Любой журналист советской поры, работавший в периодическом издании любого уровня, начиная с многотиражки, прекрасно знает, что такое «авторские материалы». Для тех, кто не знает, объясним: это такие материалы, которые написаны журналистом, а подписаны совсем другим человеком, чаще всего рабочим или колхозником. Желательно комсомольцем или коммунистом. Или секретарем партийного комитета, пропагандистом, наставником… Смотря какая надобность была, какая кампания разворачивалась, какие ценные указания спускались сверху. Вот надо, чтоб выступил в газете такой человек. А он не писал никогда, да и начинать не хочет. А порой и говорить с корреспондентом не желает – побегай за ним, поуговаривай. Куда денешься? В командировку от «Рабочего пути» ехали обычно с таким раскладом по материалам: «один свой, два авторских». Писать авторские материалы мало кто любил: гонорар-то за твои труды другому отошлют. Но приходилось мириться: газета – голос народа. Сколько было казусов и накладок с этими материалами. Беда, если вдруг отказывались от материала. Или гонораров… Последнее реже случалось, но сейчас, собственно, не о том речь.
Вот уже в третьем номере редакция журнала публикует своеобразные заметки Павла Антипова, проработавшего 51 год на Смоленском льнокомбинате слесарем ОГМ. И вовсе не для галочки в графе «работа с рабкорами» (теперь никому не нужны такие галочки, и «Смоленску» медаль не дадут) редакция это делает. Тем более никакой речи нет в данном случае и об авторских материалах, как предположили сразу двое из позвонивших читателей. Речь может идти о работе с его рукописями больше корректорской. Рабочий поэт до войны только пять классов закончил, но часто даже более тщательное редактирование материалов высокообразованных авторов не приводит к успеху читательскому. Так что следует обратить внимание на определение «своеобразные», употребленное в отношении записок Павла Михайловича, - это дорогого стоит. Речь может идти не только о занимательности, но и злободневности воспоминаний поэта, члена Союза писателей РФ, собственном стиле и языке, что немаловажно для человека, который на девятом десятке решил попробовать свои силы в прозе.
Петр Привалов.

Это было где-то в начале 80-х. В конце рабочего дня, перед выходными, ко мне обратился с просьбой заместитель секретаря Парткома Льнокомбината Григорий Жариков. Придумали они написать поздравление в стихах заслуженной актрисе Армянской ССР Простаковой Вере Яковлевне, юбилярше Смоленского драмтеатра. Он дал мне скудные данные о её жизни и творчестве, а в воскресенье я должен быть в драмтеатре – вручить ей Адрес от «треугольника» и как бы от рабочих и прочитать своё поздравление в стихах.
От такого поручения я не стал отказываться, как это было в первый раз – выступать на слёте передовиков производства в драмтеатре. Наоборот, воспрянул духом, ведь это был не приказ, а просьба, то есть свобода мысли и доверие.
Закончив работу, я не пошёл домой, а пошёл в баню. Пятница – это мой банный день. В районе Поляны в то время бани не было, и я брал банное бельё, идя на работу. Благо, баня находилась в трех минутах ходьбы от проходной. Оказавшись в бане, я ни на минуту не забывал о просьбе Жарикова. В парилку ходил чаще обычного. После парилки шёл к своей кабинке, брал бумагу и карандаш, чтобы записать мысли, которые появились после очередного посещения полка. Они сыграли важную роль в стихотворном поздравлении.
В субботу окончательно доработал стихотворение, а в воскресенье мы с женой пошли в Драмтеатр. До начала ещё было свободное время – я зашёл в буфет заказал коньяк и пиво, выпил и пошёл в зрительный зал, сел рядом с женой и стал ждать начала торжества. Мысленно готовился к поздравлению. Но недолго я был в блаженном состоянии. Вдруг как будто меня оглушили тупым предметом по голове. «Тупым предметом» оказалось сообщение Жарикова. Он передал мне поздравительный адрес для вручения Простаковой и предупредил: «Своё поздравление не читай. Так решили руководители. Поздравить юбиляршу желающих много, а время ограничено».
Когда в моей голове произошло просветление, я решил проверить, сколько времени можно сэкономить, если я не буду читать свой стих. Засёк время на ручных часах с секундной стрелкой и стал читать про себя, беззвучно. И так делал несколько раз. Оказалось – пятьдесят пять секунд. Решил: не бывать этому! Не позволю горе-руководителям, экономя минуту времени, лишить юбиляршу радости, которая останется в памяти надолго. Я был уверен, что моё поздравление не оставит актрису равнодушной, как и присутствующих на её юбилее.
Вручая на сцене поздравительный адрес, я сказал Вере Яковлевне, что посвятил ей стихотворение и хотел его прочитать, но мне запретили: дескать, время ограничено. «Кто посмел так распорядиться! – возмутилась Вера Яковлевна. – Читайте, пожалуйста, а то эти поздравления все такие шаблонные».
Получив добро от юбилярши, я вышел на центр сцены и объявил, что посвятил стихи Вере Яковлевне и сейчас их прочту. «Подойди к микрофону», - послышались голоса. Но я им никогда не пользовался, и решил читать без микрофона. У меня был звонкий голос, а горло, не знавшее табачного никотина и промытое предварительно коньяком, не подвело. Хорошая дикция и выразительное чтение, видать, заворожили зрителей. Они даже не сразу стали аплодировать, зато аплодисменты были, действительно, бурные и продолжительные. Когда закончил читать, Вера Яковлевна покинула своё «королевское кресло», подошла ко мне, обняла и расцеловала. Вот это стихотворение:
Вы расцвели под солнцем юга,
Впивая творчества расцвет,
И создали живой букет,
Где героини разных лет,
И нет похожих друг на друга.

Мы низко Вам кладём поклоны,
Как будто таинство творим,
За Феклу, Лидию, Матрёну,
За судьбы многих героинь.

За то, что образ создаёте
При обрамленье золотом.
Вы жизнью героинь живёте,
Свою оставив на потом.

Не будет Вам покой по будням,
Чтоб миг спокойствия испить.
Вы рождены на радость людям –
Премного Вам в искусстве быть!

Это стихотворение могли не услышать посетители драмтеатра на юбилейном вечере заслуженной актрисы Армянской ССР Простаковой Веры Яковлевны, если бы я подчинился партийным «врачевателям человеческих душ», как их величали. Сначала просили стихи, потом запретили… наплевали в душу. С тех пор прошли десятки лет, а в памяти остался осадок от того плевка и огорчения, которое испытал на юбилейном вечере. Но всё это бледнеет перед искренней радостью Веры Яковлевны.
Когда я поздравлял юбиляршу, женщина, сидевшая с моей женой, дивилась: «Какой у тебя муж важный! Видать, партийный и грамотный». - «Нет,- ответила жена. – Он не партийный и малограмотный. И совсем не важный, а уважаемый и талантливый от природы. А ещё упрямый. За что брался, обязательно доводил до конца». Когда я вернулся на место, жена рассказывала, как я победил на конкурсе рационализаторов. Женщина вежливо кивала. Но ей, может быть, было неинтересно, или не верила.
А я начал вспоминать, как на Льнокомбинате был объявлен конкурс на приспособление для рихтовки (выпрямления) перфорированных (с отверстиями) нержавеющих патронов (устройства для вставки заготовок). Я решил участвовать в этом конкурсе. У меня был станок, на котором точил всякие деревянные изделия. На нём и выточил деревянную модель для рихтовки патронов, а потом изготовил её в металле. Чтобы рихтовку производить не вручную, а на механическом прессе. Патроны – цилиндрической формы с тремя разными диаметрами с наружной стороны, а внутри обруч для жесткости. Такую деталь рихтовать вручную очень сложно, и невозможно восстановить до первоначальной формы. На деформированных патронах снижалась производительность труда. А рихтовали патроны вручную не только на нашем льнокомбинате, а на всех льнокомбинатах Советского Союза.
Когда я принёс свою деревянную модель на заседание технического совета, моё предложения приняли в штыки. Мол, нашёлся изобретатель, не имея среднего образования и технического. Эту проблему не могут решить инженерно-технические работники. Большинством голосов члены техсовета решили отклонить предложение. Но за меня вступились конструктор Владимир Лоханов и главный механик Надежда Евсеевна Зорина. Пусть попробует, может у него и получится, а то ведь ни у кого не получается.
Разрешили изготовить приспособление в металле и провести испытание на механическом прессе. Рихтовка на механическом прессе превзошла все ожидаемые результаты. Патроны обретали первоначальную форму. Отпала ручная рихтовка патронов, увеличилась производительность труда на мотальных машинах. Уменьшился брак пряжи при насадке бобин для отбелки в варочных котлах. Моё приспособление давало большой экономический эффект.
Но не обошлось без подвоха. Я получил первую премию и вознаграждение за экономический эффект, что подсчитала ткацкая фабрика. А руководство прядильной фабрики саботировало с подсчётом экономии. Когда для испытания машину заряжали рихтованными патронами, работнице давали указание не делать больше пряжи, чем на обычных патронах. А иначе увеличат норму, будешь делать больше, а получать то же самое. Когда я узнал, что будут проводить испытание, сам пошёл проверить. Оказалось, машина, на которой велось испытание, часто простаивала по неизвестной причине. И была остановлена раньше времени. Я спросил, почему машина остановлена, у Кулагиной, которой поручили это испытание. Она и сказала мне, что ее строго предупредили не усердствовать. А техсовету доложили, что никакого экономического эффекта нет.
Конструктор Владимир Лоханов предлагал мне подать жалобу в техотдел для повторного испытания. Но у меня и без того хватало хлопот, а тот подлог остался на совести руководителей прядильной фабрики. А я до самого ухода продолжал выполнять экспериментальные заказы по внедрению новой техники.
Жена продолжала нашептывать собеседнице о моих достоинствах и недостатках. Однажды, дескать, он меня удивил, и я подумала, что у него по своей малограмотности ум зашёл за разум: «В пятьдесят лет стал писать стихи. А то никогда не читал даже, кроме тех, что в школьной программе, ещё до войны, И не имел никакого понятия, как их писать. А вот книжки читал запоем и до глубокой ночи. А в конце сентября 1973 года, придя с работы, не сел на кухне, а пошёл в зал, взял тетрадь и ручку, сел за стол и стал писать, Я подумала, что он пишет письмо родным или знакомым. Кроме писем, никогда ничего не писал. Заглянула из-за плеча, а там: Ваня, Мама, Баня. Вот я и подумала, что у него с рассудком не всё в порядке»…
А причиной моего странного поведения была баня, которую строили много лет, и не видно было конца. Вот она и пробудила во мне поэта, дремавшего, видать, полвека. Он вырвался как джин из бутылки. А пробку открыла баня, что строили на Поляне, Тогда я снёс свою писанину в редакцию «Рабочего пути». А в четверг, 4 октября 1973 года, там был напечатан мой фельетон.

О БАНЕ НА ПОЛЯНЕ
Говорила мама Ване:
- Дорогой ты мой сынок,
будем мыться в новой бане,
в той, что строят на Поляне.
Скоро будет сдачи срок.
А пока купала в ванне –
был Ванюша ещё мал,
и в строительстве той бани
мало что он понимал.

Время шло, и как все дети,
стал Ванюша подрастать
и невольно баню эту
стал, конечно, замечать.

Он спросил свою мамашу,
в чём же будет здесь секрет?
Я расту, а на Поляне
бане росту вовсе нет.
Видны только три стены,
те, что издали видны,
а четвёртой нет пока:
нет ни пола, потолка,
ни окон, ни крыши нету.

Дядей бы призвать к ответу –
тех, что сроки назначали,
тех, что строить обещали.
Ване нынче десять лет –
баня не готова, нет.
Ведь боюсь я предсказать:
Ване будет двадцать пять.
Ваня в армию уйдёт,
он из армии придёт –
недостроенную баню
на Поляне он найдёт.

И опять придётся Ване
ездить в городские бани.
С того фельетона о бане на Поляне я увлёкся стихосложением. Стал посещать литературную студию, где собирались такие же любители поэзии. Теперь, вот, жене нет покоя: стук пишущей машинки её раздражает. Не нравится тоже, что участвую в художественной самодеятельности. «Одно меня радует,- продолжает она шептаться с соседкой, - что он не вступает в Партию. Сколько его агитировали и рекомендации давали. А у него своё мнение»...
И сейчас это мнение не изменилось. Ведь лозунг гласит: Партия - это ум, честь и совесть эпохи. Выходит, что член Партии должен быть умным, честным и стыдливым. А каких мы видим и знаем членов Партии, стыдно говорить об этом. Одни поступают в Партию с целью продвижения по служебной лестнице. Туда беспартийному путь заказан. Другие ради привилегий. У иных партийных руководителей такой девиз, что член Партии на голову выше беспартийного. Выходит, что недоумок с партийным билетом на голову выше разумного беспартийного человека. В рабочем коллективе со мной работали члены Партии, которым там не место. Были разного рода проходимцы и подхалимы.
Из той среды уж очень выделялся член Партии с большим стажем. Он после первого стакана водки бил себя в грудь и доказывал, что он Герой Советского Союза, а после второго становился дважды Героем. Я не вступал в Партию, чтобы не быть похожим на таких. И не надо продвижение по служебной лестнице, и не надо привилегий. Мне достаточно, что уважают рабочие и руководители. Вот на областном слёте передовиков производств самовольно прочитал свои стихи. Ничего, вроде, особенного, а будь членом Партии, понёс бы наказание по партийной линии. И сегодня не читал бы своё поздравление, не посмел бы нарушить запрет. А так… Есть проблемы – иди в баню. Там тоже лозунг: «Баня лечит, баня парит, баня – всё поправит». И ведь поправляет!