Главная | Архив |

  ВСТРЕЧИ С ИНТЕРЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ  
   

Раиса Гайдарова

 

МЫ ДОЛГОЕ ЭХО ДРУГ ДРУГА

 

 

... Никуда не деться от очевидной истины - браки совершаются на небесах. Иначе не объяснить, каким непостижимым образом соединяются в брачный союз люди, словно пришедшие с разных планет. Зато получив этот божественный дар, никому никогда не объяснимый - любовь - люди распоряжаются им по своему. «Если бы Бог не подослал (а не послал) мне так тихо, незаметно, мою супругу, то прожить бы вместе столько времени мы не смогли. 47 лет ! Почти полвека, - говорит смеясь, но очень всерьез, Вячеслав Федорович, - Жена - моя половина. И что самое главное - лучшая половина...»
... Мне посчастливилось оказаться в гостях у замечательной семейной пары - народного художника России Вячеслава Федоровича и заслуженного художника России Веры Евгеньевны САМАРИНЫХ. Посидеть, выпить чаю, посмеяться тонкому юмору, поговорить по душам... Это как искупаться в летнем ласковом море, почувствовать на себе теплоту восходящего солнца - ощущение за гранью рационального. Это все она, любовь, излучаемая и растворенная в самом воздухе этой мастерской, где мы устроились за накрытым столом. Это пространство для творчества обжито так, как бывает только у художников. Картины, эскизы, этюды, подрамники, заготовки... И в центре приготовленная к отправке на выставку знаменитая работа Вячеслава Федоровича - центральная часть триптиха - «Эхо». Внизу значительной по размеру картины - маленькие эскизные повторения других частей триптиха - «Рядовой Мухин с войны не вернулся» и «Васильевна». Стою у живописного полотна и ловлю себя на том, как часто меня тянуло к ним на « свидание». Впервые увидев Мухина, пережила подлинное потрясение. Такую боль и муку за тех, кто никогда уже не дождется родных и близких, как эта Васильевна... За тех, кто не дожил, не догулял по весенней траве, не долюбил.
- Вы знаете, сколько таких мухиных стоит в каждой брошенной избе в оставленных умирающих российских деревеньках. Они никуда не уходят, - говорит Вячеслав Федорович. пока мы сидим вдвоем в ожидании Веры Евгеньевны. - Вот только живые ушли, вынуждены уйти: за 10 км в округе нет работы, запустение. Их забота - выкинуть своих детей в город, чтобы не деградировали, не тонули вместе с ними. По весне один заработок - кому - то вскопать землю и опять ничего. Пойдут взломают магазин. А как сели в тюрьму, так и пошло, поехало. Или запьют. А разве от такой жизни не запьешь? Вина, понятно, на ком... Да только не чувствуют они этого.
- Вы однажды и сказали: «Мухин не плакаться пришел. Он пришел «спрос» делать. Васильевна - тоже «спрос», с меня «спрос» Она мне - судья. Это наша совесть. Смоленские деревни, пережившие войну, и сегодня - сплошные раны, для них война как будто вчера была. Людям об этом обязательно нужно знать. Нужно, чтобы у каждого человека был стыд, было ощущение, что ты кому - то должен, кому - то обязан жизнью».
... - Да я с этим и сейчас живу. Недалеко от деревни, где мой деревенский дом, - деревня под названием Тиновка (имечко-то какое!). Когда я туда приезжал, видел: на одном конце - дом печника. На другом жил в доме отец какого-то нового русского. С кондиционером, удобствами. На «мерседесе» приезжал. А посередине деревни - заколоченные дома. Двери, повисшие на петлях, болтаются. Под ветром ставни открытые скрипят... Два полюса. Мне ужасно стыдно, я чувствую себя «врагом народа», когда еду на своей новенькой блестящей «Оке» по смоленским дорогам. Эти фигуры вдоль дороги под цвет местности, как лоси. Даже рук не поднимают, не надеются, что их подвезут. Вижу эти смоленские деревеньки в пять дворов, где доживают «осколочки» моего коренного русского народа. Они просто выброшены за скобки жизни, их нет в планах наших власть имущих. Как это можно? Американцы для недостреляных индейцев какие - то резервации строят, а тут. Как же так случилось, что русские стали каким - то национальным меньшинством, живут хуже, чем другие россияне на национальных окраинах? А ведь в характере русского человека - никогда никого не обидеть. Мы лучше на себя ведро помоев выльем, чем на другого. Вот эта моя работа, прежде всего центральная ее часть - портрет сегодняшней российской глубинки, какой я ее вижу. Цвет радуги на моей картине - слабая надежда на возрождение. Когда - то я заболел этой темой. Все мысли мои были, да и сейчас тоже - о судьбе «страны березового ситца», которой, как мне кажется, уже нет. Не случайно в центре на кресте - портрет Есенина, его мало кем ныне слышимая боль за Россию. Если бы надо было с чем - то предстать перед Богом на страшном суде, я бы взял именно «Эхо».
- Как у Высоцкого - мне есть чем отчитаться перед ним»?
- Да, именно так. Художник не может не быть верующим. Талант - конечно, дар свыше, не зря называемый «божьим». Иногда что - то получается и думаешь: Мастер! А потом вдруг все оборвалось. Не хотят тебе силы небесные дальше помогать. Ничего не можешь. Впору хоть на худграф иди. И не поможет, если художник говорит себе:»ни дня без строчки». Не люблю этой фразы. В ней что - то лакейское есть. Как если бы отчитываться надо перед начальством. Да я и не смог бы, если бы и захотел. Каждую свою вещь долго вынашиваю. Это же как у женщины родить ребенка: надо выносить, помучиться. Потом родить, выкормить, подрастить. Да и готовым надо к этому быть. В Сибири, где я месяцами жил и охотился в одиночестве ( потом появились таежные сюжеты), что - то начал понимать. Что такое холодно, голодно, страшно. Что такое опасность. Я как бы войну прошел не будучи на войне. Это и дает право встать перед чистым холстом и что-то там говорить о жизни. Не прошедши этого, нельзя браться за кисть. Если у тебя ничего не болит, то пытаться что-то изобразить - грешно...
... В этом весь Самарин. Обостренная совесть, неустанный поиск истины в жизни, в искусстве. И особое, присущее ему, нравственное чувство...
- Я многое хотел сказать, назвав свой триптих «Эхо». Смысл самый широкий. И тот самый - когда ощутимо дает о себе знать в жизни народа неизжитая трагедия войны. И в нашей повседневности... Вот ты послал кого - то несправедливо - куда подальше, и продолжаешь жить дальше. А оно обогнуло шар земной и пришло к тебе совсем с другой стороны, хотя ты давно забыл, что когда - то обидел. Так со Злом, так и с Добром.
- Так и с Любовью...
Кстати, свою юбилейную выставку - а в этом году мне летом исполняется 70 лет - я назову «Мы долгое эхо друг друга». Потому что она будет совместно с Верой. Она мое все - и жена, и любовница, и художник, и единомышленник. И родина - мать. Я даже одному из своих друзей сказал: «Мне Вере изменить, все равно, что родину предать...». Я без нее ...
... И как водится по драматургическим канонам - вдруг входит ОНА. Красивая, даже как - то аристократически изысканная женщина. Изящная, как статуэтка. Милая и... загадочная. Это все, и дальше больше этого, потому что это делал любящий мужчина, сказано в картине Вячеслава Самарина «Мои». В свое время произведение, предложенное на суд выставкому накануне выставки «Слава труду», вызвало настоящий скандал, поскольку автор написал свою любимую семью вместо того, чтобы вдохновенно изображать героев социалистического труда. Тогда это называлось - ставить личное выше общественного. Но мы же знаем - В. Ф. Самарин, всегда оставаясь верным себе, шел и действовал «вопреки»... Как он о себе говорит смеясь: «Я - «никому - не - кабельный человек». Практически не видя левым глазом, проигнорировав выводы врачей о том, что он не может быть художником, поскольку для этого надо иметь бинокулярное зрение, он им стал. Даже получил звание «народного». Был на редкость метким стрелком, отдав охоте в Сибири многие годы. Водит машину и т. д. и т. п. А в молодости он покорял самых броских девчонок в институте - на художественно - графическом факультете Московского государственного педагогического института - был чертовски привлекателен, талантлив, играл на гитаре. Любил красиво и оригинально одеться.
- Иду я по институтскому коридору, - вспоминает Вера Евгеньевна первую их встречу, - Вижу в открытую дверь: в аудитории парень в оранжевой рубашке, клетчатом пиджаке что - то рисует на доске левой рукой. . Высокий, ладный, с таким прекрасным коком. И думаю про себя: «какой красивый мальчик... ». Все. Это был как жизненный приговор. Мне даже странно - голубоглазый, кудрявый, любимчик девочек, остроумный, талантливый - стал моим мужем. Сначала я на встречу не шла. Но так получилось - он был великий лодырь, и я взяла его на буксир под свое шефство. Вытянула его на повышенную стипендию...
В.Ф.: - А уже жениться я ей сам предложил... Фигура у нее была очень красивая. Она веселый человек, очень активный. Но дело не только в этом. Я ухаживал за самыми броскими девочками, но «свою» все - таки разглядел. Хотя «своих» обычно замечаешь не сразу. Впрочем, любовь нельзя объяснить. Дружбу можно, любовь - нет.
- Интересно, что по статистике средняя продолжительность брака у современных молодых - четыре года . У вас - скоро полвека. Какие самые чрезвычайные ситуации в жизни вам пришлось вместе преодолеть?
В. Ф.: Мое бывшее пьянство. Произошло это после того эпизода, когда оказалось нельзя показать на выставке моих «Поморов». Я был в отчаянье. Это был критический момент . Я видел, как Вера переживает. Почувствовал себя таким виноватым... Я бы спился под забором, если бы не Вера - у меня тогда силенок маловато было. Многое понял, осознал: с водкой жить можно, а картины делать нельзя. И - круто обрезал.
В. Е.: - Слава вообще сильный по характеру человек. Если за что - то берется, то не делает это наполовину. Поступает решительно. Я бы сказала - круто. Вдруг, едва закончив второй курс, поехал на Север Вдруг однажды, придя домой из мастерской, сказал: «Я убил Мухина». Я испытала шок. Как?! Потом он объяснил мне логику своего авторского решения, в результате чего у Мухина появилась эта дырка от пули на груди: с войны не вернулся. А когда Слава бросал курить, тарелки бил, терзал себя иглоукалыванием, грыз черные сухари . И все - таки бросил. Сильная энергетика...
В.Ф.: - Если я с чем «завязываю», то уже не возвращаюсь. Например, с охотой. Я пол жизни проохотился. Какую только живность не убивал, вплоть до медведей. А теперь воробья не могу пристрелить . Не знаю, как теперь грехи замолить. Но «они» знают, что меня совесть мучает . Как только стрелять перестал, утки со мной рядом садятся. Я их хлебом с руки кормлю. Раз пошли на озеро Рытое. Там лесники столы понастроили для пернатых. А зима была снежная, морозная. Я с собой печенье брал, чтобы уток подкормить. И вдруг ко мне подлетает синичка. И буквально перед моим лицом, как колибри, зависла: дай что - нибудь, с голоду умираю! Я снял рукавицу, чтобы в карман залезть за печеньем. А она села прямо на рукавицу. Смахнул снег со стола. Она тут же клевать начала...
В. Е.: - Я часто спрашиваю Славу - как поступить, зная, что он обладает сильной интуицией, едва ли не даром предвидения. Вот Вы спрашиваете - какие чрезвычайные жизненные ситуации мы вместе преодолели. Это было ни с чем не сравнимое потрясение, когда с нашим сыном Димой случилась беда - он попал в аварию. Теперь, слава Богу, об этом можно вспоминать спокойно. А тогда в самый критический момент, когда все висело на волоске, я спрашиваю мужа : как будет? Он : все будет хорошо. Я знаю.
- Как сейчас здравствует ваш уже выросший сын?
В. Е. : - У него своя семья . Хорошая семья. Жена - Анечка, кандидат наук. И сам Дима - кандидат педагогических наук, преподает на психолого - педагогическом факультете нашего университета. Растет внук - Миша . Ему десять лет.
В. Ф. Лучше меня бросает спининг... Я в нем души не чаю.
В. Е. - Его, конечно, воспитывают не так, как мы воспитывали сына Диму. Он родился в Москве в 1965 году. А рос в Смоленске. Мы тогда жили в общежитии - 9 лет прожили. Я работала в Педагогическом институте, ныне университете, где и ныне работаю вот уже 45-й год. В те годы нагрузка была очень большой - от темна до темна. И Дима получил телефонное воспитание. Звоню из института утром: «Ты встал? Да. Кровать заправил? Да. Поел? Теперь садись па уроки». Через час. «Ты уроки сделал? Почитал?» И т.д. - весь день. Когда он был еще в пеленках, он у меня под окнами института стоял. Я с 4 - го этажа смотрела. Один раз выхожу - в коляске его нет. Ужас! Оказывается его, плачущего, в столярку рабочие забрали. Что и говорить - мы «шестидесятницы» были паршивыми мамами. Больше думали о карьере, о том, чтобы в Союз художников поскорее вступить, чего - то добиться. Нет бы второго, третьего, пятого родить. У многих тогдашних семей художников - по одному ребенку. Это настолько плохо...
- Однако вы воспитали прекрасного сына. Сумели за эти годы, Вера Евгеньевна, стать профессором, заслуженным художником России . Вы - признанный мастер.
В.Е.: - Вы знаете, у меня нет такого чувства, что я «творю». Я с одинаковым удовольствием готовлю обеды, пеку пироги, шью, рисую. Мне нравится сам процесс. Кстати, когда я первый раз принесла свои работы на выставком, один из художников, наших друзей спросил: «Когда ты это сделала? Ответ был: « Не отходя от газовой плиты». У меня долго не было своей мастерской, и я рисовала на коленках. И сейчас эта привычка осталась. Есть у меня кусок оргстекла. Прикреплю к нему лист и рисую.
В. Ф. - Вера для меня - загадка: что ни увидит - все рисует. Я же должен замысел долгие годы выносить. Она не сочинитель, а натурщик в хорошем смысле этого слова. . Видит, переваривает, пропускает образ через себя. Посидит до обеда, порисует на коленках. Не успела - завтра закончит. А тут годы уходят. Она, как птица - поет для удовольствия. Я бы ее за удачливость возненавидеть мог, а я ... продолжаю любить. Интересно, что иные художники от обиды (что - то не пошло, не принял выставком) спиваются, «скуриваются». А она что ни пошлет - все на выставках. Однажды у одной работы, которая должна была занять место на выставке, стекло разбили. Вы бы видели, что с ней творилось, в каком была гневе!Я опешил. Я впервые понял - она даже не знает, что переживает художник, у которого картину, на которую угробил много лет, вынесли с выставки или не повесили.
- Значит, утверждение, что двум художника в одной2 семье не ужиться - не правда?
В. Ф. - Чепуха!
В. Е : Если это художники... А у нас Слава - художник. А я - так.
... Спорить с Верой Евгеньевной, с мастером графики по этому поводу - просто непозволительно. Уместен только восторженный монолог ценителя ее таланта, свидетеля многочисленных творческих удач . В конце концов сомневаются в себе все большие художники...
В.Е.: - Я всю жизнь в себе сомневаюсь... Слава - мой единственный и главный выставком. Я ему прежде всего показываю и в первую очередь его мнением дорожу. А если вернуться к моим многочисленным обязанностям, то должна сказать - и это знаю не я одна: все делать одинаково хорошо невозможно. У меня - серьезные обязанности в университете. У меня дом в Смоленске, я имею ввиду квартиру. Дом в деревне. Здесь в мастерской. Да и в университете - большое хозяйство.
- А семья и все, что с этим связано?
В.Е.: - Семья - это такая работа! Это ведь и нравится мужу, и быть светской женщиной, умелой, удачливой, хорошей хозяйкой, а еще и свекровью, и бабушкой... Все время напряжение. Не могу сказать, что живу как Бог на душу положит. Нет.
- Значит ли это, что Вы - главный человек в семье?
В.Е.: - Нет, я всего лишь «жена Самарина». И меня это вполне устраивает.
- А вы, Вячеслав Федорович, - «муж Веры Самариной»?
В.Е.: - Нет, он сам по себе.
В.Ф.: - Да, я сам по себе. Она же мою фамилию носит. Получается, что я - не главный?
... И опять смех, шутки, несерьезно вроде бы - о серьезном. Инородными бы выглядели высокий штиль, громкие слова перед очевидностью простой, но глубочайшей по сути истины - ОДНА СУДЬБА НА ДВОИХ. Долгого вам счастья и любви!







 


 

 

 

№2 (14)На главную

 

 

 

 

 

 

 

 

 


 

 

© Журнал Смоленск / 2006-2018 / Главный редактор: Коренев Владимир Евгеньевич