К 100-летию М.И. Твардовской, которое отмечалось 28 января этого года, известный починковский журналист и краевед Василий Савченков сделал достойный подарок – выпустил книгу «Второе крыло». Правда, точнее будет назвать этот подарок общим, ибо значительную часть книги составили письма Марии Илларионовны П.С. Стародворцеву, в те годы редактору починковской районной газеты «Сельская новь». Не будет преувеличением назвать Павла Сергеевича своего рода первопроходцем «твардовсковедения» на Смоленщине: он собрал и опубликовал в «Сельской нови» поистине бесценные материалы и свидетельства о загорьевском и, в целом, смоленском периоде жизни поэта, его связях с малой родиной. В прошлом году этот замечательный человек и добросовестнейший исследователь ушел из жизни. Письма М.И. Твардовской и воспоминания Павла Сергеевича о жене поэта передала В.Д. Савченкову дочь журналиста Наталья Стародворцева, а их публикация стала со стороны Василия Дмитриевича и данью памяти наставнику и другу.
Здесь можно было бы отдельно поговорить о немалой работе, проделанной В.Д. Савченковым при подготовке книги (автор скромно именует её брошюрой), поскольку сведения о М.И.Твардовской скудны и обрывочны. У неё не было орденов, она не являлась членом творческих союзов, но её «богатая одаренность», которой «могли бы позавидовать признанные мастера слова», «её подвижническая одинокая жизнь собирателя и хранителя огромного архива, публикатора и комментатора его (А.Т. – ред.) сочинений» после смерти Александра Трифоновича позволили В.Я. Лакшину назвать Марию Илларионовну «вторым крылом» совести поэта.
Лакшин не говорит отдельно об огромном эпистолярном наследии, но в письмах Марии Илларионовны множество интересных мыслей и свидетельств, мимо которых мы не имеем права проходить, оценивая жизнь и творчество Александра Твардовского. На двух письмах к П.С. Стародворцеву, опубликованных во «Втором крыле», мне и хотелось бы здесь остановиться.
Мне кажется, каждому, кто хоть как-то причастен к труду, связанному с подготовкой рукописей к изданию, необходимо усвоить своего рода урок, содержащийся в письме от 12 сентября 1979 года (речь идет о воспоминаниях В.Т. Сиводедова, комсомольского активиста в Белохолмской школе, где учился А.Т.):
«Конечно, урезать записки – это Ваше право. Но «изменить оттенки», чтобы статья не расходилась по своему духу с той позицией, которую довольно прочно занимает наша газета в отношении А.Т. и его близких» - это уже другое дело.
Каждый мемуарист, если он способен передать то, чему был свидетелем, - является обладателем объективной истины, - частично, по крайней мере. Из этих частных истин и должен сложиться объективный портрет того, кому посвящены мемуары. Они – эти свидетельства современников – устанавливают доминирующие и главенствующие черты образа, отнюдь не лишая его других привходящих свойств, которые даже могут быть выражением не столько характера, сколько настроения, обстоятельств, затруднения и прочего, чем осложнена порою жизнь. В этом жизнь образа.
Очевидно, как я поняла, Вы хотите подчистить те описания Сиводедова, которые касаются посещения «латифундии» Твардовских и особо – портрета Трифона Гордеевича. Словом, привести записки Сиводедова в соответствие с записками И.Т. Твардовского – весьма и весьма идиллическими, окрашенными в приятные тона воспоминаний о детстве (у всех у нас оно лучше старости) и лишенных тех сложностей этой семьи, от которых, собственно, А.Т. и сбежал.
Мой Вам совет, если он что-то значит вместо авторского (с автором связи пока не имею – он переехал в Кемерово) – не меняйте впечатления от визита к Твардовским, которое, на мой взгляд, правдиво выражено в записках В. Сиводедова».
Здесь важен не только принципиальный подход к редакторской правке, но и некоторые недвусмысленные оценки (например, «записок» И.Т. Твардовского, характер которых не слишком изменился в «Родине и чужбине»). Весьма существенно и мнение о правдивости впечатления В. Сиводедова (особо упоминается «портрет Трифона Гордеевича»). Упомянутые «записки» публиковались не только в районной газете – они вошли в книгу «Воспоминания об А.Твардовском» (Москва, Советский писатель, 1982 – составитель М.И. Твардовская), и кое-что из них здесь процитировать необходимо для прояснения ситуации. Во-первых, Василий Сиводедов считает (думаю, не без оснований), что биографы А.Т. совершенно напрасно обошли вниманием 1923/24 учебный год, проведенный Сашей Твардовским в Белохолмской школе: «Для меня представляется бесспорным, что именно в Белом Холме совершился тот переход, благодаря которому Саша Твардовский окончательно освободился от хуторской ограниченности под влиянием настроений, усвоенных в коллективе школы, сделал, может быть, самый решающий шаг в своей жизни – вступил в комсомол!». Кстати, есть и другие свидетельства, подтверждающие, что «переход» пришелся на это время и был далеко не безболезненным, особенно в части отношений с отцом. Возможно, этим отчасти объясняется и то впечатление, которое произвел Трифон Гордеевич на Василия Сиводедова во время его единственного посещения «латифундии» Твардовских (нежелательная компания - комсомольский вожак). Впечатлений, собственно, не так много накопилось за сутки гостевания осенью 1923 года. Во-первых, память Василия, который был пятью годами старше А.Т., сохранила отличавшуюся от традиционных крестьянских построек (без «круглого двора») хату, которая «одиноко торчала на бугре, и даже не было традиционного крестьянского украшения – крытого крыльца». Кроме того, в его сознании «запечатлелись образы» матери и отца Александра. Вот Мария Митрофановна: «Мне казалось, что за этой опрощенной средой внешностью скрывается тонкая духовная организация. В её глазах как бы навсегда застыл испуг, немой вопрос. Ей было около сорока лет, но она была красива и стройна».
А вот тот самый «портрет»: «Что же касается Трифона Гордеевича… Колючие, настороженные глаза. Не согретое лучами душевной доброты лицо. Высокомерие, ставшее его второй натурой».
Еще более резкие воспоминания, полные непримиримости к Трифону Гордеевичу как к классовому врагу, оставил младший брат Василия и одноклассник Твардовского Георгий (его письма Константину Симонову заслуживают особого разговора). Зная эти оценки, старший брат поэта Константин дает «жестокий отлуп» братьям Сиводедовым в своих воспоминаниях, которые, кстати, публиковались в нашем журнале в прошлом году. Второе письмо Марии Илларионовны, которое хочется здесь процитировать, как раз и посвящено этим воспоминаниям.
«17 мая 1981. Дорогой Павел Сергеевич! Спасибо за очередной материал. Я бегло ознакомилась с ним, и если говорить о первом впечатлении – оно в неудовлетворенности, хотя читается всё это с заинтересованностью. А вот что скажет читатель? Ведь он не получает ответа на главный вопрос того времени – я имею в виду ссылку семьи на Урал из тех мест (они же и Ваши места), где, как рассказывает Константин Трифонович, так упорно и настойчиво трудился Трифон Гордеевич и вся его большая семья. Нет людей, «округи» возле неё, нет атмосферы понимания и расположения, товарищества, землячества. Живет на белом свете одна семья: ни ей до чего, никому-то до неё нет никакого дела. Странное существование. А потом вдруг выселение всей этой семьи. Мне кажется, оба брата восполняют «Автобиографию» А.Т. подробностями быта и биографии всех старших членов семейства, не касаясь общественной стороны существования на этом свете. Однако такое описание невольно оборачивается соответствующей оценкой. Семья эта, как ни смотри, выпадает из деревенского ряда людей, живших землёю и от земли. Даже в этой очень осторожно высказанной истории семьи видны всячески смягчённые автором записок поиски и ухищрения, инициатором которых всегда является Трифон Гордеевич.
Конечно, Вы хорошо сделали, что опубликовали эти записки. Всегда лучше знать, чем не знать. И всё станет на своё место. Всё прояснит время и всему найдет истолкование»...
Насчет времени всё правильно сказала Мария Илларионовна. Но как хочется, чтобы поскорей оно всё прояснило и растолковало. Безусловно, в оценках Марии Илларионовны присутствуют её личные впечатления, мысли, вынесенные из бесед с мужем. «Хуторская ограниченность», о которой говорит В. Сиводедов, и «странное существование» семьи, «выпадающей из деревенского ряда людей», о чем упомянула М. Твардовская – эти оценки в чем-то перекликаются. Да, лучше знать, чем не знать. И желательно знать побольше, чтобы правильно оценить хотя бы творчество А.Т. смоленской поры – поры «великого перелома» - не кидаясь в крайности.
Мы долго оставляли как бы в стороне иные произведения (и даже целые поэмы!) молодого Александра Твардовского. В том числе и поэму, за которую обижалась, по воспоминаниям братьев, на него родительская семья. И вот новый литературно-краеведческий журнал «Смоленская дорога» получил от дочерей поэта разрешение опубликовать в ближайшем номере «Путь Василия Петрова» («Вступление») – поэму практически неизвестную, ибо увидела она свет в далеком 1932 году в журнале «Наступление» (издавался такой в Западной области) и не включалась позже в сборники и собрания сочинений А. Твардовского. Думается, всё, о чем говорилось выше, поможет современному читателю оценить сегодня степень художественного обобщения, которая присутствует в образе кулака «кузнеца Гордеича» из незнакомой нам поэмы Александра Твардовского «Путь Василия Петрова».



«ЛЮБЛЮ И ПОМНЮ»



Мы уже говорили в предыдущем номере, что одним из наиболее обнадеживающих итогов третьих Твардовских чтений в Смоленске стали несколько весьма содержательных, интересных выступлений, подготовленных учащимися. Это – «по общему мнению». В том числе, особо отметила этот момент В.А.Твардовская в своём выступлении по областному радио.
Признаться, ведущего рубрики особо обрадовало активное и успешное участие в чтениях Починковской школы №1 им. А.Т. Твардовского. Был момент на прошлогоднем празднике в Загорье (21 июня), поселивший в душе некоторые сомнения, и будем считать, что нынешние чтения стали убедительным аргументом в пользу действенности работы по изучению творческого наследия Александра Трифоновича в единственной школе области, носящей его имя.
Но, как говорится, лучше один раз увидеть. К сожалению, журнал лишен возможности воспроизвести для своих читателей интересный любительский фильм о хуторе Загорье, подготовленный и показанный починковскими школьниками в переполненном зале областной библиотеки им. А.Т. Твардовского, но выступление ученицы 10 класса А Прудниковой Александры перед вами – каждый может сам убедиться в справедливости приведенных выше лестных оценок
«Люблю и помню». Эти слова из стихотворения А.Твардовского вошли в название моего выступления не случайно. Они в полной мере отражают наше отношение к личности и творчеству знаменитого поэта-земляка. Так сложилось, что большинство обучающихся 10 класса А средней школы №1 им. А.Твардовского г. Починка, которых я представляю, уже отыскало свою тропу к поэту и вписало маленькую страничку в историю изучения творческого наследия художника. Одни из нас стали лауреатами областного конкурса сочинений «Моя малая Родина», другие – призерами районного Дня науки. А некоторые ребята в составе делегации Починковского района поклонились могиле поэта. В прошлом году мы встречались с преподавателями и обучающимися школы №279 г. Москвы, которая тоже носит имя А.Твардовского, и вместе с ними провели научно-практическую конференцию, в работе которой приняли участие известные на Смоленщине журналисты-краеведы П.Стародворцев и В.Савченков.
В поэзии Александра Трифоновича нас привлекают сердечность и доброта, которые излучает самобытный и оригинальный мир художника, язык произведений которого завораживает легкостью, естественностью и простотой.
19 ноября 1954 года в «Рабочих тетрадях» А.Твардовского появляется запись: «Странное со мной делается. Я так постарел душевно, что даже золотой фонд души – воспоминания детства, родной природы, времен года, мечты о «главной книге» - и это все как-то потускнело, перестает быть надежным убежищем от преходящих бед. Но так не может установиться – тогда уж я – не я, и жить неинтересно». Изучение творчества поэта позволяет говорить о том, что большая его часть так или иначе связана с «малой родиной» Александра Трифоновича Твардовского, с теми незабвенными местами, «где жизнь начиналась, береза цвела, где самая первая юность прошла».
Для нас немалую долю обаяния лирики А.Твардовского составляет то, что в ней раскрывается его неизбывное чувство нежной любви к матери. Можно с уверенностью утверждать, что благодаря строчкам, посвященным Марии Митрофановне, произошло поэтическое рождение Александра Трифоновича.
В книге починковского краеведа В. Савченкова «Я помню осиновый хутор…» собрано воедино все, написанное в Загорье нашим знаменитым поэтом-земляком. В период с 1925 по 1928 год А. Твардовский создал около 80 небольших произведений. Но только 7 стихотворений, написанных в родительском доме, позднее были включены поэтом в собрание сочинений, и среди них строки, посвященные матери.
Необходимо отметить, что в исследовательской литературе о творчестве А.Твардовского отдельно тема матери, материнской любви не рассматривается. Исключением является статья И.И.Черновой «Лирический цикл А.Твардовского «Памяти матери», опубликованная в журнале «Литература в школе» в 2000 году. В ней автор связал появление известного цикла, посвященного памяти матери выдающегося поэта, с лирикой 30-х годов и первыми стихотворениями загорьевского периода.
К сожалению, не все грани творчества выдающегося мастера изучены. И наша задача – хоть немножко пройти вместе с художником по путям, оставленным им для нас в его поэтическом мире, прикоснуться к золотым россыпям таланта А. Твардовского, но задача эта непростая, так как стихи поэта при их кажущейся легкости требуют напряженного внимания, ибо Александр Трифонович в поэзии сохранял «принцип возведения сложности в простоту».
Современные исследователи утверждают, что «любая попытка осмыслить его наследие, проникнуть в тайны его простоты и народности, будет необходима и полезна для восстановления правды о нашем прошлом, о самих себе». Нам представляется, что материнская тема в поэзии А.Твардовского – это ключ к разгадке тайны его творчества, так как с малых лет и до последних дней жизни Александр Трифонович нежно любил Марию Митрофановну, о чем свидетельствуют не только непосредственно ей посвященные стихи, но и образ женщины-матери, проходящий сквозным мотивом через все его творчество.
В 1927 году Твардовский написал два стихотворения, посвященных матери: «Я помню осиновый хутор…» и «Было время – забавляла цацей…». Навеянные воспоминаниями о детстве, они появились под одним и тем же названием – «Матери». Семнадцатилетний поэт собирался покинуть Загорье и предчувствовал, что расставание с Марией Митрофановной будет тяжелее всего. «Загорьевские эмоции» определили и подчеркнуто бытовой фон стихотворений, и тональность рассказа о матери, «тихой и простой»:
Я помню осиновый хутор
И детство - разбегом коня…
Я помню, ты каждое утро
Корову пасла за меня.
Покуда я спал, улыбаясь,
С сухим армяком в головах,
Ты – тихая и простая –
Корову кормила в кустах…
Эти стихи начинают историю того образа русской матери-крестьянки и материнской любви, который затем проходит через всё творчество поэта. Эта тема переплетается с другой темой – поэзией воспоминаний, памяти, неотделимой от поэзии родных мест, истоков человека и его целостности, связи времен, связи поколений. И не случайно в другом стихотворении 1927 года, посвященном М. Радьковой, поэт упоминает о любви к матери, как о высшей форме любви:
Сегодня я влюбленно – тих,
Впиваю нежность глаз твоих
И сам готов тебе сказать,
Чего не выведала б мать…
Связывая в своих стихах мотивы памяти и расставания с родными местами, А.Т. Твардовский подчеркивает устойчивость, постоянство на всю жизнь исходного чувства и перекличку образа матери с обликом родной природы:
…Будешь ты стоять передо мною
Русою березкою в лесу.
«Золотой запас впечатлений детства и юности достаётся художнику на всю жизнь, - писал Твардовский. – Он может многообразно приумножить его накоплением позднейших наблюдений, изучением жизни в натуре и по книгам, но заменить эту основу основ поэтического постижения мира невозможно ничем, как невозможно заменить в своей памяти родную мать другой, хотя бы и самой прекрасной женщиной». Личный творческий опыт поэта убеждает, что он хорошо распорядился своим «золотым запасом впечатлений детства и юности». Об этом говорят новые стихи о матери, созданные в 30-е годы, в которых образ матери претерпевает существенные изменения.
Постигая этот женский характер, Твардовский открывал в нём такие качества, которые не укладывались в определения «тихая и простая». Психологический портрет матери отмечен печатью духовной красоты. Это натура глубокая, одарённая, «поэтическая», как заметил Твардовский. В автобиографии он писал: «Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Её до слёз трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами, или отголосок песни с деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т.п.».
Такой она осталась в памяти своего сына, такой вошла в его стихи. Мысли, которые содержатся в той автобиографической записи, своё полное поэтическое выражение нашли в стихотворении 1937 года со знакомым уже названием – «Матери»:
И первый шум листвы
ещё неполной,
И след зелёный по росе зернистой,
И одинокий стук валька на речке,
И грустный запах молодого сена,
И отголосок поздней бабьей песни,
И просто небо, голубое небо –
Мне всякий раз тебя напоминают.
Мы обратили свое внимание именно на это произведение, так как оно по своей элегической тональности и образному строю резко выделяется из того, что было написано поэтом в довоенные годы, в нем – предощущение позднего Твардовского, автора последних стихов, вошедших в сборники «Из записных книжек», «Из лирики этих лет». Ведь как сказал академик Д.С.Лихачев, «поздние стихи «помнят» о ранних». И невольно вспоминаются строки, в которых использование лексического повтора как средства художественной изобразительности доведено до совершенства:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие
не пришли с войны,
В том, что они - кто старше,
кто моложе
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог,
но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но все же,
все же, все же…
Надо отметить, что в современной поэзии элегия в «чистом виде» не встречается, но продолжает жить в литературном творчестве как жанровая традиция, к которой обращались поэты, чтобы ярче оттенить своеобразие своих художественных решений. В качестве такого примера можно назвать и стихотворение «Матери» А. Твардовского, которое покоряет нас искренностью личных признаний художника. Высокая простота, поэтическое совершенство – такие определения приложимы к этой лирической миниатюре. В ней нет ни одного слова «люблю», но это искреннее признание человека, знающего истинную цену этому чувству.
А. Твардовский в данном случае использовал нерифмованный стих, который позволил ему свободно и гибко строить стихотворную фразу, передавать её музыкальность. В мелодически распевных стихах выражена глубина переживаний, нежнейшие и грустные чувства. Так мог написать только человек, духовно близкий матери, который унаследовал от неё эмоциональную тонкость, дар понимания людей. Поэт как бы задаёт нашему восприятию установку: «Это стих, то есть текст повышенной важности, а в чём эта важность - пусть читатель почувствует сам ».
Песенная протяжённость строк усиливается анафорой, благодаря чему поэтическая речь воспринимается как единый, нерасчленённый поток, как взволнованное, доверительное признание.
Всё стихотворение представляет собой простое предложение, осложненное однородными подлежащими, связанными повторяющимся союзом «и» и интонацией перечисления.
Проведенный нами лингвистический эксперимент с исключением из текста повторяющегося союза «и» убедил нас в том, что без анафоры ослабляется музыкальность стихотворных строк, теряется их выразительность, напевность, пропадает впечатление взволнованности речи. На первый план выходит интонация перечисления, которая связывает однородные подлежащие.
Стихотворение состоит из 7 строк. Композиционно оно распадается на 2 части: первая – 6 строк и вторая - последняя строка. Лексический повтор, мастерски использованный А. Твардовским, одновременно выполняет и разделительную функцию, и выделительную, подчеркивая особую значимость последней строки. Нам представляется, что если перевести стихотворный текст на язык прозы, то содержание первой части можно передать словом «люблю», а второй – словом «помню».
Из 38 слов текста стихотворения, 13- это имена существительные, 9- имена прилагательные. Единственным глаголом в этом предложении автор завершает свой стих, тем самым подчёркивая особую значимость слова «напоминают».
Поэт широко использует эпитеты («листвы неполной», «по росе зернистой», «одинокий стук», «грустный запах», «молодого сена», «поздней песни») и метафоры («шум листвы», «стук валька», «запах сена», «отголосок песни»). С помощью этих средств художественной изобразительности автор показал наиболее существенные, значимые в данном тексте признаки и явления.
Мы уже подчеркнули особую роль анафоры в стихотворении. Обращает на себя внимание использование лексического повтора в предпоследней строке и инверсии определений и дополнений («листвы неполной », «след зелёный», «по росе зернистой», «мне тебя напоминают»), которая не только подчиняется ритму стиха, но и служит дополнительным средством придания ему мелодичности, напевности.
Наблюдая и исследуя текст стихотворения А. Твардовского «Матери», мы увидели, как однородные члены предложения, связанные повторяющимся союзом «и» и интонацией перечисления, сыграли решающую роль в создании одухотворенного поэтического образа женщины-матери. Мир природы, сама деревенская жизнь стали олицетворением чуткой души Марии Митрофановны, неутомимой труженицы, которая каждое утро пасла корову, «сбирала грибы на заре», стирала на речке бельё. И в то же время её нежное сердце до слёз трогал «отголосок поздней бабьей песни», «грустный запах молодого сена». Создавая психологический портрет матери, отмеченный печатью духовной красоты, художник подчеркнул только одну особенность во внешнем облике Марии Митрофановны – её глаза, напоминавшие Александру Трифоновичу голубое небо.
Внимательное прочтение стихов поэта убедило нас в том, что образ матери входит в мир его ключевых образов, несущих в себе нравственные ценности и самое задушевное начало русского народного характера.
А. Твардовский – это «огромный духовный костер, который обогревает нас и сегодня». Читайте стихи поэта, наполненные светлым чувством любви к людям, озаренные добротой и сердечностью Марии Митрофановны. Ведь память матери «как молитва в храме, как утро перед добрым днем». Это теплота и нежность детских воспоминаний и стихотворных строк Александра Трифоновича:
Жаль, вроде песни той, деточек,
Мальчиков наших и девочек,
Всей неоглядной красы…
Ранних весенних веточек
В капельках первой росы…