Главная | Архив |

  На Вяземском ратном поле  
  Продолжение. Начало в №№11-12 за 2010 г.

Пётр Привалов

 

ЭТО ПРОМЫСЕЛ БОЖИЙ,
или «ВСЕ ВРУТ КАЛЕНДАРИ»?


7. Дальше в лес –
больше дров
Скажу сразу, что «слово» епископа Смоленского и Вяземского Феофилакта при освящении закладного камня в Спасо-Богородицком Одигитриевском женском монастыре услышать так и не довелось. Подоспела пора нам уезжать из вяземской деревни Всеволодкино, которой я, кстати, и вовсе не приметил.
Даже... вдруг захотелось уехать, чтобы не перебить некое собственное размышление. Казалось, обозначились вокруг этого будущего монастыря многие оборванные, не дававшиеся в руки ниточки, которые связать бы поскорее. Пусть не совсем верно, главное – удержать, что мелькнуло в этих совершенно особенных местах, в заповедном междувечье.
Было-таки мгновение в Богородицком, возле восстанавливаемой Одигитриевской церкви, когда пласты столетий, сгрудившихся на малом клочке бывшего помещичьего парка, как бы расступились. И предстали все разом в гармоничной и дорогой сердцу связи. Не опустошающее «между», а что-то до щемящей боли родное, печальное и радостное одновременно. Схожее чувство испытал, когда лет пять назад увидел во сне умершую маму. Молодая, красивая, она стояла по пояс во ржи, у самого края, заросшего синими-синими васильками, и на сгибе руки держала букет этих васильков, и коса у неё была уложена на голове такой роскошной, золотой от солнца короной. И она, смеясь, говорит мне что-то хорошее-хорошее. А я всей душой, всем существом рвусь к ней – и не могу. И понимаю вдруг, до перехвата дыхания, до мгновенного холода в животе, что этого совсем нельзя, потому что... меня ещё нет – при мне у моей мамы не было косы, только на старых фотографиях...
Это было 11 октября, ближе к часу пополудни, когда Атрощенков упомянул про «стояние на Угре». Однажды испытав, я то и дело пробовал пережить это состояние вновь. Не получалось. Как в тех детских жмурках, «горячо» не становилось, но иногда теплело. Когда смотрел на икону Одигитрии, вознесённой над потоком окруженцев-великомучеников, или читал в одном из изданий храма Феодора Стратилата, что Богородицкое ратное поле – это Бородино ХХ века. Связь между событиями, отстоящими друг от друга на столетия, мной ощущалась. Но что конкретно связывает стояние на Угре, Вяземский котёл, один из списков иконы Смоленской Одигитрии, строящийся монастырь, Бородино?..
То, что «первая» Отечественная (1812 г.) для данного материала факт необходимый, убедился ещё раз, когда совершенно неспровоцированно Валерий Иванович заговорил в машине о Кутузове. Дескать, забываем, что на Вяземской земле Михаил Илларионович принял из рук Барклая де Толли командование русской армией. И поле под Царёво-Займищем было избрано для долгожданного с обеих сторон генерального сражения: не только «есть разгуляться где на воле», но и земля – издавна царская (отсюда название), не надо хозяевам за ущерб платить. Но Кутузов заметил, что неприятельский край поля повыше (это даёт противнику преимущество), и приказал отступать дальше (см. статью В. Атрощенкова в прошлом номере). Сражение не состоялось. Как на Угре! Это уже кое-что для внимательного читателя. А для меня и вдвое...

8. «Заманиловка»
Дело в том, что весной и летом этого года попутно (непредумышленно!) мне пришлось остановиться (и осмотреться – впервые!) на историческом месте «стояния на Угре» и на трассе Москва-Минск, из-за Царёва-Займища – деревни, которая, каюсь, совершенно была не на слуху. Ещё такая остановка случилась (после долгого перерыва) на знаменитом Поле памяти недалеко от Вязьмы. Кстати, Полем памяти несколько моих собеседников назвали и Богородицкое ратное поле. И всё – больше таких остановок вообще не было! Но зато все эти «гостевания» - в точку, все – как специально, под нынешний материал подбирались! Слишком много совпадений – кругом и во всём.
И я решил, что это – «подсказки». Видимо, именно там что-то было, выстраивающее кучу разномастных фактов и совпадений в систему доказательства (или несостоятельности) и разгадки заявленного в заголовке «Божьего промысла». Итак, пойдём по этой цепочке.
Дело в том, что минувшей весной участники так называемых «мобильных» (в отличие от основных, ежегодно проходящих в Смоленске 20-21 декабря) Твардовских чтений побывали в Угре. Ехали, как обычно, на «газели», и естественно, через Вязьму. А кто от Вязьмы до Угры не на рейсовом автобусе ездил, знает, что в дороге трудно обойтись без двух остановок: обязательно кто-то захочет «посмотреть».
И вот – «Поле памяти». Думаю, сегодня название это на слуху у большинства смолян, особенно постарше. Однако при «закладке» самого Поля это словосочетание многим представлялось несуразным, а его содержание труднопредставимым: что на этом поле сеют? Дескать, очередная кампания. Пару лет пошумят вязьмичи – и зарастёт, как водится, бурьяном несколько перезахоронений, растащат «на сувениры» водружённые на них каски, раскурочат «героический» трактор. Сторожей-то нету.
Но, видать, хранит это место нечто понадёжней прозаической вохры. Давно уже нет той организации, которую возглавлял парторг Александр Клименков – зачинатель и мотор этого дела (при неизменной и, как водится, укрупняющей масштаб поддержке всё того же Валерия Атрощенкова). Нет и совхоза, где Клименков, став директором, «изыскивал средства» для обустройства мемориала в память без счёта погибших бойцов и командиров, вырывавшихся неподалёку, у деревни Покров, всё из того же «Вяземского котла» (здесь был другой край окружения и один из захлебнувшихся кровью прорывов).
А мемориал живёт – разросся, набрал того необъяснимого величия, которое заставляет понижать голос, торопливо гасить и стыдливо прятать в карман окурки. Каски – на месте, и всё прибывает их, как и мемориальных плит – результат работы поисковых отрядов. И не то что бурьян и хмызник – а букеты живых цветов увидали мы на солдатских могилах. Это – когда вдоль всей дороги трава только проклёвывается изумрудными лужицами, да озерками на пригорках. А из цветов – лишь «подснежники» (так у нас белую хрупкую ветреницу называют), прихватившие почти сплошь лесные опушки.
Разгадка букетного изобилия открылась сразу: на пару сотен метров дорога оказалась уставлена нарядными авто, возле которых толпились не менее нарядные люди и группками тянулись к часовне.
Каменная постройка характерной архитектуры возведена напротив мемориала (через дорогу), то есть имеет совсем короткую историю. Тем не менее, четыре года назад от прогремевшего здесь взрыва вздрогнули, думаю, не только ближняя Вязьма и Смоленщина. Не переводятся в мире одержимые неутолимой геростратовой жаждой уничтожения того дорогого и заветного, что веками хранится в людских душах. И здесь не малая часовня, но заступающее её имя Смоленской Одигитрии было мишенью. А результат-то – противоположный, и он не только в том, что повреждения исправили. Часовня вовсе не задумывалась как часть «декора». И сегодня она не формально «действующая», а реально обжитая и востребованная. Мы как раз стали свидетелями традиционного посещения часовни новобрачными. По выходе из неё, в окружении родных и друзей, идут они на мемориал, возлагают цветы.
Кто-то из таких же, как мы, проезжих насмешливо заметил: «Вот куда приводит мода»...
Не знаю, кто и куда нас приводит – «по моде», по службе, «по дурости», неожиданно, необязательно – но уже не раз убеждался задним числом: зачем-то это было нужно, и даже неизбежно. Вот и дальше, у моста через Угру, на месте «Великого стояния», я задавался этим вопросом: зачем я здесь и сейчас, если не собираюсь об этом писать, не «собираю материал»? Зачем не останавливался раньше, а теперь вот поднялся от дороги к самому памятному знаку? Смотрю на реку, пытаюсь представить за ней, на том берегу, многошумный разлив грозной орды... Но лишь свежее весеннее солнышко вспыхивает в продолговатых оспинах течения, выгребают навстречу ему невесть откуда взявшиеся байдарки. Да и пара легковушек в прибрежных кустах сбивают настрой.
И сам знак, напоминающий о страстях и тревогах глубочайшей древности, сражает неожиданным контрастом недолговечной материи и трогательной беззащитностью. Обычная деревянная доска. В наше-то время, когда железные каркасы автобусных остановок чуть не в узлы завязывают.
Нет, не было, вроде, никаких особых знаков. Разве что, тогда ещё сделали крюк, и из Угры специально поехали смотреть «Катюшин берег». Такая здесь примечательная достопримечательность. Честно говоря, я даже возражал. А зря. Красотища там весной. Один воздух в хвойном лесу чего стоит! И увидел, какой он, действительно, крутой тот знаменитый берег, с которого звучал над всем миром призывный голос милой русской девчушки: вернитесь, вас ждут, вас любят, вас помнят всегда... Так у нас тогда Твардовский с Исаковским встретились.
И опять такое ощущение, что неспроста. А не выстраиваются факты, ускользает связь. И уже накатывает чичиковское раздражение, подзуживает переименовать запропавшую Маниловку в Заманиловку.

9. Плюс Твардовский, Толстой и «новый Гоголь»
В Царёво-Займище тоже Твардовский привёл. На конец июня пришлась поездка с делегацией смолян на спектакль МХАТа «Теркин был и будет!» (постановка самой Татьяны Васильевны Дорониной). Один из «делегатов», режиссёр театра-студии «Диалог» Виктор Дмитриевич Зимин, попросил остановиться в виду его родины. Он не поминал исторические даты и личности, а вспоминал, как дружно и тепло жилось здесь во времена его детства и юности. Так и осталось в памяти красивое название «Царёво-Займище», без наслоения таких имён, как Кутузов и Наполеон, решавших здесь вопрос вопросов – быть или не быть России.
А, может, им только казалось, что решают они? Хотя нет – Кутузову этого как раз не казалось. Он генерального сражения не хотел, и под Бородином принял его, лишь уступая непосильному уже давлению снизу, сверху и со всех сторон. Причём, казалось, не столь уж ревностно заботился о выгоде позиции наших войск. Много его критиковали и критикуют за эту позицию. В энциклопедии читаем: «... По отзывам современников и историков, <Кутузов> ни с кем не делился своими замыслами, его слова на публику часто расходились с его приказами по армии, так что истинные мотивы действий прославленного полководца дают возможность различных толкований». Есть такое толкование и у меня. Но ещё не время.
А коль уж добрались мы до энциклопедии, то Царёво-Займище сделало меня ещё богаче на непонятные совпадения. Оказывается под Вязьмой русским войскам не впервой попадать в окружение. Цитирую: «...Русский авангард (передовой полк) под командованием воеводы Григория Валуева и князя Фёдора Елецкого, построил острожек (деревянная крепость) у Царева-Займища. Однако Жолкевский успел окружить 8-тысячный отряд Валуева и Елецкого, которые после упорного сражения 24 июня отступили за стены острога и приступили к его обороне. 3 июля основная армия, двигавшаяся теперь уже на выручку Валуеву и соединение с ним, подошли к селению Клушину, недалеко от Царева-Займища»... Дальше и вовсе грустно: гусары гетмана Станислава Жолкевского разбили и обратили под Клушино в бегство втрое превосходящие их численностью силы русских (правда, нас предали шведские, английские и французские наёмники). Речь о «смутном времени», о сражении русских войск, шедших на выручку осажденному Смоленску, с высланным им навстречу 15-тысячным отрядом поляков в 1610 году. Но, главное, я вдруг понял, что нас угораздило затормозить у Царёва-Заёмища аккурат на 400-летие вот этого «малого котла» Валуева-Елецкого.
Нет, ну сколько можно! А есть ещё в этом «деле о промысле» явственно проступающий «след Твардовского». Ведь это он меня «водит». И монастырь основывается в «год Твардовского» - на 100-летие. И если во Всеволодкино «создается духовный центр памяти о Великой Отечественной войне, о погибших защитниках», то без Твардовского, главного ревнителя и хранителя этой духовной памяти, действительно, никуда. Но Твардовский в своём творчестве за пределы своей эпохи не выходит. И как тогда понимать «Угру», и «смуту», и 1812 год? И вот уже начинает напоминать о себе другой юбилей, наступивший посреди всех этих вопросов – 100-летие смерти Льва Толстого. Тут уж так наслежено...
Может, вообще, прекратить голову ломать над всякими совпадениями? Бывает – ну и что? Вот и Твардовский отмечает в дневнике (16.2.66 г.): «День вынесения приговора <Даниэлю и Синявскому> 14.II. <1966>, оказывается, день десятилетия ХХ съезда (это помечено в настольном календаре, но в газетах ни звука). Любит история, между прочим, подкидывать такие неловкие совпадения. Прошло 10 лет – и ещё один период нашей жизни отбыл в прошлое, и нужно считать, что его как бы и не было».
И вот неотвратимо приближается срок сдачи этой части материала, а всё не только не сложилось, как задумалось поначалу и толкнуло руку написать «промысел Божий», а запуталось и посыпалось. И уже дело не то что к ночи, а к утру близится, а я сижу и читаю совершенно не относящийся к делу «первый постсоветский роман» (за столько-то лет – первый?!) Михаила Елизарова «Библиотекарь». Гоголь не Гоголь, а затягивает. Думаю, гори оно всё гаром, что зря по справочникам новых проблем искать. И вдруг читаю:
«Покров.
Этот праздник уходит корнями в глубокое языческое прошлое, когда наши предки отмечали встречу осени с зимой. Народные верования связывали название Покров с первым инеем, который «покрывал» землю. С приходом на Русь христианства этот праздник отмечался в честь пресвятой Богородицы и ее чудесного плата – покрова или мафория, который она распростерла над молящимися в храме людьми, защищая «от врагов видимых и невидимых».
На Руси с Покрова дня начинались свадьбы. Девушки, веря в силу Покрова содействовать брачному союзу, спозаранку бежали в церковь и ставили свечу празднику. Существовало поверье: кто раньше поставит свечу, тот раньше и замуж выйдет» и т.д.
Это герою в тетрадке завалявшийся листочек календаря попался, и этот текст открыл ему истину и связал воедино все концы. Как в романе, сказал бы я, если б здесь не произошло то же самое. И надо ещё подумать над смыслом библиотекарского «покрова»: может, ему – листок календаря, а мне с этим листком – и вся книжка с неба упала?
Первая мысль была (дословно): сдаётся, поправляют меня в дате прорыва. Кстати, у отца Даниила (Сычёва) на карте-схеме последний, самый тесный овал «котла» обозначен «11-14 октября» (14 – это Покров и есть). А потом распростёрла Смоленская Одигитрия плат-мафорий и укрыла мучеников «от врагов видимых и невидимых». Про этот защищающий от врага покров я как-то вовсе запамятовал – «первый иней» глаза запорошил. Теперь попробуем решить задачу...
Продолжение следует.









 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


 

 

 

№1(125)На главную

 

 

 

 

 

 

 

 

 


 

 

© Журнал Смоленск / 2006-2018 / Главный редактор: Коренев Владимир Евгеньевич