|
На торжественном вечере в
Смоленской филармонии, посвящённом 110-летию
Михаила Исаковского, стихи поэта читал известный
актёр театра и кино, народный артист и лауреат
Государственной премии России Аристарх Ливанов.
В Смоленске пробыл он всего несколько часов, тем
не менее согласился встретиться перед концертом
и дать интервью журналу «Смоленск».
- Аристарх Евгеньевич,
почему, собственно, Исаковский?
- Во-первых, это ваш выбор: меня пригласила
областная филармония. 27 лет назад я участвовал
в подобном мероприятии в Смоленске. Льщу себя
надеждой, что запомнился и поэтому меня снова
пригласили уже как специалиста по Исаковскому.
И, безусловно, Михаил Васильевич – поэт
замечательный. Его стихи сразу же запоминаются,
сразу становятся своими. Нет такого препятствия,
когда само стихотворение может напугать. Тут всё
до такой степени просто... И в то же время –
шедевры. «По незримому канату протянулись
журавли... Звонкий месяц выйдет скоро погулять
по крышам хат»... Конечно, особенно в первых его
произведениях, чувствуется влияние Есенина. И в
этом ничего плохого нет – высокий пример. А
затем ваш земляк не потерял свой голос, свою
тональность. Стал и популярен, и знаменит, и
нужен. Он на каждый поворот судьбы находил свой
ответ, свою поэтическую строчку. Она – и
вовремя, и к месту, и созвучна народному
восприятию. Это самое важное. Потому что можно
игнорировать народное восприятие или смотреть
свысока на читателя. А тут нет – ни позы, ни
позёрства, а есть открытая душа. У Исаковского –
разговор с читателем на равных. Это его дар, в
который он рано поверил и ему не изменил.
- Думаю, нашим читателям интересно узнать о
ваших творческих планах, впечатлениях от прежней
и нынешней театральной жизни. Ведь вы во МХАТе
долгое время работали...
- В общем-то, немногие знают, что я во МХАТе не
работаю вот уже двадцать лет. Несмотря на то,
что мы с Татьяной Дорониной каждый месяц играем
спектакли. Это редкий случай, когда на одной
сцене так долго идёт спектакль. Это «Старая
актриса» по сценарию Радзинского, её поставил
Виктюк 22 года назад. И вот с тех пор... То есть
я не в труппе, я – человек со стороны, наёмник.
Но мне льстит, что когда был юбилей МХАТа, я
оказался в числе корифеев, и даже теперь, когда
обновляются в фойе портреты актёров театра, меня
оставили. Хотя я заметил, что, вроде, не совсем
вписываюсь. Нет-нет, говорят, вы должны быть
обязательно...
Тем не менее, всё не так просто. Учитывая
характер и шлейф взаимоотношений с Татьяной
Васильевной Дорониной, было несколько моментов,
когда я думал, что наше сотрудничество должно
закончиться. Но когда-то мне очень понравилось
некое сравнение. Это исторический пример времён
Куликовской битвы. Помните монахов по имени
Ослябя и Пересвет, которых Сергий Радонежский
отправил с войском? Легендарные герои. Поединок
Пересвета с Челубеем навсегда остался в памяти
потомков. Наш богатырь победил врага, у которого
было больше сил и длиннее копьё. Потому что он
пропустил это копьё сквозь себя и поразил
противника. Оба погибли. Но мы говорим: Пересвет
победил: он вдохновил русичей своей
самоотверженностью. Так вот, нужно не обращать
внимания на сопутствующие каждому проекту
отрицательные моменты, каким бы он ни был
дорогим или не очень, и заниматься только делом,
творчеством. И тогда со временем установятся
такие доверительные и глубокие отношения,
которые проходят через серьёзнейшие испытания.
Кто-то чего-то уже прощает, кто-то не может друг
без друга обходиться. Так и здесь: культура
взаимоотношений, взращенная 22-летней
эксплуатацией спектакля, дорогого стоит, очень
дорогого. Тут уже я буду цепляться за любую
возможность продлить существование этому
спектаклю, что, в общем-то, не так сложно уже
сделать: спектакль продолжает жить собственной
жизнью, высокой творческой заряженностью своих
создателей.
- Аристарх Евгеньевич, вам довелось и с Олегом
Ефремовым работать?
- Нет. Я рекрутирован во МХАТ из театра
Советской Армии (так он тогда назывался) после
раскола, или, вернее, раздела МХАТа на две
части. Ещё даже недели две оба театра
существовали вместе там, где сейчас театр им.
Горького, и через день-два играли «поделённые»
спектакли. Я попал в наиболее пострадавшую от
этого деления половину, то есть к Татьяне
Дорониной. После беседы с ней я понял, что очень
этому театру нужен. В то время спектакль
«Идиот», где я играл князя Мышкина, в театре
Советской Армии был уже на излёте. Там случилось
то, что не случилось со «Старой актрисой» во
МХАТе - стал спектакль стареть и разваливаться.
Этому способствовали ещё некоторые поступки со
стороны прокатчиков. К примеру, однажды я вышел
на сцену в роли князя Мышкина и увидел Аглаю, с
которой вообще не был знаком. Знал, конечно, что
такая актриса есть, но меня даже не
предупредили. Вот такие «торпедирования» привели
к состоянию, когда мне даже не хотелось уже
сражаться за своего князя. И когда Баринов,
который в этом спектакле играл Рогожина, и я
одновременно заявили, что больше не можем,
Чурсина вышла и сказала, что сегодня эти два
замечательных артиста играют последний раз.
- Не угнетает состояние некоей неопределённости,
ненадёжности, связанное с нынешними «вольными
хлебами»?
- До этого у меня была очень длинная история,
которую, может, и не стоит вспоминать. Во всяком
случае, в ней было шесть периферийных театров и
три московских – всего девять. И двадцать лет,
как я уже говорил, нигде не работаю в штате.
Антрепризы, концерты, спектакли, съёмки – мне
этого достаточно. Потому что я сам себе хозяин,
и не нужно подстраиваться под чей-то
репертуарный план, ложиться под какого-то
авторитета. Вот, допустим, кто-то любит Марка
Захарова. И ради бога – пусть идёт и работает.
Тот делает какие-то попустительства «звёздам»...
Там своего рода двойная мораль. Кто-то живёт по
одним законам, другие – по другим. Я бы туда не
хотел. А пошёл бы, к примеру, в театр
Товстоногова. Потому что, заканчивая
государственный институт музыки и
кинематографии, воспитывался именно на этом
высоком примере. И как-то почти был приглашён
Товстоноговым. Тогда я играл в Ростове-на-Дону в
театре им. Горького в спектакле «Тихий Дон»
Григория Мелехова, за что получил
Государственную премию. И, узнав на гастролях в
Ленинграде, что Товстоногов собирается ставить
«Тихий Дон», сразу позвонил своему сокурснику,
тот дал телефон секретарши. В общем,
закрутилось-завертетелось. Встретились с
режиссёром, и я понял, что Товстоногов к тому
времени ещё не читал «Тихого Дона». Потому что
чуть не в самом начале он мне сказал: «А теперь,
Аристарх, прочтите мне монолог Григория
Мелехова». Простите, говорю, в нашем спектакле
Григорий Мелехов не произносит монологи.
Вообще, прочтите внимательно все четыре тома –
нет у Мелехова никаких монологов. Он там рубит
налево и направо, а чтобы речи толкать... Тут
Михаил Александрович не пошёл против правды.
Через несколько месяцев завлит БДТ побывала в
Ростове-на-Дону на нашем спектакле. Но...
Товстоногов – первооткрыватель. Он никогда не
возьмёт на роль артиста, который был уже открыт
в ней кем-то другим. К моему огорчению, ему
нельзя уже было идти по стопам развёрнутой
сюжетной ситуации. Мне сказали много добрых слов
– на этом дело и кончилось.
То есть после «Тихого Дона» пригласили в театр
им. Моссовета. Ещё заметили меня в роли Астрова
(это чеховский «Дядя Ваня») в Таганрогском
театре. Всего у меня 105 картин в кинематографе,
и около 80 ролей в театре.
- Что вам ближе – театр или кино?
- Вы знаете, в зависимости от того, какие в
данный момент стоят творческие задачи. Бывает
очень интересный материал в театре, когда всё
отодвигаешь в сторону. Или наоборот: что-то
приходит «вкусненькое» в кино. Хотя мне всегда
казалось (это без кокетства), что в театре
удаётся достичь большего, чем в кино. Во-первых,
в кино твоё изображение проходит через чужие
руки. Согласен ты или не согласен – отрежут,
склеят, пустят задом наперёд и проч. А, выходя
на сцену, я отвечаю, что через пять минут
зрители будут «тёпленькими», будут следить за
мной. Так было. Когда играл Мышкина, знал: тут
сделаю паузу, у меня перехватит горло, а
половина зала опустит головы, начнут искать
платочки... Это техника отчасти, но это надо
уметь, владеть материалом, держать за горлышко,
за сердце публику.
Есть некоторые артисты, которые даже не
догадываются, что есть отдельное мастерство
проведения игровых спектаклей: играют роль – и,
им кажется, достаточно. Нет, надо в роли играть
общий замысел, спектакль играть. И тогда, может
быть, при хорошем стечении обстоятельств тебе
скажут «браво».
- Аристарх Евгеньевич, как видится вам настоящий
день нашего театра и кино? Сейчас многие
критикуют их безжалостно.
- Наверное, правильно: не критиковать нельзя. Но
что толку, если будем только ругать и клевать.
Надо жить, надо работать. И с себя надо
начинать: избегать соблазнов лёгкой жизни и
денег, не идти на компромиссы. Праведную жизнь
всё-таки надо уметь себе обеспечивать. И тогда
тебе воздастся. Я, например, ничего не вижу
плохого в антрепризе. Мы бываем там, где никогда
не ступала нога ни мхатовцев, ни малых, ни
больших театров. А люди не виноваты, что они
живут в глубинке. И особое чувство испытываешь,
когда приезжаешь к этим людям. Завтра, например,
мы с Чурсиной играем спектакль «Императрица».
Она в роли Екатерины Великой, я – князя
Потёмкина.
У меня несколько антреприз. Чехова играю.
Недавно были даже в Америке. Показывали
«Медведя» (если помните, в кино Жаров
замечательно его играет) и «Юбилей». Катя
Васильева – моя любимая партнёрша – в этих
спектаклях играет. Людмила Чурсина, Татьяна
Васильевна Доронина... Это не хухры-мухры.
Серьёзная работа. Когда жена считает, сколько я
дома бываю, получается десять дней из тридцати.
- Вы упомянули, что Потёмкина играете. Тоже ведь
наш земляк. И в Смоленске вы не в первый раз.
Какие чувства к нашему городу?
- Знаете, не буду сочинять и выдумывать – особых
чувств нет. Но сегодня я с удовольствием
вспомнил один давний фестиваль (по-моему, он
назывался «Золотой витязь»), на котором были и
Смоктуновский, и Пётр Петрович Глебов. Мы с утра
подъехали, побывали на службе в храме, а потом
состоялся приём у Кирилла. Сильное было
впечатление. И «Голоса России» вспоминаются -
замечательный фестиваль. К нему я просто
трепетно отношусь. Это, действительно, то, чем
надо было заниматься и не бросать ни в коем
случае. Если не изменяет память, на первом
фестивале лауреатом стал Девятов. Теперь он
народный артист, дочь его тоже замечательно
поёт, отцу на пятки наступает.
- Сегодня вы читаете стихи Исаковского. Может
быть, дадите несколько советов – как это нужно
делать: читать стихи.
- Это бесполезно. Кто-то хорошо сказал: этому
научить нельзя – можно только научиться. Причём,
учиться нужно всю жизнь и получать от этого
удовольствие. Был у меня такой период, когда
маршрут до гаража я измерял двумя монологами
Сальери. То же самое повторялось, когда ставил
машину и возвращался домой. Это пятнадцать лет
продолжалось. Практически, каждый день. Потом
переехал в другую квартиру, маршрут поменялся, и
этой привычке я изменил. Самое интересное, чем
глубже и серьёзнее материал, тем большему можно
научиться, открыть в себе и о себе. Для меня
Пушкин неисчерпаем. Появляются новые роли, а к
этой постоянно возвращаюсь. Вот уже сколько
лет?.. Князь Мышкин был в 1984 году, а в 85-м
Сальери. Считайте...
И потом я горжусь одним интересным фактом. Есть
два человека, которые сыграли князя Мышкина,
Сальери и Плюшкина. Кроме меня, ещё
Смоктуновский.
- Какие роли в кино считаете наиболее значимыми?
- Есть крупные вещи, которые тебя формируют.
Становятся какой-то ступенью. Я очень люблю
период, когда мной всерьёз занимался
«Беларусьфильм». Одна из наиболее дорогих работ
– фильм «Затишье». Это классика, Иван Сергеевич
Тургенев. Высокая литература, герой
неординарный. В себе нужно было что-то общее с
ним отыскать. Где-то себя превозмочь, где-то
дотянуться. В общем, должна была быть проделана
огромная работа. И она не оказалась бесследной.
То, чем обогащаешь себя, не утрачивается. Оно
остаётся «на чёрный день», для других ролей.
Способ, который ты открываешь, может пригодиться
неоднократно. А может и не пригодиться, но всё
равно становишься богаче. Всегда, если всерьёз
занимаешься, не валяешь дурака и не делаешь вид.
Конечно, мне не повезло, что я не попадал в руки
супермастеров. Не снимался, скажем, у
Бондарчука, у Чухрая. Но дружил с Виталием
Павловичем Четвериковым. К сожалению, недолго.
Кто-то сказал, что наибольшее количество
инфарктов приходится на две профессии:
лётчик-испытатель и режиссёр. С высоты своих
63-х могу сказать, что он ушёл из жизни совсем
мальчишкой – в пятьдесят. Вот с ним мы понимали
друг друга, что называется, без слов, а
вскрывали такой сложный материал, как Тургенев.
За классику просто так браться нельзя. Только
когда ты уверен, что вскроешь произведение
по-своему и таким образом, что твоя работа будет
обжигать и сегодня, и многие годы спустя. Не
просто иллюстрируешь текст, но чувства и мысли
столетней давности должны кипеть в тебе сегодня
и передаваться зрителю.
- Сейчас мало ставят классику: говорят, не
востребована.
- Скажу так: сейчас просто нет мастеров, которые
могли бы это сделать, подняться до столь
высокого уровня. Давит мутный поток макулатуры.
Читаешь сценарии, и хочется плеваться.
Отказываешься. А потом – есть-то надо, ситуация
заставляет на что-то закрывать глаза. Но
попадаются при этом и замечательные, гениальные
сценарии – некому их делать. Есть три-четыре
человека, которые могут за них взяться.
Во-первых, такие сценарии, как правило, дорогие.
Но главная опаска в том, что взялся ты за
хороший сценарий, не дотянул, ляпнулся – и
замарал себя. А взял чепуху – ни к чему не
обязывает особо, а деньги заработал такие же.
Боятся брать хорошие сценарии...
- Спасибо за интервью, Аристарх Евгеньевич.
Будем надеяться, что вы ещё не раз приедете в
Смоленск.
- Обязательно приеду, если пригласите.
 
|
|
