Главная | Архив |

  Смоленск литературный  
   

 

 

Апелляция

 с верой и надеждой в справедливость

 

 

В день зимнего солнцеворота Ма, возвратившись домой после тяжких трудов, неожиданно почувствовал смертельную усталость и разочарование всей прожитой до этого вечера жизнью. Причины угнетенного настроения, и что за муть нашла в канун новогодних праздников, его не интересовали. Одолевающей хандре он предпочёл уединение и крепкий сон. Он отказался от ужина, хотя стаканчик виски и слабо прожаренный стейк с сочным луком ему не помешали бы для поднятия настроения. Он отложил на утро запись в гроссбух доходов прошедшего дня, что делал каждый вечер с особой педантичностью, словно купец, чтоб ни один грош не остался без надзора. К купечеству Ма не имел никакого отношения, но от денежных и других ценных и малоценных подношений не отказывался. Прибыток от своей высокой должности он записывал в специальный еженедельник, без всяких примечаний. В общем, все обычные вечерние заботы по дому он отложил до следующего дня, не имея сил исполнить их сейчас. Даже гулять с любимой собакой он просил жену, отказав себе и в таком малом удовольствии. Домашних он предупредил, чтоб зря его не беспокоили, пусть справляются без него.
- На сегодня я умер для всех, - пошутил некстати Ма и удалился в свою спальню.
– Высплюсь, не последний день живу, всех дел не переделаешь - с такими мыслями он лег в постель. А на душе продолжали скрести кошки.
Ма уснул, как только лёг в постель, и всё мирское отошло от него в один миг и исчезло навсегда.
Через неопределенное время, проснувшись, как ему показалось, от тяжелого сна и повертев головой в разные стороны, он не узнал своей спальни. Со стены исчезла картина «Маки цветут», недавно подаренная местным художником. Стены были абсолютно голыми, будто с них аккуратно содрали текстильные обои с белыми грибами в корзинах. Пропали стол, компьютер, придававший спальне кабинетный вид, и все остальные вещи, к которым Ма привык настолько, что не всегда их замечал. Но как только вещи исчезли, их отсутствие тут же обнаружилось. Исчезло все, до последней мелочи. Вместо большого окна спальни, изготовленного в стиле модерн, и бархатных штор было простое маленькое оконце, затянутое с внешней стороны холодным и мерзким туманом.
- Куда делись шторы и остальная мебель? Нас ограбили, - возникла простая мысль при виде такого разорения, - унесли мебель, содрали со стен обои, не оставили ни брюк, ни рубашки, лежавших на стуле, ни самого стула.
Сопротивляясь подкатившей панике, он мог поклясться, что видит это помещение впервые. Оставалась надежда на дверь и, может быть, на какие-нибудь мелкие вещи, оброненные похитителями на пол во время кражи.
- Если и дверь окажется не моя, тогда надо звать охрану и принимать меры.
Дверь оказалась тоже не такой, как в спальне. Она была серого металлического цвета из неизвестного материала с большим глазком в духе всевидящего ока. Пол был сер, но чист и ничем не напоминал художественного паркета в спальне.
- Что и пол сняли? Это уж слишком!
Всматриваясь в странную пустоту, Ма сделал заключение, что это не его спальня и ограбления, видимо, не было. Он стал чуть спокойнее, но волнение оставалось еще заметным.
- Где я нахожусь, и как здесь оказался? Всё понял – я попался! Это не спальня, а камера. Только не могу вспомнить, чтобы меня задерживали и предъявляли обвинение. Или я так сильно перепугался, что потерял память при аресте? Нет, задержания точно не было. Мало ли какие сплетни идут обо мне. Одно дело, слушать сплетни, другое дело - задержать или ещё хуже - арестовать невиновного. Или меня похитили? - от этой мысли бодрости не прибавилось, а тревога усилилась.
Разглядев помещение внимательнее, Ма нашел, что для одиночной камеры оно слишком большое, и в нем отсутствовали обычные для камеры вещи. В большой двери не было маленькой дверцы для передачи пищи, не было стола, кроватей и даже параши, для оправления нужды, как большой, так и малой.
- Это не камера. И похищенного в таком помещении никто бы не держал. Я не скован, не связан, и у меня ничего не болит, что могло бы свидетельствовать о насилии надо мной. Скорее, это чья-то приемная, большая и не обустроенная. Но как я здесь оказался?
Ма стал вспоминать подробности последнего вечера:
- Я лёг в кровать – однако - я лежу и сейчас, но подо мной нет кровати. Что за чертовщина?
- В преисподней прошу не чертыхаться, - раздался голос. Услышав голос первый раз, Ма тут же окрестил его загробным.
- Я что - в преисподней? Хорошо, что не в камере, - но он тут же спохватился по поводу своей шутки. - Из камеры можно выйти, а как выходить из преисподней?..
Ма настроился подробно расспросить о своём месте пребывания, но загробный Голос опередил его.
- Не отчаивайся, где ты надеешься быть, коль умер? Веди себя в соответствии с уставом - не шуми. Другие собрались тоже не на вечеринку. Не беспокой никого.
Ма в недоумении оглянулся по сторонам, но никого вокруг не увидел: ни покойников, ни живых, ни того, кто с ним говорил, лишь запах алойного дерева чувствовался в помещении.
- У меня плохое настроение, чтобы шутить. Скажите, наконец, что со мною произошло, где я нахожусь, и хватит меня разыгрывать.
- Тебе же сказали - в преисподней.
- Я что – умер?
- Умер, и погребение твоё совершено.
- Не может этого быть. Это ошибка, - как можно тверже сказал Ма, понимая, что его кто-то слышит и даже не отказывается с ним говорить.
- Здесь не ошибаются, - ответил Голос.
Примириться с положением покойника и прибывать там, куда он не собирался, по крайней мере, в ближайшие годы, Ма счел для себя недостойным. И слышать это, даже в шутку, не хотел. Он вообще не думал о смерти и что когда-то ему, как и всем живущим на земле, придётся покинуть этот мир. На его прежней работе думать, что происходит в загробном мире и происходит ли там вообще что-нибудь, было запрещено в связи с атеистической клятвой, которой клялись все, поступая на секретную службу.
- Но я ещё недавно был жив и здоров, у меня не было никаких серьёзных заболеваний, приближающих меня к смерти, - заговорил Ма, ещё больше убеждая себя в том, что произошла нелепость, которую надо исправить и как можно быстрее.
- Что было там, был ты болен или здоров, в преисподней не отмечается. Клиническое заключение осталось наверху, здесь оно не пригодится. Один непреложный факт - ты у нас, и причина этого – твоя кончина. Всё остальное уже не важно. О тебе здесь позаботятся.
- Погодите. Не надо мне ваших забот. Это же явное недоразумение. Вы понимаете, что я не собирался и не хотел умирать. Думать об этом не думал. Меня что сразила - молния или я утонул?
- На всё воля Божья, - изрёк заупокойный Голос. – Ты, грешник, утонувший в скряжничестве, мелком обмане, в злодействах, ради собственного успеха. Но смерть не наказание для тебя, запомни это.
- Грешник, грешник. Не больше, чем все. Выпустите меня отсюда. Кто может меня освободить? Кто здесь командует и к кому мне обратиться? – не унимался Ма.
- На всё воля Божья, - безучастно повторил Голос.
- Заладил – воля Божья, воля – Божья. Ты знаешь, кто я? Я представляю целую губернию. Мне надо посадить еловый лес, встретить китайских крестьян и вместе с ними поработать над пашней, и других задумок воз. А вы безответственно держите меня ни за что, ни про что в серой преисподней и не хотите отпускать. Кто дал вам право так поступать с заслуженным…?
Но Голос прервал его, не дав закончить фразы:
- Ты здесь никого, кроме своей души, не представляешь. Губерния обойдётся без тебя. Ты навсегда и от всего отлучен, даже от собственного тела. Но если бы и случилось такое и тебя вернули в губернию, которую ты называешь своей, то ты зря надеешься, что твоему возвращению там обрадуются. Ты будешь здесь находиться до Страшного суда, как и все, а там будет видно.
- Но я никого вокруг не вижу, и мне нет дела до всех. Пусть сами решают свои проблемы, если они у них есть. Я требую своего возвращения - туда, откуда меня взяли – в постель, в мою спальню, а также сохранения должности.
- Когда определят твоё место, тогда увидишь всех, кто будет рядом с тобой.
- Какое место? У меня всегда были хорошие места, можно сказать, отличные. Не нужно мне вашего места, верните меня на моё. Я полжизни просидел в президиумах, сам сажал и имею за это награды и поощрения. Я не верующий. За что судить меня Божьим судом?
- Ты был замечен в молитве, в церкви, в святую Пасху, - сказал Голос. - Крестное знамение – это Существо Бога, триединого в лицах. За кого молился? Вот за это и ответишь!
- Нужна мне твоя церковь. Мода пошла такая, вот и молился, - вспылил Ма.
Когда Ма попадал в затруднительные ситуации, у него всегда хватало решимости преодолеть сложный момент, чего бы это ни стоило. В трудных ситуациях он не считался ни с чем, лишь бы спасти свою шкуру. Сейчас он тоже надеялся найти выход из неприятного положения, хотя не знал, что спасать. Шкуры, то есть его тела, с ним в преисподней не было, а о душе и духовности он никогда особой заботы не проявлял.
Самыми простыми способами спасения он считал призвать на помощь друзей-покровителей или оплатить эту услугу кому-нибудь в преисподней. Но как оплатить услугу, находясь в положение, где нет не только денег, но и карманов нет, где деньги держать.
- Если это, действительно, преисподняя, - соображал Ма, - то никто сюда добровольно не пойдет, а заманить обманным путем нужного покровителя - результата не получишь, только сделаешь хуже. Что здесь покровителям можно предложить? Ни охоты, ни рыбалки, ни сауны, ни девушек. Здесь даже намёка нет на какие-либо соблазны. Надо искать способ отправить апелляцию на тот свет и сообщить, в каком неестественном положении я нахожусь. Может, кто проявит искреннее сочувствие и поможет выбраться отсюда.
По его представлениям, место, где он сейчас находился, по-простому называли «тем светом», а сейчас «тот свет» стал для него «этим светом». Он попробовал разобраться, как теперь называть «тот» и «этот» свет. Ма убедил себя временно признать «тот свет» «этим светом» и «этот свет» - «тем светом» - поменять их местами, пока его не вернут обратно.
- Надо срочно писать Рапорт и настаивать на признании ошибки с моим помещением на «этот» свет и с просьбой вернуть меня на «тот свет». Кому писать? Директору службы. Но служба закончилась шесть лет назад, и авторитет в службе теперь не так велик, да и раньше его было не ахти, - признался себе Ма. - Писать полномочному представителю? Оно тоже ничего не даст. Войсковой операцией меня отсюда не вытащить, нужна хитрость. Вот если бы я был на том свете, то мог бы сделать справку, что нахожусь в коме. Выиграл бы время. Кто-то бы все равно помог. Рапорт надо подать или Верховному главнокомандующему, или самому Господу Богу, - после мучительных размышлений сделал вывод Ма.
Вспомнив о Господе Боге, его душа побледнела до невидимости и затрепетала, словно под сильным порывом ветра.
- Писать рапорт Господу Богу - значит признать его. Согласиться с тем, что он Главный и на земле, и на небесах. Но я никогда не верил в его существование и запрещал в это верить другим. Притеснял духовенство, церковнослужителей и верующих. Скажу, что служил людям.
Как только он подумал, что нашел хорошее оправдание, у него начался сильный жар, стало крутить и ломать. Душа Ма сильно искривилась, словно её согнули, как кочергу.
- Здесь не соврешь. Видимо, меня помянули те, кого я незаслуженно карал, и те, кому я причинил немало беспричинных страданий на земле. Лучше об этом не вспоминать. А как быть теперь? Раскаяться? Раскаюсь, не в первый раз, лишь бы вернули обратно.
Господом Богом он никогда не клялся и в вере не каялся, потому что никогда не верил в Господа. Других жизненных принципов он не имел и поэтому, можно сказать, что их не менял тоже. Нельзя поменять на что-то того, что ты не имеешь. В силу этого он легко преодолевал карьерные ступени. Несправедливость, проявленную к людям, он оправдывал неизбежностью и пользой для народа. Народные беды списывал на интервентов и тиранов, всенародно поддерживаемых по воле таких, как он.
Размышляя над тем, кому писать Рапорт, но не остановившись ни на одном конкретном адресате, он решил составить Рапорт и отправить его по всем адресам, какие только придут в голову на тот момент. Нельзя терять надежды. Кто-нибудь да откликнется на прошение. В такой безнадежной ситуации он готов был написать и Творцу всего сущего, но не знал адреса и находился как никогда далеко от него. Подразумевал, конечно, что это где-то на небесах, но как к Творцу обратиться, не знал. Не знал ни молитвы, ни за кого молиться.
Сколь долго он мучился, составляя Рапорт, установить никто не мог. На «том свете», где он сейчас находился, время отсутствовало. Зато к Ма пришло понимание, что он, действительно, свободен, что у него нет никаких забот, кроме одной, вернее, двух – составить Рапорт и отправить его из преисподней на землю. После мытарств по составлению Рапорта, подбору впечатляющих слов и обращающих на себя внимание фраз и предложений Рапорт выглядел так:
« Рапорт.
Я, Ма ж. с. р., член верхнего совета, младший генерал запаса губернского сторожевого поста, обращаюсь к Вам и прошу Вас рассмотреть мой Рапорт и принять самые неотложные меры к скорейшему исправлению нелепой ошибки, допущенной по отношению ко мне. По прихоти неизвестных - лютых наших врагов - без моего на то согласия, 25 декабря 2008 года я был помещен в преисподнюю и в настоящее время нахожусь здесь. Я имею правительственную награду – «Медаль за служебное рвение» и множество поощрений, занесенных в личное дело. Состою членом партии (дважды) и готов выполнить любые задания. В случае исправления грубейшей ошибки обязуюсь оправдать доверие, оказанное мне в виде освобождения из преисподней.
Прошу принять решение, пока не поздно, так как у тех, кто забрал меня, намерения самые серьезные. Несправедливость моего исчезновения с того света доказывать не надо, она очевидна и заключается в том, что в области, которой я управлял, средний прожиточный возраст мужчин составляет 57 лет, а мне недавно исполнилось 55. Прошу также оставить за мной непрожитые два года, а если потребуется верная служба, то и больше. Подпись».
Поставить дату он не решился, не зная точно дня и часа. Достаточно, что дата помещения его в преисподнюю указана в Рапорте. Там наверху, где время не потеряно, знают, как его правильно вычислить. Там определят, сколько времени он мыкается в преисподней.
Нельзя сказать, что его удовлетворяли содержание и форма составленного им сочинения. Скорее, он был не доволен и тем, и другим, но посчитал: «Сгодится и так». Его душа, расстроенная непредвиденным горем, которое с ним произошло, но его уже не касалось, была не в состоянии придумать что-либо лучшее. Оставалось только терпеть это невыносимое, как он считал, состояние несправедливости, проявленное почему-то к нему. Пока его душа не предстала перед Страшным судом, он думал о скорби, которую сейчас испытывают на том свете близкие ему люди. Но он не оставлял надежды на скорое возвращение к ним. Он не верил, что не заслужил оправдания и что его не вызволят из преисподней после совершившейся нелепости.
Написав Рапорт к лицам, принимающим судьбоносные решения на земле, нужно было решить, как его отправить. Не перехватят ли письма по дороге к адресатам? Как долго будут идти письма, и попадут ли они к тем, кому он писал, или застрянут в канцеляриях, где, прочитав такое, могут и не поверить в правдивость изложенного. Примут, чего доброго, за рождественскую шутку и оставят без внимания. Покажут рапорт работникам канцелярий, те посмеются, если это покажется смешным, и выбросят петиции в корзины для мусора. Вот тогда, действительно, случится беда. Придётся идти по кругам ада, не зная, в каком круге оставят.
- Эй, к кому можно обратиться, может, к тому, с кем я уже говорил? – пролепетала одинокая душа Ма.
- Что нужно? - спросил тот же Голос.
- Рапорты хочу отправить по указанным адресам.
- Уже отправлены.
- Куда отправлены? Я ещё не просил никого об этом.
- Сейчас верну.
- Нет, нет, возвращать не надо, пусть идут. Но кем они отправлены?
- У нас своя голубиная почта. Но если адресаты вспугнут прилетевших к ним птиц, они ничего не узнают о твоём теперешнем положении. Примут тебя за нормального покойника, какой ты и есть, и все твои излишние страдания на этом и закончатся. Только те, кому ты писал, удивятся скоропостижности, с которой покинул ты земную юдоль.
- Так как же быть?
- Жди. Отсюда еще никто не возвращался, наоборот, все с самого рождения спешат сюда. Каждый прожитый день приближает человека к этому месту. А ты уже здесь. Куда бы ты ни обращался, твоя земная жизнь будет рассмотрена здесь на Страшном суде, где ничего не скроешь.
- Не пугай меня Страшным судом. Зачем тогда Христос искупил грехи всех людей, принеся себя в жертву?
- Темен и неразвит ум твой, генерал.
- Зачем меня допрашивать, если на суде всё обо мне известно?- продолжал Ма, несмотря на обидные слова, услышанные в свой адрес.
- Спрашивать тебя не будут. В присутствии тебя, на самых точных весах, взвесят добро и зло, которые были сотворены тобой под небесами. Что перетянет?
- А кто знает, что есть добро, а что зло? Пусть меня судит наш уездный суд. Там меня оправдают даже в том, что ты считаешь «смертным грехом». Там у меня такая власть, что сколько раз умру, столько раз оправдают. А захочу, то приговорят к жизни пожизненно.
- Здесь знают, что есть добро, что зло. На земле тоже знают. Не так трудно отличить доброе от злого, если захотят. Корысть и тщеславие берут верх над добром. Но ты не расстраивайся. Хочешь избавиться от грехов, пройди очищение, душа станет светлой, а там и до рая недалеко.
- И всё-таки ты отправь мои прошения по адресам, - смиренно попросил Ма.
- Вот твой первый грех. Ты никому не веришь. Я же сказал, что они отправлены.
- А ответ?
- А ответ получишь лично, как только встретишься с адресатами.
- Где я с ними встречусь?
- Здесь.
- Когда?
- Как только их призовёт Господь. Здесь времени нет, поэтому всё происходит быстро. Время наверху течет, как чёлн по реке, не забыл?
- Что меня тоже сюда призвал Господь?
- Но не твой же старший начальник?! Загробный мир ему не подвластен.
- Голос, кем ты здесь служишь и есть ли у тебя имя, чтоб в случае чего обратиться? - чуть осмелев, спросил Ма.
- Имени нет, а должность - что-то вроде швейцара. Да я и наверху был швейцаром в элитном клубе. Подашь олигарху пальто и шапку, он тебе в ответ - чаевые, как за новые вещи, предлагает. Беру, кланяюсь, как положено, с уважением, в пояс. Это не грех. Давали от сердца. А если не от сердца, а от тщеславия, то это их грех.
- Я тоже брал, - сказал откровенно Ма, - брал, но боялся. В моей вотчине олигархов не было, давали мало, мелочь, а начнёшь требовать больше, начинают ненавидеть. Добровольно никто не поддерживал, у всех приходилось вымогать, но не за себя радел, за губернию старался, как за барышней ухаживал, чтоб губерния нравилась начальству.
- Вот ты уже привыкаешь. Я призову ангела, общайся с ним. Ангелы знают больше, и утешить умеют лучше, - сказал Голос и смолк.
- Что-то я разоткровенничался, - подумала самая черная часть души Ма, – не к добру.
Прибывший ангел устроился рядом с Ма и блаженно спросил: - любезный, как настроение, чем так расстроен?
Ма посмотрел на ангела без удивления, как на старого знакомого Обуваева. Настолько велико было его отчаяние.
- Меня не предупредили о приходе смерти, значит, в ней не было необходимости. Я даже не оставил завещания, - недружелюбно и с детской обидой высказался Ма, обращая свою речь к ангелу.
- Почему ты считаешь свою смерть преждевременной? – спросил его ангел и, не ожидая ответа, продолжил. - Ты знаешь, сколько людей покидают землю, не достигнув естественного возраста для смерти. Ведь гибнут и младенцы, и молодые воины. Если Господь привёл тебя в преисподнюю, значит, то, что тебе причиталось на земле, ты уже получил. И если твоё время жизни на земле сокращено, то это не без пользы. Тело твоё там погребено, куда же ты хочешь вернуться? Твоя душа, которая творила зло по умыслу, должна ожидать своего судного дня здесь.
- Но я не помню траурного ритуала. У меня этого не осталось в памяти. Меня хоронили с воинскими почестями, или мои заслуги остались незамеченными? – допытывался Ма.
- Ты относишься к своей смерти, как к учебной тревоге. Так не бывает.
- А я воскресну? - спросил Ма, чтоб услышать в ответе хоть какую-то надежду на возвращение.
- Злые не воскреснут, - ответил ангел. - Не знаю, какой приговор вынесут на Страшном суде тебе. Твоя душа должна чувствовать, что ей предстоит. Душа от незнания и терзается в досаде. Бог милостив. Может, твои грехи и не велики. Станут за тебя на земле молиться, и Бог избавит тебя от многих мучений.
- Да кто там за меня станет молиться? Родственники добрым словом не помянут. Свечки в церкви на Радуницу не поставят, копейки пожалеют.
Загробный ангел, выполняющий должность привратника для всех переступивших границу с поднебесного мира в подземный, отнесся к своему новому подопечному по земному благосклонно. Ангел знал, что надежда на возвращение в свою губернию являлась сейчас для Ма единственным утешением. За свою бессмертную жизнь ангел видел немало бунтующих душ. Находясь в преисподней, души «бывших небожителей» просят о чём угодно, но вернуть их обратно из подземного мира в прежнее тело, в собственную кровать и собственную спальню, никто, кроме Творца не мог.
- Твоя душа мучается без тела потому, что тело всегда владело твоей душой. Души ты не признавал ни в себе, ни в других, - сказал ангел. - Правда, есть один скверный путь удовлетворить твои настойчивые и неразумные требования вернуться на землю, но потом пеняй на себя, если когда-нибудь об этом пожалеешь. Тебе для перерождения надо выполнить два условия – принять буддизм и подобрать материальную оболочку – тело, соответствующее твоей душе, тогда возможно перерождение. Буддисты верят в это, а без веры ничего не получится.
- Я готов. Говори, что нужно делать, чтобы стать буддистом?
- Не торопись! Ещё нужно подобрать тело живого существа, чтобы оно полностью соответствовало свойствам твоей души. Поменять веру человеку без души ничего не стоит. Пройдешь ритуал и станешь верующим. С телом есть трудности.
- Говори, что мне делать, я согласен на всё.
- В настоящее время есть три свободных тела - младенца, старика-отшельника и вепря. Что ты предпочтешь?
- А где моё тело?
- Твое тело уже не пригодно, о нём лучше забыть.
Ма задумался. Выбор не так уж и велик. Сам собой он уже не станет. Есть над чем задуматься.
- Если я выберу тело младенца, какую жизнь я проживу? – спросил он ангела.
- Ты станешь подкидышем, и кто тебя подберет, неизвестно.
- Я смогу повторить свою судьбу?
- Сможешь, но тебя найдут в джунглях, а жить ты будешь в буддийской стране, какое бы тело ни выбрал. Рассчитывай на свои душевные силы.
- Какие душевные силы у меня были? - задумался Ма, - да никаких, кроме скряжничества и злости. Прекрасный вепрь из меня получится!
Тело старика-отшельника устраивало Ма даже меньше, чем тело вепря. Сидеть под деревом, в глуши, питаться древесной корой и травами, терпеть и жажду, и жару, и холод, а ради чего?
- Просижу я несколько лет один, и всё окончится тем же, чем и сейчас. Только я буду буддистом. В чём польза? И вепрем быть не хочу. Есть желуди, рыть пятачком землю, добывая сладкие коренья и прятаться в зарослях камыша от охотников. Это не жизнь – это наказание, - переживала душа Ма, прикидывая своё возвращение на землю.
Ма решил отказаться от предложения ангела, а сделать своё заявление:
- Нет, - ответил Ма ангелу, - твое предложение мне не подходит. Давай сторгуемся по-другому. Ты возвращаешь меня на землю в прежней должности и прежнем чине, а я для вас буду составлять досье – бесплатно - на всех людей, с кем когда-либо встречусь. Представляешь, как будет легко вершить ваш страшный суд, имея такую информацию.
- Ты хочешь быть судьёй? - спросил ангел, не понимая, о чём толкует Ма.
- Нет, не судьёй. Оперативником. Это оперативная работа - собирать компромат.
Ангел смутился, хотя не так-то легко смутить ангела. Ма заметил это и пытался дать пояснение:
- Ну, вернее, я буду служить вам на земле в качестве разведчика.
От непонимания на бледном личике ангела появился румянец, и он решил чуть схитрить, чтобы проверить, правильно ли он понял услышанное предложение:
- Ты будешь записывать в своё досье добрые дела людей?
- Зачем? – машинально спросил Ма, выразив ещё большее удивление, - я профессионал, у нас это не принято. У нас добрые дела не отмечают, мы собираем компромат.
- Не употребляешь ли ты свои слова «разведчик» и «оперативник» в значении «ненавистник добра»? - спросил ангел.
- Нет, это благородные профессии, - поспешил заверить ангела Ма, изрядно испугавшись, что сделка сорвётся.
- Я не обучен искусству торга, - ответил ангел и прекратил разговор.
Ангелу не понравилось предложение Ма. Он дипломатично отверг его, не выразив негодования.
Неудача не огорчила души Ма. Огорчений она не знала.
- Буду ждать Страшного суда, а подвернется случай, вернусь на прежнее место и в прежнюю должность, - думал Ма, не теряя надежды на возвращение.








 

 

 

 

 

 

 

 


 

 

 

№3 (103)На главную

 

 

 

 

 

 

 

 

 


 

 

© Журнал Смоленск / 2006-2018 / Главный редактор: Коренев Владимир Евгеньевич