Род. 1915-го Горьковской обл., Коверинского района, Сратеевского с/с, д. Липаново».
Это написал один из мучеников с запомнившейся мне иконы. Что мы знаем о них? Увы, немного. До сих пор весточки «оттуда» находят поисковики, записывает в синодики новые имена для поминовения отец Даниил и иже с ним, кое-что интересное добавляет Интернет. Может, кто-то скажет, что вся эта информация идёт уже бог весть по какому кругу. Возможно. Но кто скажет, сколько кругов нам нужно пройти, чтобы остаться людьми, не потерять ту главную грань, которая отделяет добро от зла.
Итак, о Вяземском котле:
«Советские воины и добровольцы-ополченцы из Москвы, попавшие в плен в ходе операции, содержались в немецком пересыльном лагере дулаг № 184 в Вязьме. Смертность в лагере доходила до 300 человек в день... На территории лагеря - 45 рвов размером 4х100 метров, по площади равным примерно четырём футбольным полям, в которых захоронено, по разным данным, от 70 до 90 тысяч человек. По состоянию на 2009 год, на захоронениях погибших размещаются огороды, гаражи, машиностроительное предприятие и местный мясокомбинат, в здании которого лагерь и располагался. Могилы десятков тысяч погибших, расположенные на территории предприятия «Вяземский мясокомбинат», по состоянию на июль 2009 года, никак не обозначены». Так выглядит сухое изложение статьи «Мемориальный мясокомбинат» в «Московском комсомольце» (16 июля 2009 г.), и следует прибавить, что «состояние» остаётся стабильным.
Я прочёл эту статью. В ней московская журналистка высказывает предположение, какой бы «подняли ор», если бы подобное с нашими захоронениями творили в Польше или Литве. С некоторым даже испугом поймал себя на кощунственной мысли: нет, не подняли бы. Мы, как всему миру известно, из-за живых соотечественников, которых унижали, грабили и убивали в бывших союзных республиках «ору» не поднимали, а тут... Это бабы здесь голосили бы и бились в слезах – матери, жёны, сёстры и дочки. Но им просто написали «без вести пропал» - и некуда ехать «орать», изливая своё сиротское горе.
С неуважения к мёртвым начинается безразличие к живым. Не только к ещё живым родственникам, которых нашли поисковики и которые обращались повсюду вплоть до Президента. Ко всем нам, к так называвшемуся общественному мнению. Денег нет переносить мясокомбинат и огороды, - ответили из Смоленска. Люди, мол, уже притерпелись...
Это было, когда мы размашистым шагом шли к 65-летию Победы и облагораживали «все памятные места». Только на самое большое воинское захоронение за всю многовековую историю России нам не хватило «финансовых средств»... и, кажется, ещё многого не хватило, не имеющего отношения к финансам.
Никто не забыт, ничто не забыто... Если это и так, то нет в том нашей заслуги и участия. Мы не слышим тебя, рядовой красноармеец 45 танковой дивизии 58 полка Кругов Степан Маркелович. Мы не слышим вас, иеромонах Даниил (Сычёв) и монахиня Ангелина. Надеюсь, пока не слышим...

6. Женское лицо войны и... власти
С этой надеждой едем к главной нашей цели – строящемуся в деревне Всеволодкино Спасо-Богородицкому Одигитриевскому женскому монастырю, где ожидается освящение «закладного камня» монастырского храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы епископом Смоленским и Вяземским Феофилактом.
Этот монастырь – во многом знаменательное явление. Если раньше в епархии (а, может, и в России?) монастыри только возрождали, реставрировали, то здесь идёт речь о новом строительстве. Причём, сразу два таких необычных объекта на Смоленщине. Ещё один монастырь (Свято-Владимирский мужской) практически уже завершён строительством в Сычёвском районе, у истоков Днепра – православной купели славян, как любит выражаться Валерий Иванович. Свято-Владимирский тоже возводится с благословения Патриарха, и ожидается, что будущим летом сам Кирилл и освятит его.
Приехали рановато, почти никого, кроме строителей да солдат с полевой кухней (кажется, уже неизбежной, чуть соберёмся вспомнить войну), не было. Спокойно обошли стройку, оценили размах. Судя по уже возведённому основанию каменного главного храма, строение будет весьма солидное. Да и может ли быть другим подобное сооружение, с неизбежно напрашивающейся идеей? Но обо всём в своё время.
А пока укрылся от ощутимого холодного ветра полистать упоминавшиеся издания храма Феодора Стратилата, которые подарил нам отец Даниил. Среди многих любопытных фактов отметил: создание монастыря «послужит вечным напоминанием о великом подвиге нашего народа, явится исполнением долга наших современников перед памятью предков». То есть размах здесь не областной, а «вечное напоминание о великом подвиге нашего народа» - это как бы и перед всем человечеством. Таким напоминанием о другой Отечественной войне, как известно, стал храм Христа Спасителя. Неужели?.. А впрочем, вот ещё любопытное место: «Вяземское ратное поле – это Бородинское поле двадцатого века». Плюс благословение Патриарха. Так, кажется, и тогда было. Надо бы посмотреть...
Но почему не Храм, а монастырь? Ага, вот: « ... совершение постоянного молитвенного поминовения имён воинов»... Что-то, кажется, накручено, но, в общем, понятно. И тогда правильно, что женский: плакальщицами на Руси, вроде, не мужики были. Да, но это как бы олицетворение войны, а у неё - «неженское лицо». Полно, один сказал не подумавши, и все повторяют. На чьих лицах война и отразилась, как не на женских? За считанные годы от слёз, недоедания, непосильного труда и неотступных тревог и забот выцвели глаза, потускнели волосы и слиняли эти лица. Всё – для фронта, всё – для Победы! – это к кому, когда здоровые мужики почти сплошь на фронте? Женщины и подростки «ковали». А подростков опять же кто присматривал после собственной смены или пустопорожнего «трудодня»? «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», - вот настоящее лицо войны...
Да и монастырь – Одигитриевский. Не так много поездили, а едва не на каждом шагу в храмы да часовни с заступным именем Божьей Матери упирались. И если говорят, что Россия – возлюбленный удел Богородицы, то в этих краях его любимая часть. И речки то все – женского обличья: знаменитая хозяйка Вязьма и не менее знатная соседка её Угра, любовно именуемая «пояс Богородицы» (наверное, за самую чистую в Европе, и по сей день, воду). Или здешняя – Курьяновка...
Тут о ней любопытная легенда родилась: мол, в декабре приехал наш новый епископ Феофилакт освящать поклонный крест на месте будущего монастыря, да и поинтересовался мимоходом, что это за речушка протекает. Ему говорят – Курьяновка, он так и охнул: фамилия-то его в миру Курьянов. То есть, получается, причастность епископа к этому историческому событию уже зафиксирована, а можно и так сказать, что давным-давно предопределена.
Так я вёл «внутренний диалог», пока редактор не позвал посмотреть на нового главу Вяземского района. Народу уже собралось густо, плотно набились в будущий храм между возведенными метра на три стенами. В пустых пока оконных проёмах вовсю гуляли сквозняки – народ ежился, но держался стойко. Иконы, лампады, свечи, ладаном потянуло, ведёрко с раствором пронесли в район предполагаемого алтаря. Где-то там, видать, и камень припасён.
Снаружи уже ощутимо пахло праздником. Солдаты в отдалении палатки поставили, столы, с пирамидами пластмассовых стаканчиков. Но народ пока толпился на площадке перед входом и вдоль всего съезда к храму. Вот подвезли молодёжь с разноцветными штандартами, ещё кого-то. «А вот и Глава», - подтолкнул меня редактор. Да... Припомнив мои недавние «размышлизмы», вы отчасти можете представить первую реакцию автора на то, что Главой оказался... вернее, оказалась – женщина. Ну, скажет кто-то, не такая уж редкость. Согласен, но здесь и сейчас – это было как раз то, чего недоставало для полноты ощущения преобладания женского начала в этом приглянувшемся Богородице уголке. Причём, начала, или уж прямо – начальства, очень симпатичного. Она шла и запросто здоровалась чуть не со всеми встречными, приветливо улыбалась, разговаривала. И следов какой-то искусственности такого поведения, наигрыша я не находил. Что ж, может, повезло Вязьме, пора повезти, раз вновь начинают зарождаться здесь дела, именуемые богоугодными.
Но тут оживились люди обоего пола в чёрных монашеских одеждах и, аки подсолнухи к солнцу, потянулись к прибывшему епископу Смоленскому и Вяземскому. Как-то так получалось, что раньше видел я его только издали, а в отдалении мало что различаю, и практически не слышал, так что Слова пастыря ожидал не без интереса.
Продолжение следует.