В фонде Смоленского госу-
дарственного музея-запо-
ведника есть картина неизвестного художника, изображающая царя-реформатора, первого российского императора Петра I (рис. 1). Картина имеет внушительные размеры, что говорит о ее предназначении изначально украшать большое по размеру помещение, к примеру, церемониальный зал дворца или дворянской усадьбы влиятельного сановника. Конечно, хорошо бы знать хотя бы историю ее появления в музее, имя ее владельца, но, увы, достоверно все это установить невозможно.
Картина, которая представляет собой преобразованную копию ранее написанных копий портретов Петра I, не являет собой высокохудожественное произведение, правда, она в силу своего назначения и не должна быть таковой, но, тем не менее, весьма любопытна. Во-первых, само присутствие портрета Петра I такого ранга в Смоленске очень символично, и не только потому, что свидетельствует о влиятельности дворян, чьи усадьбы располагались на территории Смоленской губернии. Во-вторых, являясь, по существу, фантасмагорией, картина в аллегорической форме в полной мере отразила петровское время. Но более всего меня поразила одна деталь картины, с одной стороны, чуждая ей, с другой, исторически оправданная. Это цепь ордена Андрея Первозванного. Она не похожа ни на одну известную, описанную в искусствоведческих документах или изображенную на других портретах цепь.
К сожалению и к удивлению, в Смоленске не было или не сохранилось изображений царя-реформатора, кроме названной картины, а ведь у Петра I были особые отношения со Смоленском. В середине XVII века в Смоленске в Вознесенском женском монастыре воспитывалась юница Наталья Нарышкина под опекой игуменьи Ираиды Куракиной. В возрасте двадцати лет Наталья, дочь полковника смоленских стрельцов, стала женой московского царя Алексея Михайловича, когда тому было уже за сорок. От первого брака с Марией Милославской у Алексея Михайловича была куча детей. Всего лишь пять лет продолжалась семейная жизнь Натальи Кирилловны, но зато она родила Петра Великого.
По свидетельству первого смоленского историка Н.А. Мазуркевича, в 1693 году Петр I приказал построить на территории Вознесенского монастыря каменную двухэтажную церковь (на месте деревянной) и колокольню при ней. Церковь была построена за два года. Во время урагана в августе 1697 года церковь, как и многие другие постройки, в том числе и смоленская крепость, сильно пострадали. По указу Петра I в кратчайшие сроки была исправлена крепостная стена и кровли на житных амбарах и зданиях Вознесенского монастыря. Остальные разрушения, причиненные ураганом, были устранены много позже.
Петр I неоднократно посещал Смоленск: в августе 1698 года; январе, марте и июле 1706 года; в январе и октябре 1708 года и т.д. Чаще всего поездки царя были связаны с военными делами. Историки подсчитали, что больше всего войн Русское государство вело при Петре I. И в Смоленске во время своего пребывания царь издавал указы, связанные со строительством военных объектов и подготовкой солдат.
Во время войны со Швецией Смоленск превращается в «укрепрайон» и интендантский склад. Когда Петр узнал о том, что Карл XII намеревается захватить Смоленск, он приказывает выделить по смоленским уездам лошадей для артиллерии, а приехав в Смоленск, дает распоряжение князю Долгорукому срочно направить сюда Преображенский полк. Выехав в Дубровну, царь посылает депешу воеводе Смоленска П.С. Салтыкову с приказом направиться к нему со смоленской шляхтой, а Мазепе с конницей – к Минску.
Смоленск был одним из главных мест, откуда Петр I руководил строительством оборонительных сооружений на западных и юго-западных границах России. В 1706 году по указанию Петра на правом берегу Днепра начали строить кронверк – земляное укрепление, защищавшее мост (построен в 1724 году). Под несколькими крепостными башнями царь приказал устроить пороховые погреба, при этом собственноручно сделал рисунок этих хранилищ.
Итак, Петр I был связан со Смоленском и делами, и кровным родством. Кстати, упомянутый воевода Петр Салтыков, ставший в 1708 году первым смоленским губернатором, был двоюродным братом Прасковьи Федоровны, жены Ивана Алексеевича, родного брата Петра I. Присутствие государя в Смоленске объяснимо, но как в Смоленске оказался портрет Петра Великого?
В февральском номере журнала, в статье, посвященной атрибуции двух неизвестных картин художественной галереи, я писал о том, что пути смоленских картин, так же как и «пути Господни», неисповедимы. И прежде, чем перейти к более детальному исследованию портрета Петра I, хочу привести пример из того же времени – рубежа веков, эпохи войн и перестройки Русского государства, связанный и с государем, и со Смоленской землей.
В августе 1708 года шведские войска, разгромив польскую армию, подошли к западным границам Русского государства. Передовой отряд русской армии под командованием князя Михаила Михайловича Голицына под местечком Доброе встретил наступающие войска неприятеля. Из записок И. А. Желябужского: «1708 года августа в 30 день была за Смоленском баталия: послано от нас 4 батальона тысячи с три, а шведский генерал стоял с пятью тысячами, и бой начался в первом часу, а пришли наши, и с помощью Божьей, те неприятельские полки побиты и многих взяли в полон… И о том в Смоленске был благодарный молебен сентября во 2 день; из пушек была стрельба великая».
За эту победу князь М. М. Голицын от государя получил высшую награду – орден святого Андрея Первозванного. Об этом ордене речь уже шла выше и пойдет немного позже.
Проиграв сражение, шведы отступили на северо-восток и 9 сентября подошли к переправам у слияния рек Городня и Вихра вблизи села Мигновичи, от которого шла дорога на Смоленск. Русские войска занимали рубеж Кадино – Мигновичи, река Вихра восточнее деревни Раевки. Сражение началось с небольшой стычки, но постепенно переросло в крупную баталию. Во время боя под Карлом XII была убита лошадь, а сам он едва не попал в плен. Шведы потеряли более тысячи человек убитыми и прекратили атаку, так и не захватив переправ. Командовавший русскими войсками генерал-поручик Р. X. Боур доносил Петру: «И король стоял на той стороне переправы с полчаса, а я – на сей стороне. И король строил своих, а я – своих людей. И друг на друга войско смотрело, и стояли столь близко, что можно друг по другу палить из пистолета, а стрельбы не было».
Карл XII не решился на новую атаку и, убедившись, что дорога на Смоленск надежно защищена русскими войсками, повернул на юг. Его войска двинулись на Украину для соединения с гетманом Мазепой. Шведский король не стал дожидаться спешившего к нему на помощь 16-тысячного корпуса генерала А. Левенгаупта с запасами вооружения и продовольствия для всей королевской армии. Петр I воспользовался этой оплошностью, и 28 сентября русские войска у деревни Лесной атаковали шведский корпус. Сражение длилось с полудня до темноты и закончилось полным разгромом шведов, потерявших до 8 тысяч убитыми и весь обоз.
Сражение под Лесной Петр I назвал позже «матерью Полтавской битвы».
В 1717 году Петр I вызвал из Парижа художника Пьера Денни Мартена и дал ему задание: создать живописное полотно, посвященное сражению под Лесной. Французский художник, пробыв некоторое время в России, вернулся в Европу, где приступил к написанию картины. После завершения работы картина, изображавшая сражение под Лесной, была доставлена в Петербург. А дальше произошло нечто таинственное: картина пропала и не значилась ни в одном из музеев, ни в частных коллекциях.
Спустя какое-то время все решили, что картина безнадежно потеряна. Но неожиданно в 1919 году уполномоченный Музейного отдела Наркомпроса, приехав в город Сычевку, куда была свезена часть картин и других произведений искусства из усадьбы Дугино, обнаружил картину «Битва при Лесной». Усадьба Дугино многие годы принадлежала семейству графов Паниных. Как она попала в частную коллекцию графов Паниных, унаследованную князьями Мещерскими, – еще одна загадка. Однако известно, что граф Никита Панин по заданию Екатерины II занимался покупкой для ее дворцов отечественных и зарубежных произведений искусства. Возможно, картину он получил в дар от императрицы и привез в пожалованное ему имение Дугино.
Таким образом, картина совершила путь из Европы в Петербург, потом оказалась в смоленском селе, а оттуда была перевезена в Москву. Сегодня она хранится в Екатерининском дворце и вместе с другой картиной Пьера Денни Мартена «Полтавская баталия» украшает картинный зал.
В Русском государстве допетровского времени портреты царей и членов их семей писали крайне редко. Только при Алексее Михайловиче учреждается Живописная палата, мастера которой занимались росписями царских покоев. Но и позднее писать царские персоны по их собственным заказам или особ, приближенных к царскому дому, удостаивались только знаменитые художники. Они же могли делать копии оригинальных портретов, хотя это дозволялось делать и менее известным художникам. В любом случае, будь то оригинал или копия, портреты, подобные смоленскому «Петру», выполнялись по особым заказам. Владельцы таких портретов высоко ценили привилегию «видеть светлые царские очи» и ставили эти картины на первое место после икон. Эти портреты именовались «иконами», «подобиями», «парсунами», «персонами», «ликами», «лицами». Вот почему работы художников над портретами государей искусствоведы называют иконографией.
Прижизненная иконография Петра I достаточно разностороння и многообразна. Однако, репрезентативные по форме, портреты «перестройщика» патриархальной России лишены светской парадности и являют собой историю государства Российского. Искусствоведы и историки насчитывают около двухсот прижизненных и посмертных портретов Петра I. Портреты Г. Неллера, Я. Купецкого, Г. Таннауера, Л. Каравака, К. Моора, Ж. М. Наттье, И. Никитина, А. Матвеева отличает индивидуальное отношение к личности великого преобразователя, поэтому каждый из них стал основой определенного иконографического типа, образцом для повторений и вариантов.
Первые известные портреты Петра были исполнены иностранными художниками, но верный себе Петр непременно хотел, «чтобы и из нашево народа были добрые мастеры», поэтому наряду с Готфридом Таннауером и Луи Караваком придворным портретистом стал Иван Никитин. История иконографии Петра Великого без произведений Ивана Никитича Никитина была бы неполной, но его портреты Петра не составили собственно иконографического типа, т.е. не копировались и не гравировались. Но, тем не менее, И. Никитин первым из русских мастеров стал «персонных дел мастером» и получил право писать портреты царя и его семьи.
Смоленский портрет Петра – образец иконографического типа. Сравнивая его с известными портретами Петра, можно сделать вывод, что он варьировался, т.е. видоизменялся, преобразовывался по сравнению с оригиналами в процессе создания. К особенностям портрета относится то, что, написанный много позже периода приоритета европейских художников, его можно отнести к так называемому европейскому типу.
Один из первых в Европе портретов Петра был написан летом 1697 года в Кенигсберге. Чуть позже англичанином Г. Неллером и голландцем Я. Вениксом были написаны портреты, изображавшие молодого царя как полководца: в полных латах и на фоне морского и сухопутного сражений. Подобные формы портрета были распространены в Европе не одно столетие, но в русском искусстве того времени еще не существовали и воспринимались именно как портреты европейского типа. Как и в прижизненных портретах европейских мастеров, на нашем портрете Петр одет в латы (видна кираса – стальная защита груди спины; появилась в армии, в кирасирских полках уже после смерти Петра в 1731 году), на плечах – порфира, рядом с Петром не шапка, в которой он венчался на царство, а корона и скипетр – символ власти европейских монархов. В Русском государстве среди символов государственной власти одно из основных мест занимал венец. Древнейший венец, которым венчали на царство русских великих князей и царей – шапка Мономаха.
Ряд важнейших политических и экономических реформ Петра I, успешное завершение Семилетней войны со шведами, открывшее России выход к Балтийскому морю, вывели Русское государство в число великих европейских держав. 22 октября 1721 года Петр I провозгласил Россию империей. В Троицком соборе Санкт-Петербурга Сенат преподнес Петру I титул Отца Отечества, провозгласил его Петром Великим Императором Всероссийским «за славные и мужественные воинские и политические дела, через которые верные подданные из тьмы неведения на театр славы всего света… из небытия в бытие произведены».
Обряд венчания на царство был заменен более торжественной и пышной церемонией коронации после Петра I. Введение нового обряда потребовало изменения символов власти. Венец был заменен короной, бармы (драгоценное оплечье, украшенное изображениями религиозного характера) – порфирой, то есть мантией, которая шилась из золотой парчи, расшивалась двуглавыми орлами и подбивалась мехом горностая, который считался принадлежностью царствующих особ. Первая коронация состоялась 7 мая 1724, когда Петр I короновал свою супругу Екатерину I. Император сам выбрал церемониал, соединив в нем некоторые черты европейских обрядов с греческим коронационным ритуалом.
Первая российская корона из позолоченного серебра и драгоценных камней была создана для этой коронации. Образцом для нее послужила корона византийских императоров, составленная из двух полушарий, что символизировало единство восточной и западной частей Римской империи. Эта форма стала традиционной для всех последующих корон России. До наших дней от первой короны дошел лишь остов, что позволяет говорить о ее облике. Все драгоценные камни с этой короны были перенесены на корону императрицы Анны Иоанновны, выполненную в Петербурге в 1730 году.
Вышесказанное позволяет утверждать, что Петр I никогда не облачался в порфиру и не носил корону.
Первыми придворными живописцами Петра I и создателями наиболее распространенных впоследствии иконографических типов российского императора стали Готфрид Таннауер и Луи Каравак. Л. Каравак руководил живописной командой Канцелярии от строений, был наставником многих русских художников, в том числе И. Я. Вишнякова, А. П. Антропова, М. А. Захарова. Портреты Петра I иконографического типа, созданные Л. Караваком, были очень популярны, их неоднократно копировали, варьировали и гравировали в течение последующих столетий. На рис. 2 показан портрет, выполненный Л. Караваком в 1716 г.
Один из лучших прижизненных портретов Петра – портрет Жана Марка Наттье, французского портретиста, члена Королевской академии живописи и скульптуры, рис. 3.
Наиболее успешно копировал портреты Петра I (рис. 4) ученик Л. Каравака Алексей Петрович Антропов (1716 – 1795). А.П. Антропов также учился в Канцелярии от строений в Петербурге у своего родственника А. М. Матвеева, с 1739 г. работал там же в «живописной команде» у И. Я. Вишнякова. Писал портреты царствующих особ, в том числе Елизаветы Петровны и Екатерины II, рис. 5. Период его творчества совпадает с предполагаемым периодом написания смоленского Петра. Можно предположить, что автор нашего портрета был каким-то образом связан с А.П. Антроповым, возможно, был его учеником.
Ни на одном из прижизненных портретов Петра не изображена цепь ордена Андрея Первозванного, изображался только сам орден на голубой муаровой ленте. Поскольку в последующих рассуждениях орден имеет большое значение, вспомним о том, как он создавался, кого и за что награждали этим орденом. Будучи в Англии в 1698 году Петр пришел к осознанию необходимости учреждения российского ордена, но не в европейском понимании этого института, как союза рыцарей, а ордена, как особого знака царской милости. Первый эскиз задуманного им знака царь сделал там же, оставив уточнение деталей до возвращения в Россию. Но времени для обдумывания и проработки идеи больше не нашлось, поэтому в России появился орден без статута и без разработанной символики.
Патроном ордена был избран апостол Андрей, покровитель путешественников и мореплавателей, по преданию, проповедовавший христианство в славянских землях, где и был распят за свое подвижничество на косом кресте, позже кресты такой формы стали называть «Андреевскими». Первый образец ордена был выполнен по собственноручному рисунку Петра. Это был косой синий эмалевый крест под короной с фигурой распятого святого. Знак должен был крепиться к цепи из золотых звеньев.
Петр и в учреждении орденов остался верен себе, и здесь он – реформатор. Вместо того, чтобы, как принято, собрать определенное количество кавалеров и учредить орден, Петр I проводит в жизнь свое убеждение, что кавалеры должны заслужить награду, сначала проявить себя в деле, т.к. орден предполагалось присуждать лишь за «заслуги чрезвычайные». Первым кавалером ордена святого апостола Андрея Первозванного стал генерал-адмирал и фельдмаршал Федор Алексеевич Головин в 1699 году. Этот вельможа сопровождал Петра во время великого посольства 1697 года, где был вторым лицом после Франка Лефорта, за границей ведал русскими «студентами» и приглашением на службу в Россию умелых мастеров.
Первый орденский кавалер стал главой капитула. Следующие награжденные принимали знаки из его рук. Второй кавалер появился через год. Им стал украинский гетман Мазепа, награжденный за успехи над «крымцами» (в 1708 году орден у него «отобрали» за измену). В 1702 году награды удостоился граф Шереметьев за победу над шведами при Эфресфере. Только в 1703 году произошло событие, позволившее царю Петру I наградить бомбардира Петра Алексеева. В полном собрании законов Российской Империи опубликован Указ, где говорится: «Капитану бомбардирскому за взятие двух неприятельских кораблей дан воинский орден Святого Апостола Андрея … за тот над неприятелем одержанный авантаж. Тот орден положил на него, бомбардирского капитана, великий адмирал и канцлер граф Головин, яко первый того ордена кавалер. За ту же службу таковым же образом и генерал-губернатор Александр Данилович Меньшиков учинен кавалером реченного ордена».
Наиболее ранний статут этого ордена относится к 1720 году, но он неоднократно изменялся и окончательно сложился лишь к концу XVIII века, в 1797 году, когда Павел I проводил реформу российского орденского дела.
Петр задумал награду, как поощрение за особые подвиги и заслуги, подчеркивая при этом, что младенцы, какого бы знатного происхождения они ни были, награждаться этим орденом не могут. Но уже через короткое время после смерти Петра I наследники престола становились кавалерами высшей награды государства сразу при рождении, т.е. орден стал знаком приближенности к престолу и знатности своего владельца.
Итак, орден имел одну степень и состоял из собственно знака ордена, звезды и ленты, вместо которой в особо торжественных случаях использовалась цепь. Знак крепился у пояса к широкой ленте из голубого муара, которую надевали через правое плечо.
Орденский знак имел вид косого Андреевского креста голубого цвета с изображением фигуры распятого святого Андрея Первозванного. На концах креста помещались четыре начальные буквы латинских слов, означающих «святой Андрей покровитель России» (SAPR). Сам крест помещен на изображение герба Российского государства – двуглавого орла под императорской короной с навершением в виде прямого креста. Знак ордена дополняла звезда с девизом «За веру и верность», которую носили на груди слева.
Наиболее ранний орденский знак из коллекции Алмазного фонда относится к началу XVIII века. Возможно, именно этим знаком был награжден Петр I под именем бомбардира Петра Алексеева в 1703 году. Этот знак выполнен из золота и выглядит особенно массивным из-за высоких глухих кастов, в которые вправлены алмазы старой огранки, и рельефного изображения святого Андрея, покрытого эмалью.
Изображенные на нашей картине цепь и орден не могли принадлежать кавалеру ордена Петру Алексееву уже потому, что к его ордену цепь «приложить» не успели. На одном из прижизненных портретов Петра, хранящемся в Эрмитаже, орден Андрея Первозванного впервые изображен на груди в виде подвески на кожаном шнуре. Богато инкрустированные бриллиантами цепи появились не раньше середины XVIII века. Наконец, в своих лапах двуглавый орел держит символы царской власти – скипетр и державу. В гербе Русского государства скипетр и держава появились с легкой руки отца Петра I, Алексея Михайловича, но как элементы ордена Андрея Первозванного то появлялись, то исчезали, но не раньше времени правления Екатерины II.
С другой стороны, детальная проработка цепи и ордена указывают на то, что художник не просто срисовывал их с другого изображения, но находился с ними в физическом контакте, т.е. мог держать их в руках. Отсюда вытекает один вывод – художник выполнял портрет по заказу одного из кавалеров ордена Андрея Первозванного или цепь и орден ему были предоставлены одним из кавалеров ордена. Всего с 1699 года орденом Андрея Первозванного было награждено в пределах от 900 до 1100 выдающихся представителей российской элиты. Но наша задача по определению кавалера цепи и ордена или владельца портрета решается проще, если предположить, что в коллекцию Смоленского музея картина попала из дворянской усадьбы. Вероятность такого события очень высока, т.к. многие полотна попали в музей по такому пути. Если это так, то среди представителей смоленских дворянских родов нужно разыскать кавалеров ордена Андрея Первозванного.
Не буду вдаваться в детали поисков, но они меня вновь привели в усадьбу князей Паниных. Первым из Паниных, награжденных орденом Андрея Первозванного, был Никита Иванович Панин. Отработав 12 лет послом в Швеции, 29 июня 1760 года он был назначен воспитателем Павла Петровича, сына императора Павла III. Император пожаловал его чином действительного тайного советника и орденом Андрея Первозванного, но не очень ему доверял, так как тот сблизился с Екатериной, будущей императрицей (рис. 5).
В Смоленской губернии Панины имели старинную вотчину – Дугино (Троицкое), расположенное в 17 км от Сычевки. По завещанию генерал-поручика И.В. Панина (1673-1736) в 1729 году усадьба перешла к его сыну, фельдмаршалу графу Н.И. Панину (1718-1783), а после его смерти к брату, генерал-аншефу, вице-президенту коллегии иностранных дел, вице-канцлеру графу Петру Ивановичу Панину (1721-1789).
Думается, что именно П.И. Панин (рис. 6) по статусу мог позволить себе заказать портрет императора Петра Великого. Он также мог в качестве цепи и ордена предоставить свои личные регалии. Что позволяет сделать именно такое предположение? Если внимательно всмотреться в изображение цепи, то можно заметить, что в качестве скрепляющих элементов цепи используются две буквы П, соединенные вершинами в виде пряжки. Можно предположить, что в сделанную по заказу цепь П. Панин вложил свои собственные инициалы – ПП.
После П.И. Панина усадьба принадлежала его сыну дипломату, вице-канцлеру графу Н.П. Панину и его сыну А.Н. Панину. Дочь последнего вышла замуж за внука историка Н.М. Карамзина князя Н.П. Мещерского. После смерти Н.П. Мещерского в 1901 году и смерти А.М. Паниной-Мещерской усадьба перешла в наследство их сыну кандидату прав, земскому начальнику князю А.Н. Мещерскому – последнему владельцу до 1917 года.
В усадьбе хранился архив Н.М. Карамзина, были собраны большая библиотека, многочисленные произведения искусств. Часть этих ценностей бесследно исчезла, наиболее известные произведения нашли новых хозяев и осели в различных музеях: около 20-ти картин иностранных художников – в ГМИИИ им. А.С. Пушкина; скульптурные портреты Ф.И. Шубина, М.Р. Паниной, Н.И. Панина, А.В. Паниной, А.И. Куракиной (сестра Н.И. и П.И. Паниных) – в Государственной Третьяковской галерее; скульптура работы М.Н. Антокольского «Граф Панин» – в картинной галерее Смоленска. Менее ценные, с позиций уполномоченных музейных отделов Наркомпроса, произведения направлялись по разным адресам, но без надлежащего оформления.
В 1917 году трехсотлетняя история русской дворянской усадьбы закончилась трагически. Начало уничтожению усадеб положила февральская революция. Вот что писал сычевский крестьянин А.Т. Котов в 1925 году в «Крестьянской газете»: «В августе 1917 года были сожжены и разгромлены целый ряд имений: княгини Голицыной, князя Лобанова-Ростовского, Ермакова, Сипягина, Андреевского, Крымова, Безобразова и многих других. Кто не успел уехать, тех настигла карающая рука крестьян, – князь Лобанов был помещен в сычевскую тюрьму, а затем отправлен под конвоем в Смоленск, княгиня Голицына убита в своем имении, Безобразов уморен голодом в сычевской тюрьме...».
После Октября разграблению и разрушению подверглись почти все усадьбы. В ряде усадебных дворцов были устроены колонии для несовершеннолетних, детские дома. Наиболее богатые усадьбы были объявлены коммунами. В некоторых разместились воинские части. Конечно, умные люди предпринимали попытки приостановить этот грабеж. В 1918 году при областном отделе народного образования был создан художественно-археологический подотдел, который должен был заниматься учетом и охраной культурных ценностей. Но делать это было трудно, поскольку в бывших усадьбах появились новые хозяева, вернее, много хозяев, которые действовали по линии разных ведомств на свой лад, не считаясь с предписаниями из областного (губернского) центра.
К тому же с весны 1918 года из Москвы начали ездить комиссары, снабженные революционными мандатами, дававшими им право вывозить в столицу любые ценности. В адрес Российского музейного фонда были вывезены ценности из 125 усадеб России, в том числе из смоленских. Теперь не узнать, что было вывезено, поскольку документально такая «реквизиция» почти не оформлялась. Москва присвоила себе право отбирать у провинции все самое ценное, оставляя то, что не нужно. И это «ненужное» местные власти использовали как «ненужное». Вот несколько цифр: Из Городка забрали портрет А.В. Суворова, из Дугина – 286 книг, 3 картины, 15 предметов исторической ценности(?), из Хмелиты – десятки картин и многие книги, из Ваганова – два сундука бумаг. В Москве все вывезенное сортировали и распределяли между музеями, библиотеками и другими организациями, а остатки затем вновь отправляли в провинцию, куда попало.
После гражданской войны была проведена перерегистрация учтенных в 1918 году ценностей, и было установлено: почти все ценности бесследно исчезли, библиотеки и архивы сожжены, старинная мебель растащена и поломана, здания полуразрушены. В Смоленской губернии из самых богатых усадеб менее всего пострадало Алексино, и то лишь потому, что в нем был создан Музей усадебного быта, смотрителем которого был писатель М. М. Пришвин. Но и здесь в главном дворце рядом с музеем были размещены детская колония, клуб, детсад. Пришвин, после бесконечной борьбы и унижений, вынужден был покинуть музей, который вскоре прекратил свое существование.
Из Смоленска в уезды были посланы уполномоченные, чтобы спасти от дальнейшего разграбления оставшиеся ценности, вывезти их в губернский и уездные музеи. Знаменитый путешественник П. К. Козлов во время приезда в Смоленск в 1920 году перевез из Слободы в губернский центр книги, вещи, рукописи своего учителя Н. М. Пржевальского. Спасенные им ценности и позволили открыть музей великого путешественника.
Многое из того, что не успели растащить и разграбить, сгорело в огне. Пожары «гуляли» по бывшим дворянским усадьбам. В 1918-1921 годах в пожарах погибло более сорока усадеб, в том числе: главный дворец в Дугине, дворец в усадьбе Покровское, горели Козино, Скугарево, Овиновщина, Засижье, Городок, Вонлярово, Самуйлово и другие центры отечественной культуры, хранилища уникальных ценностей.
А что же бывшие владельцы усадеб? Какова их судьба? Дворян, не успевших или не захотевших покинуть Россию, надеявшихся, что черные дни минут и восторжествует христианское милосердие, постигла горькая участь. В 1918 году Запоблисполком принял решение о помещении дворян в специальные лагеря для социально чуждых элементов. Один из таких лагерей размещался в Смоленске на территории Авраамиевского монастыря. Не все, кого пы­тались вывезти в лагеря, смогли перенести такое унижение. Восьмидесятилетний князь Н. Н. Друцкой-Соколинский, дворяне Н. В. Глинка, С. В. Краевский, военный историк генерал А. П. Скугаревский покончили с собой, предпочтя смерть неволе. В Сычевке была устроена «Еремеевская ночь»: более двадцати человек – дворяне и купцы, в их числе двоюродный брат выдающегося историка академика Н. И. Кареева, бывший городской голова М. В. Герасимов, были убиты.
Все, что касается смоленских дворянских усадеб, к первому российскому императору отношения не имеет, но имеет к его иконографическому изображению. Наверно, долго еще Петр I со своей иконы безмолвно будет взирать на все происходящее, храня в памяти то, что для нас остается загадкой. Но, надеюсь, он позволил нам связать в одну историческую цепь события прошлого и настоящего, что в свою очередь позволяет задать вопрос, а кто мы на самом деле: реформаторы, созидатели или разрушители?