1. Для народа и для господ
В 1882 году в «Отечественных записках» был опубликован цикл очерков Глеба Успенского «Власть земли». В одном из них он обратил внимание на сущую, казалось бы, безделицу – один из тогдашних новогодних календарей. В частности, на знаменательные события, которые «замечательны для народа». «Если на крещение в полдень (вот какая точность!) синие облака – к урожаю». «На Трифона звёздно – весна поздняя». И это на каждый день в году и едва ли не на каждый час... Сколько наблюдательности и сколько усилий ума надобно потратить, примечая, например, цвет облаков в полдень в крещение, находить в этом связь с урожаем, который может определиться в августе, то есть через семь месяцев! – поражается писатель. (А я бы поразился ещё, что регулярно срабатывает эта совершенно ниоткуда не вытекающая, не объяснённая никакой наукой связь! Крестьянин и не пытался объяснять, а «примечал» <словечко-то какое ловкое: «примета»!> и жил соответственно).
А событий «замечательных для господ» куда меньше в календаре – большинство дней пустые. Вот «3 января показано, что умер граф Румянцев..., затем ни 4-го, ни 5-го, ни 6-го ничего особенного не случилось». Никаких тебе «взятий, покорений, одолений и т.д.»
Мы, сегодняшние, пожалуй, и вовсе «супергоспода», поскольку и граф Румянцев для нас не событие. Скажите, к примеру, чем примечательно 11 октября нынешнего года? Так, рядовой понедельник... И для меня таким же был, когда Валерий Иванович Атрощенков предложил нам с редактором журнала «Смоленск» Владимиром Кореневым поехать с ним в его любимый Вяземский район на освящение «закладного камня» нового монастыря.
По-хорошему, журналисту к любой поездке надо готовиться – не вещи, а материал предварительно собирать, иначе мало что рассмотришь. Но В.И. нашего брата разбаловал, ибо, несмотря на свои многие «господские» должности (в той же Вязьме много лет проработал первым секретарём горкома, а после торжества демократии и районным головой), врождённой деревенской приметливости так и не утратил.
Ещё совсем недавно над его привычкой событийно наполнять каждый день мы с нашим общим другом Мишей Великановым частенько подшучивали. С самого ранья звонил Атрощенков Михаилу Ивановичу на работу, где выписывался солидный календарь с собранием всевозможных памятных дат на каждый день, и интересовался, «что там сегодня». Затем уже каждый свой звонок начинал с поздравлений со всевозможными экзотическими праздниками. Характерно, что и после смерти Михаила Ивановича он продолжает всех поздравлять – то есть ищет, находит где-то и щедро делится. На эту щедрость, как всегда, я и понадеялся: слава богу, не впервой в Вязьму ездим – В.И. расскажет, чего ни в каком Интернете не найдёшь.

2. На высшем уровне
Выехали мы, на мой взгляд, рано. Но об этом говорить остерёгся. У Валерия Ивановича, как у Твардовского, крестьянская жилка в особую гордость: кто рано встаёт, тому Бог даёт. Александр Трифонович бывало, пока домашние встанут, уже и за Рабочими тетрадями посидит и прогуляется как следует. Любимая подначка для «учёных» приятелей: «интеллигенция в девять часов встаёт». Вот и мы выехали в девять, а закладка – в четырнадцать...
По «москва-минке» домчались быстро, но вместо Вязьмы повернули на Хмелиту: времени – море, а побывать в прославленной грибоедовской усадьбе – всегда удача. Оказалось, и строительство монастыря по этой же холм-жирковской дороге. Площадка справа мелькнула – и снова только золотые купола берёз вспыхивают по сторонам в солнечном свете – то вплотную, то за полем, за ложбинкой. Атрощенков у нас за экскурсовода. Но вот замолчал и после паузы заметил: «Сколько лет уже стоит дорога – без халтуры делали. С её строительства моя работа в Вязьме начиналась. И громкая слава Хмелиты – тоже. Кулакову (создателю и бессменному хранителю музея-усадьбы. – Авт.) тогда ох как несладко приходилось... Сколько раз здесь бывал. Всё кругом облазил».
Мы помалкиваем: понятно, многое человеку вспомнилось, взгрустнулось. Пенсия только молодым да глупым представляется тем раем, где работать не надо и деньги дают.
- А сегодня понедельник? – вдруг полувопросительно произносит Валерий Иванович. – Неудачно получилось – выходной в музее, может и хозяина не быть.
А усадьба уже вот она. Приметная белокаменная Казанская церковь, двухэтажный дворец (именно так именовался роскошный помещичий дом Грибоедовых). Пустынный парк, пропитанный неповторимой сквозящей тишиной осени. Мы медленно идём по угадывающимся аллеям, любуемся солидными, голубых кровей липами, вездесущими берёзами. И, конечно же, дубами – могучими красавцами, сохранившими и листву, и особую гордую стать очевидцев того, чего не дано нам ни узнать, ни пережить. И даже фантазии не хватит представить былое очарование этих мест, что угадывается лишь по каким-то намёкам, признакам (почти призракам), отвоеванным у неумолимого времени сегодняшними обитателями дома. Их хочется называть красивыми словами – подвижники, хранители, творители, когда выходишь к восстановленному пруду (одному из многих!) и видишь изящные мостики и беседки, из которых открываются чудные «виды». Это – из тех невозвратных непрактичных времён, раскритикованных здешним частым и желанным гостем Сашей Грибоедовым... С такой любовью раскритикованных, что и сегодня, и завтра, и пока пребудет жизнь, будут приходить сюда люди.
Зачем? Бог весть... Но зачем-то нам нужно видеть этот парк, обойти дворец и соединённый с ним переходом флигель. И другой флигель с пустыми глазницами окон и обнажённой кирпичной кладкой, возле которого неспешно возятся несколько рабочих. Просто постоять молча в виду церкви, выйти за ограду к двухэтажному домику под Андреевским флагом, в котором эти необычные люди – хранители – устроили музей легендарного адмирала Нахимова (родовое имение Городок рядом, но практически не сохранилось; трудно поверить, что и Хмелита сравнительно недавно была обречённая руина). И неожиданно почувствовать облегчение, что сегодня «у Них» выходной – и не нужно смотреть «экспозицию», слушать «экскурсовода». Пусть так останется. До другого раза... Этот край сплошных дворянских усадеб, которые гордятся и тянутся друг перед другом неведомыми нам красотами и редкостями, и изысками садовников, и творениями кулинаров. Там – небогатые Нахимовы, чуть дальше – главные конкуренты Лыкошины, а в Богородицком добрые друзья Маневские...
Но не будем забегать вперёд – Валерий Иванович везёт нас в Богородицкое. Собственно, мы возвращаемся. По дороге сворачиваем к деревне Марьино-Гнёздово. Оказывается, знаменита она не только соседством с Хмелитой – здесь высшая точка (320 м) Смоленско-Московской возвышенности. Точка эта обозначена деревянной простенькой часовенкой, к которой ведёт тропка, протоптанная в траве. Странное ощущение испытываешь в этом месте: на сотни вёрст окрест всё ниже нас – и Вязьма, и Смоленск, и Орша, и Витебск, и, страшно сказать, самая столица нашей Родины. А выше, на бугорке, лишь покосившаяся хатка, заросшая гигантским бурьяном и, кажется, брошенная уже. Чуть подальше вездесущая вышка сотовой связи (самое место – прямой расчёт). А больше ничего: ни людей, ни собачьего брёха, ни петушиного крика, ни коровьего мыка. Так тихо, что, кажется, слышишь те родниковые ключи, которые питают и качают вековечные колыбели Руси – Днепр и Волгу.
Не хочется додумывать, какой силы и тяжести символ открылся вдруг нашим глазам, и спрашиваю шутливо:
- Отчего ж избушка выше «точки» стоит?
- Не сносить же её было, - отмахивается Валерий Иванович.
А мне в машине почему-то подумалось про пресловутый «памятник деревне» - вот он, чего ещё выдумывать: выше самой высокой точки коренной России!!!

3. Междувечье...
Село Богородицкое тоже процветающим не назовёшь. Да мы его почти и не видели – сразу проехали к Одигитриевской церкви. Собственно, это первое место, непосредственно связанное с главной целью нашей поездки. Здесь ровно 69 лет назад состоялся успешный прорыв части войск Красной Армии, попавших в окружение под Вязьмой. Речь о наиболее трагической странице Великой Отечественной войны – так называемом «Вяземском котле», в котором оказались пять наших армий. В первой половине октября они сковали 28 немецких дивизий. «Котёл» бурлил на территории примерно 15х20 км, которую всё чаще именуют сегодня Вяземским ратным полем. Прорывы предпринимались многократно группами и соединениями, различными по численности.
Валерий Иванович отмечает ту особенность, что наши воины выходили из окружения, как бы ориентируясь на храмы Богородицы, которых было несколько в этом районе. Единственный успешный крупный прорыв состоялся именно здесь. Наши войска по пойме реки Бебри вышли прямо к церкви иконы Божьей Матери Смоленской Одигитрии (путеводительницы)...
К храму, как и в Хмелите, подошли мы со стороны бывшего усадебного парка, давно заброшенного. От всех помещичьих построек Маневских остался лишь небольшой фрагмент здания – подобие античного портика. Церковь тоже не выглядит ухоженной, стоит в строительных лесах. Перед ней типичный сельский погост, как его принято изображать на картинках, а в реальной жизни почти уже не встретишь.
В. И. рассказывает историю возвращения храма в число действующих. Будучи правящим архиереем Смоленской епархии, нынешний патриарх Кирилл неоднократно бывал в Вязьме, встречался не только с духовенством, но и со светскими властями. Не однажды заходила речь о тяжких жертвах и последствиях Великой Отечественной войны. Как-то митрополит спросил, правда ли, что в «котле» погибли около миллиона человек. Точная цифра потерь нигде не названа (более того, она сознательно утаивалась или занижалась), но, сопоставляя различные источники и не зацикливаясь на каком-то ограниченном временном отрезке, можно сказать, что в Вяземской оборонительной, а затем наступательной операциях потери именно таковы. «Так это же – Голгофа»! – воскликнул глубоко взволнованный Кирилл. И эта мысль уже не оставляла его.
4 декабря 1999 года они приехали к этому храму, тогда разрушенному и холодному, и митрополит долго молился в его стенах – говоря церковным языком, отслужил молебен и заупокойную литию. Тогда же по его благословению был воссоздан Одигитриевский приход, как ранее Хмелитский. Здесь же неподалёку, в деревне Мартюхи, в 1996-1999 годах построен (и так же освящён нынешним патриархом) деревянный храм в честь великомученика Феодора Стратилата. Это, можно сказать, подвижнический труд отца Даниила (Сычёва). Кроме богослужений, установки поклонных крестов, он переписывается с родственниками павших воинов, готовит к изданию книги, буклеты. Настоящий духовный пастырь. Неудивительно, что храм уже стал паломническим центром: со всей России люди пишут и приезжают.
Всё это как бы живую душу вложило в работу по увековечению памяти павших, которую администрация района, поисковики проводили и проводят. В нескольких сотнях метров отсюда, на правом берегу Бебри, в 1995 году перезахоронили останки наших воинов, найденные поисковиками, там возведён мемориальный комплекс. Центром композиции стал воздвигнутый на небольшом кургане штык, видный издалека. Мемориал создавался при активном участии ветеранов и администраций Первомайского (бывшего Сталинского) и Бауманского районов столицы (здесь с регулярными частями прорывались их ополченческие дивизии).
К началу войны Москва делилась на 13 административных районов, двенадцать из них сформировали свои дивизии народного ополчения. В них вступали те, кто не подлежал первоочередному призыву по возрасту или здоровью. Много было научной и творческой интеллигенции, не только не знакомой с военным делом, но и не закалённой физически. Не так много ополченцев выбралось из «котла», большинство легли здесь. Погибли в этих местах и фронтовые агитбригады московских театров...
«Ратные поля России можно по пальцам сосчитать, - говорит Атрощенков. – Их все знают. Куликово ратное поле, Бородинское. Это не просто крупные военные операции, а сражения судьбоносные, решающие. И, казалось бы, чем не ратные поля Сталинградская битва, Курская? Нет, не воспринимаются они так. На ратном поле всегда присутствовала рать. Не только регулярные войска, но и ратники, ополчение. Это было на Куликовом поле, при Бородино. И здесь, под Вязьмой, это было. Ратное поле - это не всегда решающая победа, а именно спасительное для Руси событие. Обязательно трагическое, кровавое. При Бородино не было победы. На Западе историки и военные специалисты дружно утверждают, что не мы, Наполеон одержал великую победу по всем признакам. Но мы уверены: Бородино спасло Россию. Также спасло её в 1941 году это ратное поле. Его всё чаще называют Вяземским, но я ещё прежде предложил – Богородицкое. Пусть площадь его была больше, но решающее сражение – здесь, - повёл Валерий Иванович рукой в сторону храма.
И хоть, при всём уважении, склонен я был улыбаться, когда в речах бывшего ответственного партработника проскальзывали явственные религиозные нотки, заглянув после нашей поездки в справочники, отметил для себя несомненную и удивительную связь между обозначенными Атрощенковым ратными полями России. Все эти сражения, действительно, как бы под дланью Божьей Матери вершились. После Куликовской битвы по всей Руси воздвигли множество храмов Рождества Богородицы – потому что сражение пришлось на этот праздник. В канун Бородинской битвы войска молились перед образом Смоленской Божьей матери Одигитрии, так называемым надвратным, который прислал в Смоленск Борис Годунов на освящение крепостной стены в 1602 году. Именно этот чудотворный образ находится сейчас в Успенском соборе, а древняя икона, подаренная Смоленску Владимиром Мономахом, бесследно исчезла приблизительно в то время, когда истекал кровью «Вяземский котёл» и выходили к Одигитриевскому храму окруженцы.
- ... И вот ведь как совпало, - продолжал между тем Атрощенков, - ровно через десять лет после того, как молился в этом храме митрополит Кирилл, день в день, 4 декабря прошлого года неподалёку отсюда епископ Смоленский и Вяземский Феофилакт освятил поклонный крест и место строительства Спасо-Богородицкого Одигитриевского женского монастыря. Это инициатива и благословение опять-таки Кирилла – уже Святейшего Патриарха Московского и всея Руси.
Над иными совпадениями нельзя не задумываться. Вот, к примеру, 11 ноября «привезли» меня в Вязьму первым секретарём горкома. Через месяц тридцать лет тому будет, и я как-то не отметил тогда, что это был день 500-летия Великого стояния на Угре – события для Руси, пожалуй, даже более значительного, чем Куликовская битва. Это было действительное окончание татаро-монгольского ига – больше мы дани не платили.
Продолжение следует.