В 80-е годы прошлого столетия музейная сеть Смоленщины развивалась очень быстро: ежегодно открывались новые масштабные экспозиции в объединенном музее-заповеднике, число общественных музеев перевалило за две сотни, многие из них получали наименование «народный».
По статусу «общественного музея» числилась и экспозиция, посвященная нашему выдающемуся поэту Александру Трифоновичу Твардовскому на его родине в с. Сельце Починковского района, в Доме культуры, построенном в том числе и на его средства.
Твардовский. Такая глыба: мощь лирики в сплаве с народной мудростью и сокровенной любовью к своей родине, заставляет думать о достойном отражении жизненного пути поэта в «отчем углу».
В мае 1986 года я обратился с письмом к Ивану Трифоновичу Твардовскому, проживавшему в п. Танзыбей Красноярского края с просьбой приехать помочь в изготовлении мебели для будущего мемориального музея семьи Твардовских на хуторе Загорье. К слову, тогда четверть века тому назад «мемориальной» была одна голая идея, ибо ни фундаментов хуторских строений, ни обстановки не сохранилось. Последние зримые отметины на земле, что привечала семью Твардовских, были начисто удалены при строительстве дороги к Сельцу.
Об этом впоследствии сказал Иван Трифонович в своей книге «Родина и чужбина». Вспоминал он об этом с горечью, но волю своим чувствам на людях не давал, понимая, что и прокатившаяся война, и изменчивая номенклатурная политика даже к людям величины его брата не гарантировала сбережения - и уж тем более восстановления! - их семейного гнезда.
А тем летом 1986 года я ожидал увидеть Ивана Трифоновича плотным, кряжистым человеком и ошибся: среднего роста, худощавый, энергичный с горелым лицом под сединой белых волос и бородой, как у казахского аксакала, он экономно расходовал слова в разговоре, и чувствовались в суждениях целеустремленность и бескомпромиссность. «Огни, воды и медные трубы» добавили лучиков морщинок к глазам прищуренным и внимательным. Это был не просто человек дела: незаурядная энергия исходила и от резких, не по возрасту, движений, и от пытливых глаз. И по тому, как рассказывал о проблеме восстановления хутора, высказывая опасения в связи с возможным долгостроем, я уловил, что он уже сердечно привязан к этой идее.
- Вы, Иван Трифонович, согласны на переезд в Починковский район консультировать и строителей-реставраторов, и музейщиков в процессе восстановления хутора?
По заискрившимся глазам, по легкой улыбке видно было, что он и сам не единожды думал об этом:
- Подумаю. Надо все обсудить с супругой Марией Васильевной. О жилье конкретно договориться.
Надо сказать, что руки у него были поистине золотые: столяр-краснодеревщик высшей квалификации, резчик по кости мамонта, даже в лагерных условиях на Чукотке смог отлить головку блока двигателя, а то, что впоследствии написал Иван Трифонович о мытарствах семьи, вообще цены не имеет, и кредо его писательского труда было одно - правда.
- Вот Гавриил Троепольский советует убрать из рукописи нелестный для брата эпизод встречи с отцом в Смоленске. Но ведь это было, зачем грешить, пусть люди глубже поймут то страшное время, да и не всё было в наших отношениях так одномерно, как хотелось бы.
Щепетилен в мелочах, да и в них тоже правдив. И что интересно: ломала человека судьба, как говорится, в дугу гнула, а он – нет, не поступился совестью, не сник под её ударами. И тогда в свой первый приезд, не мешкая, с напарником из соседней деревни Степаньково Павлом Филипповичем Романовым, взялся за изготовление мебели, живя у директора с-за «Починковский» Петра Владимировича Шатыркина.
Квартиру Иван Трифонович получил на окраине Сельца в деревянном домике, до родного хутора, если идти прямиком, и километра не будет.
А 1 сентября того же 1986 года вышло долгожданное решение Смолоблисполкома №438 «О проведении реставрационно-восстановительных работ на хуторе Загорье Починковского района и создании филиала областного музея-заповедника - мемориального музея поэта А.Т. Твардовского».
Разумеется, физически, де-факто никакого Загорья не было - поле чистое. В зале знатных земляков здания отделов истории музея-заповедника на ул. Ленина в Смоленске лишь экспонировался макет хутора в масштабе 1 к 50. Это и была точка отсчета практического претворения в жизнь давно лелеемого замысла, у истоков которого стоял Иван Трифонович.
- Создавая миниатюру нашей усадьбы, - вспоминал он, - я как будто прожил еще какой-то отрезок жизни на родине, всё до мельчайших деталей быта всплывало в памяти, и даже старший брат Константин не смог ничего добавить.
Бригада плотников Велижского леспромхоза изготовила сруб дома (6 м х 6 м) с дворовой пристройкой. Братья Твардовские в апреле 1987 года придирчиво осмотрели новодел на месте - понравился. И всю весну и лето в 300-х метрах от околицы Сельца реставраторы с субподрядчиками возводили усадьбу семьи Твардовских: дом со скотным двором, сенной сарай, баньку, кузницу, колодец вырыли и пруд с островком посредине. Посадили березки и целую еловую рощицу.
Сельцовские женщины-ветераны вручную скосили и связали ржаные снопы - на кровлю дома, а чтобы покрыть ими кузницу, как и положено, замочили их в глиняном жидком растворе, чтоб от искры пожара не случилось.
В октябре 1987 года Константин Трифонович Твардовский второй раз приехал с Урала помочь в восстановлении кузницы. Побывали с ним в Лоннице Краснинского района, где он в 60-е - 70-е годы работал кузнецом, достали наковальню, молот, мех. Спустя неделю кряжистый Константин Трифонович размахнулся по-молодому - полвека не слышали хуторские окрестности такого гулкого удара мастера. Сердце словно задел осколочек той, забытой жизни, ведь у своего отца - Трифона Гордеевича - был помощником...
- Я это ремесло знаю: и лошадей ковал, и колеса тележные собирал, обандаживал и оси к ним делал, и плуги и мелочь хозяйственную вроде топора. Тут главное - закалить правильно, а для этого... - словоохотлив был Константин Трифонович и улыбался чаще обычного, и удивлял схожестью с братом своим именитым и лицом, и грузной фигурой, словно невзначай отбрасывал несколько десятилетий назад, в то время...
Казус получился с банькой, подобной той, в которой юный Саша Твардовский уединился писать стихи.
- Нет, - нахмурившись, сказал, как отрезал, Иван Трифонович, - наша баня была скромнее в размере, пониже, и без всякого отделочного шика.
Срубили второй экземпляр, попроще. А куда девать первый?
- Иван Трифонович, - говорю, - отдадим её вам, ваш дом без удобств, да и в общественную баню ходить далековато.
- Не надо, - отвечает, - а то пойдут разговоры, что специально так сделал, с умыслом.
Уговаривал я его, уговаривал - бесполезно. Тогда решили сделать подарок от коллектива музея: погрузили разобранный сруб на машину и привезли к дому, у опушки березового леса...
И так ладно она вписалась в усадебку Ивана Трифоновича, он и деревянные гати к ней проложил, и любовно отделал изнутри. Не банька - загляденье. И, честно говоря, было бы стыдным для нас поступить иначе: Марии Васильевне уже было 68 лет, а Ивану Трифоновичу 71, да 6 годочков Маринке, девочке, которую они воспитывали. Да и с переездом на малую родину забот-хлопот у них хватало.
Мне, в бытность директором государстввенного объединенного исторического и архитектурно-художественного музея-заповедника, посчастливилось близко познакомиться с братьями Твардовскими. Это были люди крепкой породы, взрослевшие в нелегких условиях ломки устоявшейся крестьянской жизни, тягот военного времени. Они были лишены старческих сентиментов, но когда речь заходила о раскулачивании, об издевательстве над ни в чем неповинной семьей, влажнели глаза родных братьев Александра Трифоновича. И когда на открытии музея-усадьбы в июне 1988 года рассказывал о тяжкой крестьянской доле, не смог сдержать рыданий у микрофона писатель Борис Можаев, Иван Трифонович тоже расчувствовался... Видимо, на донышке памяти хранилось и обнаженно касалось сердца это пушкинское «... любовь... к родному пепелищу», А.Т. Твардовский словно вторил ему:
«И с годами с грустью нежной
Меж иных любых тревог,
Угол отчий, мир мой прежний
Я в душе моей берег».
Мир человеческого счастья немыслим без родного дома, а ведь только в нашей области тысячи семей по надуманным обвинениям лишались всего имущества, высылались, «куда Макар телят не гонял». Словно голодная волчья стая, утробно рыча, изводила труженников-крестьян под корень - Твардовские не избежали этой участи.
Слава Богу, есть на Смоленщине воссозданное родовое гнездо Александра Трифоновича Твардовского. Плодоносят в саду яблони, качает острыми макушками подросший еловый лесок - воспетые в стихах, но - и от этого грустно - не гремит колодезная цепь по утру (хоть и восстановлен колодец), и конь не фыркает в пристройке дома, и в полях ни посевов ржи, ни пшеницы, ни льна... Забвением дышат окрестности развалившегося совхоза, некошенные травы по осени кланяются в пояс, загорьевский пруд вырыли не на том месте, и он не наполняется водой. Но все-таки душу не покидает ощущение грядущих перемен к лучшему...
Побывайте в гостях у А.Т. Твардовского на хуторе Загорье, прочувствуйте стремительность нашего бытия, и непременно прелесть его стихотворений одарит вас новой радостью познания совсем недалекой истории, когда:
«На хуторском глухом подворье,
В тени обкуренных берез
Стояла кузница в Загорье,
И я при ней с рожденья рос...»