Немало тихих дней этого лета в небольшом, кажущимся красивым осколком готического средневековья германском городе Эшвеге, прошли под знаком российской культуры. В эти недели культурная жизнь горожан была сосредоточена в центре города - древнем соборе святого Дионисия, где на двух этажах разместилась экспозиция работ смоленской художницы Инессы Гарвардт. Очень многие пришли на открытие вернисажа. И в будние дни народу не убывало. Торжественно и возвышающе звучал соборный орган, скрипка и фортепиано на специальных, проходящих по этому случаю концертах европейской и русской классической музыки. Однако встречи с творчеством Инессы подарили горожанам не только изысканность эстетических переживаний, но и посеяли некоторое душевное смятение: в чем тайна этого художника? Жизнерадостный свет ее полотен, восторг перед красотой мира - с одной стороны. И зловещие тени недавней истории страны, накрывшие самые солнечные годы этой женщины, - с другой. Жители Эшвеге изучали ее биографию, подробно изложенную в материалах на стендах - они были установлены перед зданием собора. Были многочисленные встречи, были приемы. Но всякий раз за словами восхищения и признания оставалось неудовлетворенное любопытство к загадкам русской души. Вот только ли русской? Может, русско-немецко-украинской? Ведь все эти ментальности питали ее родные корни. Родилась она в семье сельских учителей - российского немца и украинки- в Крыму, в 3,5 года была депортирована с началом войны в 1941 году, с родителями и младшей сестрой в Казахстан, где и выросла. Выучилась и работала в Узбекистане, а последние полтора десятилетия живет в Смоленске. Пространство ее биографии - от Азии до Европы, в странах которой - Германии, Швеции, Финляндии, Норвегии, Хорватии - ей повезло побывать. Кем же надо себя ощущать, какой быть, чтобы так «зацепить» своим творчеством, своей личностью благополучных немцев - с их незыблемыми бытовыми устоями, чьи души веками не знали ностальгии, не рвались ввысь и не срывались в пропасть нравственных исканий? Ответ один - быть человеком мира.
Как бы глобально и высокопарно это не звучало, суть предельно приближена к жизни, к ее самой горькой горечи, к мукам голода, холода, одиночества и отверженности... . . .Их выгрузили из товарняка прямо в снег Кокчетавской степи: «Там дальше, отсюда не видно, казахские юрты. Идите. . .»
Казашки, сами жившие в нищете, поделились последним, дали соломы вместо постели. По соломе, по телу заболевшей матери ползали девочки, голодные и замерзающие. Мама потом бралась за любую самую грязную работу. Отца почти сразу забрали в трудармию под Челябинске, где заключили, как и других российских немцев, рвущихся на фронт, чтобы защищать свою социалистическую родину, за колючую проволоку. За что их, законопослушных тружеников и по большей части искренних патриотов социалистического отечества? Как и сотни тысяч, отец, этот могучий почти двухметровый спортсмен, интеллектуал и добряк, сгинул в мясорубке сталинских репрессий и похоронен в общей могиле вместе с другими трудармейцами, надорвавшимися от непосильного труда и голода. На окраине Челябинска и ныне высятся эти горы сцементировавшегося шлака, которым засыпали рвы с трупами граждан СССР не титульной национальности.
...Семья жила по деревням, по углам, не было теплой одежды и обуви. Обмороженные ноги и руки Инессы долго по весне мучили болью, отеками «как сосиска». Для сосланных не было ни кино, ни электричества. И только не зависящая от воли “отца народов” благосклонность природы - казахская степь - весной пылающая маками, а осенью - серебрящаяся ковылем. Здесь и родился художник, о котором будут писать: «удивительна чистота цвета, чистота чувств в полотнах Инессы Гарвардт. В ее мироздании пахнут цветы, живет небо, сосредоточены в своем величии горы...». Вот только одно порождение матушки-природы смущало душу - несущиеся по степи осенью большие шары травы «перекати-поле»... Куда их гонит ветер по этому степному раздолью, куда прибьет? - думала Инесса. Этот образ,как символ, преследовал ее долгие-долгие годы. Символ ее неприкаянности, отторженности...
Когда отпала необходимость отмечаться в спецкомендатуре, семья переехала в Узбекистан, где удивили яркие краски и душевная щедрость простых узбеков. Их, заморышей, жалели, открывали и двери, и сердца. В Ташкенте Инесса закончила художественное училище, редко, кстати, наедаясь досыта. А был парень вообще ходивший на лекции босяком. Но жизнь была прекрасна! Усваивала азы русской реалистической школы, впитывала волшебный воздух бескорыстного служения искусству. И плакала счастливыми слезами перед Коровиным, Саврасовым, перед левитановским «Над вечным покоем». . . Потом был Андижан, работа в художественном фонде, участие в республиканских выставках, где заявила о себе как своеобразный с собственным стилем живописец. Душой и сердцем она чувствовала эту землю, ее краски, ее людей. Это были то ярко декоративные красочные натюрморты с дарами узбекской земли, то пейзажи Средней Азии с цветущими долинами и бурными реками, то пленяющие теплотой, возвышенные образы узбекских мадонн.
Но вот чего она не писала, так это портреты, генсеков, героев труда, ожиревших на хлопковых поставках, политических деятелей. В знак протеста против жестокости режима, расправившегося с семьей. С каким-то упоением она выписывала сирень, розы, лилии, хризантемы, астры и, конечно, скромные полевые цветы, памятуя, что и четыре тысячелетия назад в древнем Египте они были символом любви и доброты: ведь кто-то же положил на саркофаг юного фараона Тутанхамона букетик полевых цветов. Вечное время сохранило их до наших дней, как и блеск холодного золота. Отмечали тогда в прессе: «живопись И.Гарвардт - тонкая, свежая, чувственная, светлая. Добротный почерк мастера». Работы демонстрировались на персональных и зональных выставках в Узбекистане, в выставочных залах Москвы. Увозились за рубеж - в США, Германию, Швейцарию, Израиль, Японию, Болгарию. Но все это не помогло, когда встал вопрос о ее приеме в Союз художников Узбекистана. Ее не приняли. Она была «иной». Как написала в своей книге об И.Гарвардт ведущий научный сотрудник Третьяковской галереи, кандидат искусствоведения И.Гофман: «Немецкие гены Гарвардт, ее внешний и внутренний облик, свойственная ей восторженная романтичность, особая деликатность и душевная хрупкость обнаруживают в художнице иную ментальность и связь с европейской культурой».
Надо было бы сказать и о ностальгии. «Мое стремление к красоте, - говорит Инесса Фридебертовна, - это, наверное, ностальгия по красивой, уютной, хорошей жизни». Чувство оседлости, стабильности, что вот она на месте, на своей земле, - не пришло в Узбекистане, где прошли молодость, годы учебы и творчества, пришла творческая зрелость. Ей думалось, что с переездом в Россию это чувство перестанет быть острым. В Смоленске, куда она переехала, была зима. Снег, дымок над крышами, тишина. Остались далеко в Средней Азии картины, сжимающие сердце своей жестокостью: она была свидетелем разгула шовинизма в 90-х годах, видела то, что осталось после погромов и поджогов домов живших в Андижане евреев и армян. В Смоленске стало легче. По крупицам, как старая скряга, она копила все, что укрепляло душевную глубинную связь с Россией. Появились новые работы, вполне «левитанистые», где на полотнах жила среднерусская природа. Прошли персональные выставки, появились поклонники ее живописного таланта. И все-таки, и все-таки... Ушла из жизни любимая мама. Трагически погиб сын. Судьба плела свой узор...
- Но счастливым потрясением стало первое (а я уже была там трижды) посещение Германии, - рассказывает Инесса Фридебертовна. - Я столько о ней читала и слышала! У меня все время в голове кружилась фраза - она есть у Бунина в его переводе Лонгфелло «Песнь о Гайавате»: «. ..тебя узнала душа моя!»
... Подумать только - родиться в России, выжить в казахских степях, отогреться всяческим теплом в Узбекистане, обрести дом в Смоленске и внезапно и всепоглощающе попасть в плен ностальгии по исторической родине, где живет суровый опыт немецких предков, рвется в небеса готика... Ее мир стал таким объемным. Еще и еще раз она стремилась к этим ощущениям. С большой радостью вновь поехала в 2007 году. Ее персональную выставку «Взгляд на мир» в Эшвеге, близ Касселя, организовал и спонсировал Русско-немецкий дом в Москве. Ее страхи, что жители Эшвеге воспримут ее произведения в реалистической манере как архаику, развеялись сразу. Зрители оценили мастерство, с каким были написаны пейзажи России, Крыма, Финляндии, Хорватии, Норвегии... Пространственный диапазон был очень большой. На холстах художница передавала широкий простор полей, высокого неба, движение света и воздуха... И вместе с тем особую энергетику каждого места. В последних же работах -пейзажах Норвегии, в которых она поднялась на значительную ступеньку живописного мастерства, было нечто новое... Природа не казалась прирученной и приспособленной для зрителя, обожающего живописность и колорит. Она была величественна в своей скрытой, до предела сконцентрированной мощи и силе...
- Нет, не «Человек и природа» - мыслилось мне... Как в той же Германии, - говорит Инесса Фридебертовна, - где леса потрясающе прекрасны и так же ухожены, т.е. приспособлены к человеку.
А Природа и человек... Все перевернули во мне те минуты, которые я провела на Нордкапе в Норвегии - самом выдающимся на север в Баренцево море мысе Европы... Дальше, за Баренцевым морем, были океан, Арктика. Стою на краю ровного как стол высокого берега. Далеко внизу кипит вода, содрогаются камни. Все дикое, необузданное. То ли туман, то ли дождь. Все меняется каждое мгновение: наплывают тучи, сгущается тьма. А то луч солнца... И все движется, мощно и - независимо от человека! - живет... Я почувствовала, что природа - огромный мощный, даже, кажется, мыслящий организм. И я -маленькая частичка на этой земле. За этими потрясающими космическими ощущениями стоило ехать на самый край земли. И знаете, что произошло со мной? Что меня удивило и обрадовало? Я освободилась от комплекса «перекати-поле». Меня перестала волновать эта ностальгическая ущербность, когда я не пойми кто - русская, украинка, немка, когда нигде я не чувствовала себя своей. А тут я просто гражданка этого мира, нашей земли. Удивительно, да? Но я теперь живу с этим чувством. И когда жители Эшвеге задавали мне так интересовавший их вопрос - как можно с таким тяжелым грузом биографии так светло смотреть на мир? Так жизнерадостно проживать каждое мгновение и отдавать это холсту... Возможно, мой ответ и не был так уж оригинален (наверное, больше за меня говорили мои работы). Но он, думается, кого-то удивил, кого-то навел на размышления: «Надо воспитывать в себе чувство радости...» Благополучные и очень обустроенные в этой жизни мои зрители из Эшвеге поняли - каково было и есть добывать нам крупицы радости из нашего бытия. А уж какое оно было, какое есть - известно каждому из нас...
...Так что же привозит с собой человек, из дальних странствий возвратясь? Себя. Обновленного энергетикой иного мира, общением с людьми иного менталитета, красками других широт... Хотя Гете утверждал: «Чтобы понять, что небо везде синее, не надо совершать кругосветное путешествие». Художнику — необходимо.
- Мыслишь по другому, - говорит Инесса Фридебертовна, - не только пространственные ощущения другие - восприятие мира иное. Мир расширяется еще и качественно. Глубже воспринимаешь, как-то значительнее - все хорошее. И страшнее - все плохое. Контрастнее... Душа вовсю работает. А сколько замыслов! Хватило бы жизни воплотить их на полотне...