Главный начальник небольшого уезда, расположенного на востоке западной части, имел странную для славян фамилию – Ма. Предполагали, что фамилия образовалась от какого-нибудь древнекитайского иероглифа эпохи Борющихся Царств, оставшегося нерасшифрованным. Предположение возникло после того, как несколько лет назад Ма уличил себя в тяге к китайским крестьянам, потеряв всякую веру в своих селян. Слава богу, что грандиозные планы расселить на землях уезда китайских землепашцев не сбываются и, дай бог, не сбудутся. Не подумайте, что я антикитаец и скряга. Но мне жалко отдавать наши родные земли, пусть пустующие и не обрабатываемые, каким бы то ни было чужеземцам. Моё мнение на этот счет простое - пусть китайские крестьяне трудятся на земле Поднебесной и получают хоть три урожая в год. Бог им в помощь. А мы свою землю возделаем сами. Придёт срок. Для обработки нашей земли иностранцами время не настало. Несовместимость двух культур: одной древней, восточной, другой сравнительно молодой – славяно-европейской, является препятствием для этого. Но оставим наши рассуждения о происхождении столь странной фамилии. Со временем лингвисты определят, откуда она взялась-появилась, а сейчас речь не об этом.
Ма замечал за собой, что в нём присутствует необъяснимое недовольство буквально всем: домашним обедом, делами по службе, ужином в ресторации, подчиненными и даже купцами, и лавочниками, с которыми он регулярно встречается по уездным делам. В присутствии людей Ма демонстрировал полную невозмутимость. Но не мог избавиться от внутреннего смятения. Ему удавалось скрывать чрезмерную раздражительность или, как он считал сам, – необъяснимый недуг души. Но с какого-то времени контроль над душевным равновесием был потерян. Как будто он чувствовал за собой какой грех и боялся публичного разоблачения. Теперь Ма просто изводил себя вопросом – замечают ли окружающие его тревоги или не замечают? Раз за разом он задумывался над тем, что следует изменить в своём отношении к людям, чтобы жить стало проще, искал оправдание, а главное - стремился вернуть утраченное спокойствие. Он устал осторожничать, пугливо оглядываться по сторонам, убеждаясь, что за ним никто не следит и не готовят ему коварную месть, и не клевещут на него высокому начальству. Выработанные в прежние годы свойства характера - подозрительность и болезненное недоверие, на новой должности давали о себе знать, являясь главной виной душевного расстройства.
Прозорливые люди, вопреки стараниям Ма, отмечали в нём внутреннюю лихорадку и видели, как она проявляется в деловом поведении и к каким печальным последствиям ведет. Другие не обращали внимания на беспокойство сановника, хотя не упускали случая посудачить о его закрытом характере: - Мало ли у человека причин для беспокойства и волнения? Как ни крути, начальник уезда, дел невпроворот, отсюда и тревоги. Третьи считали, что начальник имеет право вести себя так, как он хочет. На то он и начальник и уже одним этим заслужил такое право. Уездные ученые, святила наук, рассуждали по-своему: - Если общество разобщено, граждане не могут быть не обеспокоены. И причина переживаний на всех одна – неуверенность в завтрашнем дне и в скудности дня настоящего.
Уезд, в котором Ма был главным сановником, не отличался богатством, а попросту был беден и не обустроен. Не везло уезду и с управляющими. Кто бы ни брался править уездом, лучше в уезде не становилось. Ма тоже взялся за дело, не имея для этого ни знаний, ни способностей, ни интуиции, преувеличивая явно своё умение руководить. Он даже с трудом управлял своим безудержным желанием иметь превосходную должность, занять высокий пост. Правда, иногда и у него возникали сомнения – справится ли он с новой должностью, если её получит? Но как только должность пришла к нему, все сомнения исчезли в одно мгновение. Главного - высокого поста – он достиг. Путь к достижению цели был проделан нелегкий. Были незаслуженно пострадавшие от его восхождения в стане политических конкурентов, а затем и в стане сподвижников. Ма считал, что пока наверху разберутся в его способностях, пройдет столько времени, что уезд настигнут новые непостижимые беды. И никто не станет смотреть, откуда беды пришли и кто в них виноват. Но если претензии возникнут к нему, то он все равно вывернется. Козлы отпущения всегда были у него под рукой. Вон, и сейчас, видите, пасутся на зеленой лужайке. Он не только надеялся на такой исход, а был убежден, что так оно и будет. Прошлый опыт подтверждал его незамысловатые суждения: руководители высокого ранга часто совершают отвратительные, мерзкие, непристойные и даже преступные деяния, и всё им сходит с рук. Ма уверовал в ненаказуемость и потешался над беспомощностью и снисходительностью верховной власти по отношению к руководящей элите.
- Да, разбираться в причинах неудач никто не будет. Сколько вокруг таких же неумёх и неучей – пруд пруди. И ничего, управляют, и ещё на хорошем счету. И мои предшественники разоряли уезд по неумению и незнанию, чем что-то делали полезного для уезда. Вот, мой знакомый Дураков, действительно, чудак, что даже своей дурацкой фамилии не сменил, а управляет уездом в пять раз большим, чем наш уезд, - оправдывал себя Ма.
Сказать правду, Ма часто думал о причинах неудач своих предшественников и бедах, постигших уезд в период их правления. Ведь не война же прошла по уезду, что за несколько мирных лет он превратился в обездоленный край. Почему так произошло?
Задумавшись, что следует предпринять, чтобы остановить масштабное наступление бедности и безнравственности, в его голову пришли примечательные идеи. Одна идея – транспортно-нравственная. Ма оценил её, но отнесся к ней весьма прохладно, если не сказать равнодушно – будет, не будет, исполнится, не исполнится. Зато другая идея - о посадке хвойных лесов сплошь по всему уезду – волновала его сильнее, чем первое свидание, и не выходила из головы, становясь всё более навязчивой. Ему казалось, что наконец-то он нашел нужное решение и теперь жизнь уезда изменится. Хотя идеи о лесе, транспорте и китайских крестьянах пришли одновременно, лес возбуждал сильнее всего. Нельзя же на одной и той же земле посадить лес и китайских крестьян. Поэтому китайская идея вскоре была забыта или отложена до лучших времён. Остались только две совместимые идеи.
Первая из оставшихся идей сводилась к тому, что Ма отказывается от служебного транспорта, но не навсегда, а так, в некоторых удобных для него случаях. Развивая первую идею, он надумал иногда ходить на службу пешком, считая, что это полезно для здоровья. Далее он отметил, что забыл, когда последний раз пользовался общественным транспортом, и что надо проехать на трамвае по всем маршрутам, имеющимся в городе, без исключения. В этом состояла транспортная часть идеи. Нравственная сторона – преследовала цель стать ближе народу или ближе к народу. Разницы смысла в этих одинаковых словах он не видел. А трамвай идеально подходил для воплощения идеи «ехать» вместе с народом и быть с ним в тесном соприкосновении. Более забитого и переполненного транспорта, чем трамвай, в городе не было. И почувствовать себя более близко к народу, чем в трамвае, сановнику было просто негде. Правда, числился в уезде ещё один многолюдный объект – рынок, но о нем Ма почему-то не вспомнил. Были на это причины или не было причин, мы не знаем. Но кто давно живет в уездном городе, утверждали, что причины есть. А тем, кто не верил сплетням, тому лучше оставаться при своём мнении и не интересоваться новейшей историей заречного рынка.
Но первая идея была мелковата по сравнению со второй. Ма страстно хотел воплотить в жизнь вторую идею:
- Вот вырастить хвойный лес на не возделываемых полях уезда. Всё равно поля пустуют. Начнем продавать лес на западных биржах – Лондонской и Нью-йоркской, а на американские рубли покупать картофель, капусту и, может быть, даже морковь и свёклу. И что нам тогда рост цен на продовольствие?! Нам тогда даже голод не будет страшен. За лес купим всё, что хотим.
Думая о таком прекрасном времени, Ма был готов оставить свой кабинет и заняться настоящим делом.
Ма прочитал в одном журнале, что потребление древесины будет расти, что обусловлено экономическими и экологическими причинами, и решил преобразовать уезд, достичь процветания уезда за счет продажи древесины из необъятных лесов. Тем более земли, превращающейся в пустошь и зарастающей сорными травами, с каждым годом в уезде становилось всё больше. Осуществись подобная идея, уезд по территории лесов занял бы первое место в Европе. Реальная опасность состояла в одном – как бы не заблудиться в этих надуманных лесах.
Идею расхваливала местная газета. Господин Красноперовский связал идею Ма с международным соглашением по климату. Он утверждал, что лес, если будет посажен и выращен, обязательно повлияет на климат земного шара. Посаженный лес приведет то ли к мировому потеплению, то ли к мировому похолоданию. Результат можно будет увидеть только тогда, когда лес вырастет. А пока лес растёт, в нём жители уезда смогут собирать грибы и лесные ягоды. А иностранные государства будут платить уезду огромные деньги за кислород, вырабатываемый лесом, а также за углекислые промышленные выбросы, которые лес поглощает.
Уклад сельской жизни ломался на глазах у Ма, но он был бессилен что-либо сделать, чтобы остановить этот процесс. И таким бессильным он был не один. Из-за крайней нищеты крестьяне бросали землю-кормилицу и покидали родовые места, уезжая в большие города в поисках заработка. Преуспевающих хозяйств в уезде почти не осталось. В столичных мегаполисах бывшие селяне становились разнорабочими, охранниками или водителями грузовиков. Это была единственная возможность хоть как-то поддержать и сохранить семьи. Те, кто оставался в разоренных деревнях, кто не имел возможности уехать, расстаться с сельской жизнью, спивались и деградировали от безысходности, безделья и воровства. Но бедствовали не только крестьяне. В уездных городах многие жители еле сводили концы с концами.
С тех пор, как Ма сосредоточился на новых идеях, он почувствовал в себе неудержимую силу и уверовал, что справится с разрухой, постигшей уезд. К виновным в крушении старого строя он себя не причислял. В период бурных событий сохранял незаявленный нейтралитет и был готов присоединиться к победителям, выжидая исхода событий. Его не мучил вопрос – остаться верным старому режиму или принять новый. Его лозунг был прост и незатейлив – быть всегда с теми, кто на верху. Стремление или необходимость перехода на сторону сильных и одержавших победу в борьбе или без борьбы для одних людей является инстинктом, для других - душевным порывом. Для Ма это был инстинкт. Он оправдывал себя тем, что жил в то время и подчинялся условиям того времени, и преданно служил тому режиму, который был. Изменились условия, и он посчитал, что пора меняться самому и безоговорочно принимать капитализм. Китайская мудрость гласит: «Великому мужу надлежит поступать, как велит время». Вот вам и подтверждение версии о китайском источнике происхождения фамилии Ма.
Не мучаясь ни совестью, ни бессонницей, Ма стремился лишь сохранить во что бы то ни стало свою должность и хорошее мнение о себе перед лицом новых начальников, поднявшихся во время перемен. Ма считал, что за страну в целом он не отвечает, но и в стороне оставаться не хотел. Он взял на себя обязательства вывести из упадка уезд, не зная, какие суровые соблазны стерегут его на этом пути.
С чего начинать, что нужно сделать в первую очередь, что во вторую, какую выбрать экономическую стратегию, Ма представлял плохо. Он решил обойтись без стратегий и посмотреть, куда поведет кривая. В его положении это был лучший вариант, его он и придерживался. Он публично высказался о своих планах. Когда здравомыслящие люди ознакомились с планами сановника, многие впали в уныние, надежды на лучшую жизнь оборвались. Все изменения к лучшему он решил начать с себя, что в переводе на простой язык означало – не забывать себя.
От особняка Ма, добротно построенного в стиле княжеского замка в первый год карьеры сановника, до казенного дома, в котором находился служебный кабинет, пешком, не пользуясь никакими транспортными средствами, здоровый взрослый человек мог бы пройти минут за тридцать пять, сорок. Этот же путь на машине занимал пятнадцать –двадцать минут. Ма, с удовольствием ходил бы в казенный дом пешком, если бы постоянно не опаздывал. Опоздания, в его понимании, являлись показателями загруженности работой. С утра до вечера он только и делал, что куда-то торопился, стараясь при этом уменьшить время опозданий, и каждый раз ему это не удавалось. Были и ещё два неприятных момента для пеших прогулок от комфортного особняка до комфортной работы. Первый - грязные городские улицы. Летом по ним носились песчаные смерчи, хотя город находился не в южном полушарии и за многие тысячи вёрст от великих пустынь. Зимой на пешеходной части улиц лежал глубокий и грязный снег, так что пройти по ним сил хватало лишь на короткое расстояние. Весной и осенью, особенно в так называемую распутицу, пройти по улицам было невозможно совсем. Второй неприятный момент – разбой, который по дерзости и простоте напоминал средневековье – грабили и убивали не только поздними вечерами или в глубокую полночь в тёмных переулках, но и светлым днем, не от кого не прячась. Стражи порядка, которых в уезде насчитывалось, по скромным подсчётам, тысяч десять, не могли остановить разбой и грабежи, как ни старались.
Что творилось бы в уезде, если бы преступников было столько, сколько стражей порядка? Тогда можно было бы утверждать, что уезд оккупировали преступные элементы. Впрочем, преступные банды со своей работой справлялись исправно, не будучи столь многочисленны, как службы правопорядка.
Читатель пусть не подумает, что городские улицы из-за этих напастей пустовали и оставались безлюдными. Ничуть нет. Жизнь есть жизнь. И люди приспосабливаются к самым неблагоприятным условиям, поэтому жители города не сидели в своих наглухо закрытых квартирах. Нет, улицы города не пустовали. У каждой поры своя особая прелесть. Во все времена года бывают погожие дни, приятные для прогулок и времяпровождения на воздухе. А чаще всего - необходимость гонит людей за порог жилища, и здесь уже никто не думает о капризах погоды. К тому же, когда всё постыло, из дома хочется уйти, куда глаза глядят, хотя бы на короткое время.
Ма помнил, что в городе есть общественный транспорт, на котором он намеревался как-нибудь проехать. Ведь жители города пользуются этим транспортом, добираются до нужных мест назначения. А почему бы не попробовать ему? На общественном транспорте люди приезжают на работу и возвращаются с работы домой каждый божий день и изо дня в день. Но и кроме работы, у людей есть дела, мало ли кому куда надо: в магазин, театр, кино, ресторан, на свидание. Самый популярный общественный транспорт - трамвай – дирижабль на колёсах, закрытая вагонетка. В городе - три трамвайных маршрута, а грохота - на три космодрома в момент запуска ракет. И с самого раннего утра до самого позднего вечера они, похожие на бомжей своей ветхостью и неопрятностью, оглашают город грохотом и скрежетом латанных-перелатанных вагонов.
К поездкам на общественном транспорте, который всегда переполнен вне всякой меры, добавляются худшие риски – заразиться какой-нибудь непристойной болезнью. В сезон эпидемий, когда на больничные койко-места валятся люди от гриппа, с общественным транспортом лучше не связываться. Кроме опасности подцепить грибок или заразиться гриппом, в трамвае можно ещё лишиться мобильного телефона, кошелька или другой дорогой вещи. В трамваях работают самые опытные карманные воры и начинающие воришки. Трамвай для них – среда обитания, лаборатория, экспериментальный полигон, место для совершенствования мастерства.
Когда Ма поведал о своих мыслях жене Юленьке, она даже не стала обсуждать с ним его новые затеи, а просто отвернулась и ушла, не говоря ни слова. О чем ей было говорить с ним? Не затем они стремились к главной должности в уезде. Точно не затем, чтобы ездить на общественном транспорте, пусть и на льготных условиях, без платы за проезд. Уж лучше ходить пешком, чем ехать в переполненном трамвае.
В последние годы сбылась мечта четы Ма. Они стали жить не только в полном достатке, но и богато. Построили шикарный дом, купили несколько квартир для сдачи в наём, два раза в год, как минимум, ездили на воды и на море в теплые южные страны. Юленька диверсифицировала свой скромный бизнес и завладела крупными пакетами акций преуспевающих предприятий. Все операции с недвижимостью держались в строгом секрете. Зачем разглашать коммерческие тайны? И в это самое процветающее время её муж, с которым она прожила тридцать три года, говорит ей об общественном транспорте. И что говорит? Да лучше десять автомобилей купить и водителей нанять на все десять, пусть его катают по неотложным делам. С чего это вдруг он заговорил об общественном транспорте? Как он вообще помнит о его существовании?
В очередной раз попытка пойти пешком от дома до работы не удалась. Ма боялся опоздать, хотя его опоздания никто бы не заметил. В конце концов, он не скорый поезд. Отмечать время его опозданий не имело смысла, от этого никто не страдал. Заведенный в уезде порядок от его опозданий не нарушался. Поэтому все боязни были мнимыми и не имели никакого отношения к уездной действительности.
Однако желание начать что-то делать по-новому не отступало. И Ма сказал водителю, что с этого дня их маршрут меняется. Теперь они не будут заезжать во внутренний двор казенного здания, тесный, как двор почтовой станции, не так, как было всегда, а будут останавливаться рядом с главной площадью, а дальше, до центрального подъезда здания, Ма будет идти пешком, встречаясь с народом и разговаривая об его интересах.
- Куда едем сегодня? - спросил безучастно водитель.
- Едем на площадь, - твердо ответил Ма.
Подъезжая к площади, Ма увидел толпу людей с плакатами. Надписи на плакатах прочитать никто не мог, так как плакаты не были развёрнуты. Ма радостно удивился, что народ уже собирается.
Дело в том, что через час на этой площади Ма намечал провести встречу с первой лесоустроительной экспедицией. После митинга участники экспедиции должны были отправиться на посадку хвойного леса. Приняв толпу за участников экспедиции, Ма подумал о своем заместителе Сы, который отвечал за организацию мероприятия:
- Какой прекрасный у него заместитель, только зачем он собрал народ в такую рань? Зачем держать людей на холоде столько времени, а вдруг ещё пойдёт дождь? Вот недотёпа. Но всё равно надо его поощрить. Вот только чем?
Места для закладки лесных насаждений Ма ещё не выбрал, но такой пустяк его не останавливал, людей надо собирать. Относительно выбора места он хотел посоветоваться в лесном департаменте, как это лучше сделать, но так и не нашел времени для разговора со специалистами. Ма думал также разбить рядом с городом лесопарк из долговечных высокодекоративных деревьев на пять тысяч гектаров и тоже застрял на выборе места. Он мечтал построить вокруг парка красивое ограждение и в стиле русского барокко оформить главный вход, и устроить ещё четыре входа, то ли в соответствии с частями света, то ли по сезонам времен года. Как строить, он пока не решил. Боялся, что стройка может затянуться на долгие годы.
- Надо вычислить, какой длины будет периметр ограждения, если парк разместится на пяти тысячах гектарах.
Он верил и надеялся, что если замысел осуществится, то новый лесной массив обязательно назовут его именем и память о нём сохранится не в одном поколении.
Ма наметил выступление перед собравшимся народом с напутственным словом. Ему хотелось поднять дух старателей, откликнувшихся на его лесоустроительный проект.
- Что это за толпа с плакатами? - предчувствуя недоброе, спросил Ма.
- Митинг, - спокойно ответил водитель.
- Какой ещё митинг? – раздражаясь не на шутку, зарычал Ма.
- Люди протестуют, - ответил охранник, занимавший место на переднем сиденье машины.
- И чем недовольны эти люди? – не обращаясь ни к кому, спросил Ма.
- Всем. Плохо живут. Тарифы ЖКХ безудержно растут, где брать деньги на жизнь, - ответил вновь охранник.
- Кто эти люди и чего они хотят? – повторил вопрос Ма.
- Подъедем, спросите сами? - отозвался водитель.
- Никуда мы не поедем и спрашивать ничего не будем. Покричат и разойдутся. Кто им обязан устраивать хорошую жизнь? Я, что ли? Разворачивай во внутренний двор, где все всем довольны, - прервал непродолжительный диалог Ма.
Машина, как обычно, въехала во внутренний двор казенного дома, построенного в стиле каре в середине прошлого века. Как только Ма оказался в крепости, раздражение от встречи на площади улеглось, и он переключился на думы о предстоящем выступлении перед участниками большого лесоразведения.
Ма поднялся в свой кабинет и позвонил Начальнику стражей порядка, отвечающему за спокойствие в уезде. От начальника стражей порядка Ма потребовал очистить площадь от митингующих, так как на ней скоро начнется мероприятие с его участием, и он не хотел, чтобы на площади оставались люди, способные сорвать запланированную акцию. Начальник стражей порядка обещал послать на площадь спецотряд, сказав, что бойцы спецотряда или всех разгонят, или митингующие добровольно отправятся в поликлиники за справками об ушибах и травмах после разговора с бойцами. Ма пожелал Начальнику стражей порядка успехов, пригрозив карами, если он не выполнит своего обещания. Начальник стражей порядка знал, что угроза будет исполнена в любом случае, выполнит он просьбу или оставит её без внимания. Поэтому, непристойно выругавшись и послав в адрес казенного дома свои изощренные проклятья, страж порядка все-таки отправил на площадь наряд из трёх служащих и обязал их вежливо обращаться с гражданами, не применять силы и не нарушать закона.
Переговорив с Начальником стражей порядка, Ма прошел в небольшую комнату отдыха, чтобы переодеться. Он хотел предстать перед лесной экспедицией в подобающих виде и форме, чтобы произвести впечатление. Он примерил военный бушлат, яловые сапоги, сохранившиеся со времени армейской службы, поверх бушлата справил почти новенькую портупею и водрузил на голову армейскую шапку-ушанку, которую никогда не носил, и она пылилась в комплекте с военным обмундированием. Пятиконечной звезды на шапке не оказалось, но след от звезды был хорошо виден, как светлое пятно на темном фоне. Ма был доволен своим видом, но чего-то всё-таки не хватало для полноты образа. Он примерил генеральские погоны, но они не подошли и не улучшили вида:
- Брюки, конечно, брюки, – догадался Ма.
Брюки гражданского фасона портили всё:
Как он не подумал о брюках, ведь он мог бы найти и галифе. Но менять простые брюки на генеральские галифе уже не было времени.
Ма еще раз взглянул на себя в зеркало и улыбнулся, он был похож на командира партизанского соединения. В таком виде он вышел во внутренний двор, чтобы проверить, готовы ли подчиненные к участию в мероприятии.
Сы вышел из дверей здания во внутренний двор, задержавшись лишь на минуту. Он увидел несколько человек, стоящих рядом с Ма, и поспешил им навстречу марафонским ходом, чтобы быстрее преодолеть расстояние, отделяющее его от группы чиновников, стоящих на расстоянии в несколько метров. Сначала он не обратил внимания, кто как одет. Лишь сделав несколько движений вперед, он заметил, как одет Ма. От неожиданности, не отдавая себе отчета, что он делает, Сы перешел с марафона на строевой шаг.
Сы, по причине врожденного плоскостопия, был белобилетником, поэтому в армии не служил, в гуманитарном институте, где учился Сы, военной кафедры не было и на военные сборы его никогда не призывали, так что представление о строевом шаге он имел весьма смутное. И только служебное подобострастие склонило его прибегнуть к строевому шагу, хотя никто от него этого не требовал, да и намеченное мероприятие являлось чисто гражданским.
Группа чиновников во главе с Ма вышла на центральную площадь, которую ещё недавно занимали обиженные вниманием пенсионеры. Кроме зевак, Ма увидел строй мужчин молодого и среднего возрастов, опрятных и чистых, численностью чуть больше взвода.
- Кого ты собрал? – повернув голову в сторону Сы, зло зашипел Ма, но так тихо, чтоб не услышал строй.
Сы сбился с шага и вприпрыжку забежал чуть вперед, желая заглянуть в лицо Ма. Он хотел по выражению лица понять, чем недоволен сановник. Сы чуть не упал от встречного взгляда Ма. Сы никогда не видел более свирепых лиц, хотя прожил немало и видел всякое. Ведь Сы был чиновником не случайно, а по призванию.
Сы потерял сон, собирая бригаду. Не так легко найти кандидатов на такую работу, а он нашёл, договорился с контрактниками, которые имели три свободных дня в неделю, и они согласились за приемлемую плату в выходные дни высаживать сеянцы и саженцы, закладывая будущий лес. Других охотников, готовых взяться за такую работу, включая пьяных мужиков, не было. Сы всегда серьёзно относился к начальственным поручениям, но никогда не был оценен по заслугам.
- Я сказал про пьяных мужиков, их нужно занять работой. А ты кого собрал? Что они бросят свою работу ради нашей идеи? Не будут они работать на лесопосадке в грязи, под открытым небом, в осень, - продолжал шипеть Ма.
Испарина невольно выступила на спине Сы от услышанного отчета, и он понял свою грубейшую ошибку, но исправить её было уже нельзя. Он не стал ничего возражать в своё оправдание. Возражения ещё больше бы озлобили сановника. Ма терпеть не мог возражений и всех, кто осмеливался возражать, удалял от себя, и карьера чиновника после этого шла на убыль. Чиновники, окружавшие Ма, поняли, что лесная идея провалилась навсегда. После такого курьёза Ма потеряет к ней интерес, и не будет ни леса, ни урожая.
А ведь Ма уже поздравляли с успехом и желали, чтобы идея о хвойных лесах осуществилась как можно скорее, быстрее, чем может расти лес.
Ма был взбешен. Ярость клокотала в его крови, и он бы стукнул господина Сы, если бы не было публики. Но Ма сдержал себя. Ма считал, что лесопосадкой займутся спившиеся мужики, что из таких людей надо формировать лесоустроительные бригады. Ма надеялся увидеть перед собой толпу людей, опухших от запоя, с синюшными лицами, трясущимися руками, в потертой до дыр одежде. Он намеривался сказать им слова поддержки, что еще не всё в их жизни потеряно, что он надеется, что такая важная для уезда работа возродит их к новой жизни.
- А я ведь говорил Сы, кого нужно привлечь к работе, и не только говорил, но и написал об этом в главной уездной газете, - вспомнил Ма.
Его взяла досада, что он снова остался непонятым, и бестолковые подчиненные снова поступили по-своему.
В карманах его бушлата лежали деньги. Он хотел раздать их бригаде, каждому по двадцать пять рублей, чтобы они опохмелились перед началом работы. Конечно, на хорошую опохмелку этих денег мало, но забота о людях была бы проявлена. Сейчас Ма не знал, как поступить с деньгами – раздать их или лучше забыть про них, пусть лежат до следующего раза.
Часто, с тех пор, как к Ма пришла идея о хвойных лесах, он, оставаясь наедине с самим собой, видел стройные корабельные сосны, темнохвойные ели, и всё это – его замечательный труд. Он мечтал восстановить в уезде краснокнижные виды живой природы, привить и распространить экзотические растения. Как много он хотел сделать, а теперь мечты его были разрушены.
- Зачем этот маскарад с переодеванием? - подумал Ма, - люди в строю выглядят нормально, что заставило меня нарядиться в армейский хлам?
Ма понимал, что уйти с площади, «хлопнув дверью», нельзя. Нужно держаться до конца. Он выступил с речью перед собравшимися, но сам не верил ни одному своему слову. Он даже не слышал своих слов, такая была обида. Хорошая затея превратилась в театр комедии, и Ма до конца играл свою роль, непонятно какую.