22 декабря ушедшего года автобус «Икарус» с маршрутным номером 505 из Смоленска в Брянск в 7часов 40 минут не отправился в рейс по расписанию. Причиной тому не стали ложные звонки о подложенном в салон автобуса взрывном устройстве безоболочной конструкции нерадивыми школьниками, боящимися контрольной работы, как черт ладана. Да и Бен Ладан со своими моджахедами не захватывал мирный автобус «Икарус», на котором ездили наши предки еще в прошлом веке в братскую Болгарию или не менее братскую Польшу. Снежные кавказские лавины тоже не были тому помехой. Разразившийся мировой финансовый кризис с берегов Потомака еще до днепровских круч не докатился. … В декабре, в декабре все деревья в серебре, мило и нежно повторяли пассажиры этого рейса, глядя на чарующие зимние картины, слушая ласковые информационные монологи диспетчера, отправляющего автобусы в различные города и веси нашей Смоленщины и за ее пределы. Когда наступил момент истины, определяемый временем отправления, голос – сопрано диктора из справочного бюро не стал звучать. Он просто исчез, скромно замолк. Легкое беспокойство пассажиров стало стихийно перерастать в определенные вопросы, реплики, речевые всплески, среди которых стала появляться и ненормативная лексика (филологи этот лингвистический прием назвали бы инвективой, а нежные и воспитанные выпускницы института благородных девиц из Смольного сказали бы, что это просто брань). Ропот усилился, когда две дамы бальзаковского возраста обнаружили, что рядом с этой неорганизованной уже очередью стоит автобус, который и должен ехать, а возле него спорадически снуют мужчины, профессионально объясняя друг другу, что надо делать, чтобы автобус тронулся. Но автобус, словно скала, словно египетский сфинкс, словно Алеша на Шипке в Болгарии, словно панфиловцы на разъезде в Дубосекове, что под Москвой в 1941 г., тоже в декабре месяце, стоял намертво. Мужчины снова и снова профессионально взирали на кормильца, вздымали руки к небу, как в очередном намазе, затем их прикладывали к груди своей и друга по шоферскому цеху, но «Икарус» не подчинялся. Он стоял, вызывая уже у пассажиров не только легкий трепет, но и реальный страх остаться в городе-герое Смоленске надолго. Было еще очень темно, ибо это был самый короткий день в уходившем високосном году. Голос из динамиков не давал никакой информации, что привело людей в броунское движение, хаотичность и диффузность которого снова показали, что крепче сибирских морозов бывает русская речь. Тогда и отправились ходоки от пассажиров в диспетчерскую – скромно узнать причину задержки. Намерения их были чистые, светлые, а главное, праведные, как все просьбы и пожелания униженных и оскорбленных. Когда люди в диспетчерской встретились с дамой, выполняющей обязанности диспетчера, то они поняли, что Пушкин, названный Аполлоном Григорьевым «нашим все», был, безусловно, прав, определив, что нет правды на земле, нет её и выше.. Диспетчер Крутикова (так она представилась представителям от пассажирского потока), не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав (сразу вспомнился пролетарский поэт В.В.Маяковский и его бессмертные «Стихи о Советском паспорте»), бурным потоком охладила праведный пыл спрашивающих и желающих уехать вовремя: – Вы, что не знаете, что автобус может сломаться, это же железяка «туева», неделю назад вообще автобус не ушел, пассажиры разошлись, как миленькие… Голос ее громыхал, как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных. На скромный вопрос, когда же мы все-таки уедем, Крутикова (может, это ее псевдоним), не тихо молвила, а рыкнула, как кричат на скотину, когда она не хочет идти в стойло: «Стойте и ждите, когда пойдет, тогда и «объявут» (лексика сохранена полностью, интеллектуальная собственность должна уважаться), у нас «бувает» и по пять часов ждут, а им «счас» возьми и подай, грамотеи нашлись, «вишь разъездились». Иногда в магазинах можно услышать от продавцов родное и близкое к одесским биндюжникам: «Чтоб они сдохли, эти покупатели, что им дома не сидится, «ходют и ходют» целый день. В поликлиниках, больницах близкое от ямщицкой удали и откровения: «Меньше б ходили, здоровее были бы…»
Эта обвинительная речь диспетчера- Вышинского немедленно была поддержана оказавшейся рядом с ней женщиной-контролершей. Такой опереточный дуэт зазвучал настолько слаженно, что было ощущение, что у уставших от тяжелой работы тружеников вокзального производства был один учитель, наставник, мастер обучения. Классическая итальянская опера могла бы позавидовать такой слаженности и синхронности в речевой поддержке братьев и сестер по классу. Вернувшихся делегатов народ стал забрасывать злотрепещущими вопросами, сводившимися к одному: «Когда же мы все-таки уедем?» Молчавшее минут сорок радио вдруг выдало информацию, что данный «Икарус» сломался и не пойдет. Ждите другого. Как в добрые советские времена: Ждите отстоя пива! Сколько, где???
Такая информация была бы уже вершиной сервиса, буржуазной заботой о людях, совершенным обслуживанием, которое в стоимость билета не входило. Мороз все-таки не родная тетка, вынудил пассажиров рейса «Смоленск – Брянск» сгрудиться в зале ожидания. Далее начались пассажирские интервью у кассиров, служащих справочного бюро, которые все-таки выдали секретную информацию, что через сорок минут будет подан другой автобус, исправный. Желание встретиться со старшим смены или реально существующим представителем администрации было похоронено сразу же бесспорной логикой и железобетонной аргументацией: «В воскресенье нормальные люди отдыхают». Спрашивающие были ненормальные, ибо в этот момент они были пассажирами, видите ли, им захотелось ехать!!! Одна женщина рыдала белой белугой, как в теплый весенний день. Она ехала к больной и одинокой матери. Через ее всхлипы можно было услышать тревогу, что она может опоздать на встречу… Провожающая ее сестра побежала на железнодорожный вокзал, чтобы узнать, каким поездом можно уехать быстрее в Брянск. Побежала по той причине, что автобусное справочное бюро устами девушки акварельного возраста четко произнесло: «Мы таких справок не даем, у нас их телефонов нет». – Позвоните в 09, - они помогут, скажут,- говорили наивные пассажиры-первоклашки, но юное создание было непреклонно. …Гвозди бы делать из этих людей, было бы в мире больше гвоздей! Естественно, милое создание классика советской поэзии Николая Тихонова не читало, глаза сохраняло, душу берегло, память не засоряло какой-то художественной дурью. Другая пассажирка, откликнувшись на президентский призыв о материнском капитале, тоже была в сильном волнении, ей предстояло ехать в женскую консультацию на предмет, связанный с исправлением негативной демографической ситуации в стране. Звонки в это воскресное утро по мобильному телефону в администрацию области принесли все-таки какую-то информацию, хоть и маленькую, но успокоительную: через тридцать минут автобус выйдет из автопарка. - Как, - возмутились пассажиры, - сорок минут назад сказали, что он уже вышел, а где этот парк, сколько же он будет ехать, а если пробки, а где они в это утро найдут трезвого водителя, - вопросы следовали один за другим, словно их задавала группа опытных оперов вору-рецидивисту.
Решили написать жалобу. Написали, но когда надо было подписывать ее, то праведный гнев у части пассажиров ушел в пятки, или, как говорят на Привозе в Одессе, - в то место, где спина теряет свое название. Они стали отворачиваться, уходить в сторону, смотреть в потолок, будто там написаны были ответы на вопросы нашего раздолбленного соцбыта. Какой пережили страх в прошлом эти люди, сказать трудно, но их гражданская импотентность была налицо. - Поэтому нас и унижают, что мы постоянно молчим, терпим, - голосом трибуна говорил молодой человек приятной наружности, держа за руку трехлетнего сына. И тут пассажирский народ прорвало. Что это за город Смоленск: куда ни придешь, везде хамят , грубят, по улицам ходить невозможно, у нас в Брянске пешеходов уважают, машины просто замирают, когда видят на пешеходной полосе человека, а цены в магазинах какие? - В Москве и Санкт-Петербурге и то все дешевле.
- Да, что они о людях думают, они все время к выборам готовятся. Сначала говорят, какое наследство им досталось страшное, потом борются с ним.
В 10 часов 20 минут пришел другой автобус. Никто не извинился за беспардонное хамство и украденное время, но с унтерпришибеевской тупостью контролеры стали проверять пассажиров, чтобы у них был оплачен груз, К семейной паре контролер в грязной униформе прицепилась, словно перед ней был диверсант, она с таможенным пристрастием замеряла габариты их ручной клади. Какое-то бессовство и только!
Пассажиры водителей нового «Икаруса» просили об одном, чтобы они не брали людей на трассе, чтобы хотя бы как-нибудь время сэкономить. Но их просьбы были гласом вопиющего в пустыне. Женщина, которая сильно и искренне переживала, что может не застать мать в живых, попросила в Рославле заехать на автовокзал, рядом и железнодорожный, чтобы успеть на пригородный поезд, который ходит через день, но непреклонная воля водителя оказалась сильнее эмоционального сочувствия, эмпатийной поддержки. – Мы и так опаздываем, - глаголили тореадоры автотрассы. Женщине, оставшейся в центре города, надо было еще тратить время, напрягаться, проклинать все на свете, но думать об одном, успеет ли застать мать в живых. Такова реальная жизнь. И это в мирное время. Города не бомбят, немцы не под Москвой, никто не ушел в полицаи. В магазинах есть продукты, мы не голодны, сыты, одеты, ездим отдыхать по заграницам, планируем Марс и Луну посетить, даже обустроить, а на нашей родной и близкой нам Земле мы - чужие!
И когда молодой человек обратился к пассажирам с просьбой обменяться телефонами, чтобы это безобразие стало предметом разговора у администрации автоколонны или работников автовокзала, то наступившая тишина и молчание ягнят высветили снова рабскую покорность и душевное предательство самих себя. Как случайно встретились пассажиры рейса Смоленск-Брянск, так и в Брянске они разошлись; беда, и страдания их не объединили, как были чужими, так и остались. Какие сами, такие и сани. Поделом. Что еще можно сказать? Задержка рейса – как зеркало нашего бытия...